AD
«Я почувствовал нечто столь сильное, что смог выразить это только в духах»
Летом 1911 года, в конце дивного дня, в час «между собакой и волком», Жак Герлен (Jacques Guerlain) гуляет с сыном по берегу Сены. Время между светом и сумраком, шум Парижа стихает, воздух наполнен ароматами цветов. Небо окрашивается особой синевой, более тёмной, чем днём. Физический феномен, который называют «сумерки», вызван рэлеевским рассеянием. В этот синий час Жак Герлен ощутил, что всё вокруг пребывает в согласии, изумительной гармонии. «Я почувствовал нечто столь интенсивное, что могу выразить только в духах», - говорил он. И этот аромат чувств не может носить иного названия, чем поэтическое и интригующее - L’Heure Bleue, Синий Час, Сумерки. Волнующий ключ к аромату – в самом его названии.
Действительно, этот миг спокойствия и нежности стал источником вдохновения. Мысли Жака переключались с одного на другое в эти романтичные моменты избытка чувств. Времена Belle Époque, Прекрасной Эпохи мира и надежд, благословенное время изобильной жизни искусства. Париж, город урбанистический и современный, был центром этой блестящей и лёгкой жизни. Все художники стремились туда. Публика с оптимизмом и беззаботностью пользовалась случаем – фланировала по Парижу, выходила вечером: светская жизнь, спектакли, ужины у Максима стали легендами той эпохи. Это был новорожденный ХХ век, нежный и циничный, блестящий и жалкий до предела, в духе героинь романов Марселя Пруста, созданий чувственных и воздушных, женщин, похожих на цветы, утопающих в рюшах и побрякушках. Корсеты, бутоньерки, шнуровки, пышные причёски – они напоминают стрекоз и становятся музами стиля ар нуво, превращающихся в прозрачные и ирреальные лианы. Их кутюрье носят имена Дусе, Паке и Пуаре. Они ведут к далёким горизонтам, к восточной мечте, где те будут пребывать в утончённой истоме.
Летом 1911 года, в конце дивного дня, в час «между собакой и волком», Жак Герлен (Jacques Guerlain) гуляет с сыном по берегу Сены. Время между светом и сумраком, шум Парижа стихает, воздух наполнен ароматами цветов. Небо окрашивается особой синевой, более тёмной, чем днём. Физический феномен, который называют «сумерки», вызван рэлеевским рассеянием. В этот синий час Жак Герлен ощутил, что всё вокруг пребывает в согласии, изумительной гармонии. «Я почувствовал нечто столь интенсивное, что могу выразить только в духах», - говорил он. И этот аромат чувств не может носить иного названия, чем поэтическое и интригующее - L’Heure Bleue, Синий Час, Сумерки. Волнующий ключ к аромату – в самом его названии.
Действительно, этот миг спокойствия и нежности стал источником вдохновения. Мысли Жака переключались с одного на другое в эти романтичные моменты избытка чувств. Времена Belle Époque, Прекрасной Эпохи мира и надежд, благословенное время изобильной жизни искусства. Париж, город урбанистический и современный, был центром этой блестящей и лёгкой жизни. Все художники стремились туда. Публика с оптимизмом и беззаботностью пользовалась случаем – фланировала по Парижу, выходила вечером: светская жизнь, спектакли, ужины у Максима стали легендами той эпохи. Это был новорожденный ХХ век, нежный и циничный, блестящий и жалкий до предела, в духе героинь романов Марселя Пруста, созданий чувственных и воздушных, женщин, похожих на цветы, утопающих в рюшах и побрякушках. Корсеты, бутоньерки, шнуровки, пышные причёски – они напоминают стрекоз и становятся музами стиля ар нуво, превращающихся в прозрачные и ирреальные лианы. Их кутюрье носят имена Дусе, Паке и Пуаре. Они ведут к далёким горизонтам, к восточной мечте, где те будут пребывать в утончённой истоме.
«Солнце село, но ночь ещё не вступила в свои права…»
Тем не менее, Belle Époque заканчивается, мир всё больше сходит с ума, надвигается война. Жак Герлен рассказывал, что он ощущал приближение неминуемой катастрофы, предчувствовал её. Он говорил «Солнце село, но ночь ещё не вступила в свои права. Это смутный час неопределённости. В свете самой глубокой синевы всё – шелест листьев, плеск Сены - кажутся переполненными любовью, лаской и бесконечной нежностью. Человек пребывает в гармонии с миром в это время – время духов».
Жак Герлен уже более двадцати лет был парфюмером. Он восхищался полотнами импрессионистов, коллекционировал их шедевры. Как цветовые мазки меняются в зависимости от света на картинах, так и ольфактивные ноты в его духах необычайно играют на коже по мере испарения.
Тем не менее, Belle Époque заканчивается, мир всё больше сходит с ума, надвигается война. Жак Герлен рассказывал, что он ощущал приближение неминуемой катастрофы, предчувствовал её. Он говорил «Солнце село, но ночь ещё не вступила в свои права. Это смутный час неопределённости. В свете самой глубокой синевы всё – шелест листьев, плеск Сены - кажутся переполненными любовью, лаской и бесконечной нежностью. Человек пребывает в гармонии с миром в это время – время духов».
Жак Герлен уже более двадцати лет был парфюмером. Он восхищался полотнами импрессионистов, коллекционировал их шедевры. Как цветовые мазки меняются в зависимости от света на картинах, так и ольфактивные ноты в его духах необычайно играют на коже по мере испарения.
Позже, смутно чувствуя тревогу, охватывающую мир, он пожелал воздать должное трепетности своей жены, Лили Герлен (Lily Guerlain), блистающей утончёнными манерами и красотой, и объяснился ей в пламенной любви с помощью уникальных духов. Счастье было безмятежным, любовь к жене переполняла его после рождения сыновей. Он хотел обессмертить эту любовь через духи, чтобы она длилась вечно, несмотря ни на что. Лили Герлен приняла их, словно приношение, посвящённое культу любовной страсти. Она носила L’Heure Bleue всю жизнь – как свою невидимую подпись, свою ауру.
L’Heure Bleue был последним романтическим порывом этого сумеречного времени, последними духами мирной жизни, колоколом, звонящим по уходящей эпохе – ведь даже «Титаник» затонул 16 апреля 1912 года, словно увлекая за собой всё общество в пучину…
Жак Герлен выразил всю страстность души в этом цветочно-восточной аромате.
L’Heure Bleue был последним романтическим порывом этого сумеречного времени, последними духами мирной жизни, колоколом, звонящим по уходящей эпохе – ведь даже «Титаник» затонул 16 апреля 1912 года, словно увлекая за собой всё общество в пучину…
Жак Герлен выразил всю страстность души в этом цветочно-восточной аромате.
«Их продуманность столь изощрённа, ничто не может их исказить».
Уравновешенный и нежный L’Heure Bleue соединяет пудровые ноты ириса с гурманской ванилью, гармонирующей с мускусом, теплотой гвоздики и аниса, и создающих особую чувственную бархатистость. Утончённые свежие головные ноты являют собой дерзкий аккорд бергамота и аниса. Пряные, цветочные и пьянящие сердечные ноты соединили гвоздику, нероли, гелиотроп, болгарскую розу и туберозу. Ностальгические ноты навевают воспоминания в длинном шлейфе, волнующем и пудровом: ирис, фиалка, ваниль и мускус.
Именно мускус замечательно характерен для L’Heure Bleue, только он делает его ароматом кожи. Добавленный в необходимых пропорциях, мускус создаёт плотское ощущение, особое наслаждение, какое бывает только в безмятежности любви.
Духи, которые так трудно охарактеризовать и так легко запомнить. Их и не забывают! Устаревшие для одних, современные для других. Тьери Вассер (Thierry Wasser) говорит о них сегодня так: «их продуманность столь изощрённа, ничто не может их исказить».
Уравновешенный и нежный L’Heure Bleue соединяет пудровые ноты ириса с гурманской ванилью, гармонирующей с мускусом, теплотой гвоздики и аниса, и создающих особую чувственную бархатистость. Утончённые свежие головные ноты являют собой дерзкий аккорд бергамота и аниса. Пряные, цветочные и пьянящие сердечные ноты соединили гвоздику, нероли, гелиотроп, болгарскую розу и туберозу. Ностальгические ноты навевают воспоминания в длинном шлейфе, волнующем и пудровом: ирис, фиалка, ваниль и мускус.
Именно мускус замечательно характерен для L’Heure Bleue, только он делает его ароматом кожи. Добавленный в необходимых пропорциях, мускус создаёт плотское ощущение, особое наслаждение, какое бывает только в безмятежности любви.
Духи, которые так трудно охарактеризовать и так легко запомнить. Их и не забывают! Устаревшие для одних, современные для других. Тьери Вассер (Thierry Wasser) говорит о них сегодня так: «их продуманность столь изощрённа, ничто не может их исказить».
«…этот талисман остаётся самой поэтической метафорой в парфюмерии»
L’Heure Bleue предлагается в легендарном «четырёхлепестковом» («Quadrilobé») флаконе Guerlain, созданном в 1908 году. Исключительно глубокий синий цвет флакона получен благодаря окрашиванию в массе мастерами Baccarat. Выдувание ртом, ручная гравировка и полировка делает этот ослепительный громадный флакон (490 мл) настоящим шедевром.
Горлышко украшает роскошная драгоценность работы ювелиров Maison Gripoix – букет фиалок из хрустальной смальты в оправе из 24-каратного золота, чтобы мерцать в наступающей ночи.
Элизабет де Фейдо (Élisabeth de Feydeau), историк парфюмерии, давняя поклонница L’Heure Bleue.
Аромат L’Heure Bleu в флаконе «Четырехлистник», 490 мл
Стоимость – 586 000 руб.
Эксклюзивно в корнере Эксклюзивной парфюмерии Guerlain в ЦУМе с ноября 2012.
L’Heure Bleue предлагается в легендарном «четырёхлепестковом» («Quadrilobé») флаконе Guerlain, созданном в 1908 году. Исключительно глубокий синий цвет флакона получен благодаря окрашиванию в массе мастерами Baccarat. Выдувание ртом, ручная гравировка и полировка делает этот ослепительный громадный флакон (490 мл) настоящим шедевром.
Горлышко украшает роскошная драгоценность работы ювелиров Maison Gripoix – букет фиалок из хрустальной смальты в оправе из 24-каратного золота, чтобы мерцать в наступающей ночи.
Элизабет де Фейдо (Élisabeth de Feydeau), историк парфюмерии, давняя поклонница L’Heure Bleue.
Аромат L’Heure Bleu в флаконе «Четырехлистник», 490 мл
Стоимость – 586 000 руб.
Эксклюзивно в корнере Эксклюзивной парфюмерии Guerlain в ЦУМе с ноября 2012.
