Любимые стихи

Девочки, есть у вас стихи, которые вам очень нравятся или чем-то запомнились вам, поразили. Чего-то я пришла к выводу, что очень мало стихов читала. Прошу вас чуть-чуть, буквально по одному любимому стиху, мне процитировать, ну или ссылку дать. Много не надо. Потому как я очень долго каждый перевариваю и обдумываю. Из-за этого и чтение сборников мне не дается. Вот обычно где-то в книге кусочек встречается и тогда уже ищу его полностью и читаю. Последнее вот попался отрывок Мертвец Блока в какой-то книге. Потрясающе и "жизненно."

* * *


Как тяжко мертвецу среди людей
Живым и страстным притворяться!
Но надо, надо в общество втираться,
Скрывая для карьеры лязг костей...

Живые спят. Мертвец встает из гроба,
И в банк идет, и в суд идет, в сенат...
Чем ночь белее, тем чернее злоба,
И перья торжествующе скрипят.

Мертвец весь день труди́тся над докладом.
Присутствие кончается. И вот —
Нашептывает он, виляя задом,
Сенатору скабрезный анекдот...

Уж вечер. Мелкий дождь зашлепал грязью
Прохожих, и дома, и прочий вздор...
А мертвеца — к другому безобразью
Скрежещущий несет таксомотор.

В зал многолюдный и многоколонный
Спешит мертвец. На нем — изящный фрак.
Его дарят улыбкой благосклонной
Хозяйка — дура и супруг — дурак.

Он изнемог от дня чиновной скуки,
Но лязг костей музы́кой заглушон...
Он крепко жмет приятельские руки —
Живым, живым казаться должен он!

Лишь у колонны встретится очами
С подругою — она, как он, мертва.
За их условно-светскими речами
Ты слышишь настоящие слова:

«Усталый друг, мне странно в этом зале». —
«Усталый друг, могила холодна». —
«Уж полночь». — «Да, но вы не приглашали
На вальс NN. Она в вас влюблена…»

А там — NN уж ищет взором страстным
Его, его — с волнением в крови...
В её лице, девически прекрасном,
Бессмысленный восторг живой любви...

Он шепчет ей незначащие речи,
Пленительные для живых слова,
И смотрит он, как розовеют плечи,
Как на плечо склонилась голова...

И острый яд привычно-светской злости
С нездешней злостью расточает он...
«Как он умён! Как он в меня влюблён!»

В её ушах — нездешний, странный звон:
То кости лязгают о кости.

Пушкин АС

Ты и я

Ты богат, я очень беден;
Ты прозаик, я поэт;
Ты румян как маков цвет,
Я как смерть и тощ и бледен.
Не имея ввек забот,
Ты живешь в огромном доме;
Я ж средь горя и хлопот
Провожу дни на соломе.
Ешь ты сладко всякий день,
Тянешь вины на свободе,
И тебе нередко лень
Нужный долг отдать природе;
Я же с черствого куска,
От воды сырой и пресной,
Сажен за сто с чердака
За нуждой бегу известной.
Окружен рабов толпой,
С грозным деспотизма взором,
Афедрон ты жирный свой
Подтираешь коленкором;
Я же грешную дыру
Не балую детской модой
И Хвостова жесткой одой,
Хоть и морщуся, да тру.

"Нравится" у меня каждый день разное, последнее время, чета, кроме Евгения Онегина ничо не читается.
А вот запомнилось и впечатлило "Дети Марфы" Киплинга http://lit.peoples.ru/poetry/joseph_kipling/poem_16612.shtml

Моих детей не будет никогда.
Ни выросших, ни умерших не будет.
Ни в вещих снах, ни в праздниках, ни в буднях —
моих детей не будет никогда.

Устав от волхований, от стыда
перед собой, судьбой и медициной,
я поняла: ни дочери, ни сына —
моих детей не будет никогда.

С тех пор прошло довольно много лет.
Чужих собак я, припадая, глажу.
Но это не чужих собак я глажу:
ласкаю я детей, которых нет.

Когда вы мне бросаете упрёк,
что я молчу, то это я, в молчанье
неведомых имен ловлю звучанье:
мне почему-то кажется, что трёх…

Когда же прохожу я стороной
по улице и выгляжу престранно,
три маленьких разреженных пространства —
три пустоты бегут передо мной.

Мне говорят: не велика беда…
— Не велика! — я отвечаю людям.
Но на земле детей моих не будет.
Нигде. И никаких. И никогда…

© Майя Борисова

Спасибо всем большое! Не стану каждое стихотворение разбирать и хвалить, просто спасибо! Я читаю все очень внимательно!

Мне не из классики очень нравится это, наверное, каждый находит в нем свой смысл, и, читала, что автором это стихотворение было посвящено мужчине, но лично у меня оно ассоциируется с материнской любовью:

Беляева Валентина

Я свяжу тебе жизнь
Из пушистых мохеровых ниток.
Я свяжу тебе жизнь,
Не солгу ни единой петли.
Я свяжу тебе жизнь,
Где узором по полю молитвы-
Пожелания счастья
В лучах настоящей любви.
Я свяжу тебе жизнь
Из веселой меланжевой пряжи.
Я свяжу тебе жизнь
И потом от души подарю.
Где я нитки беру?
Никому никогда не признаюсь:
Чтоб связать тебе жизнь,
Я тайком распускаю свою.

Я хочу ему готовить ужин…
Обнимать в прихожей босиком…
Я его давно считаю мужем…
Мужем!!! Не любовником, не сном…

И когда под вечер дома жарко,
Я хочу под ручку взять его
И пойти гулять вдвоём по парку…
Мы вдвоём и больше никого…

Я хочу стирать его рубашки…
Доверять заветные мечты…
Улыбаться сердцем, не с натяжкой…
Не сжигать обидами мосты…

Не люблю судить и пустословить…
Не пытаюсь спать на потолке…
Завтраки хочу ему готовить…
Засыпать с рукой в его руке…

Будем в прятки мы с детьми играться…
Ставить в Храме, с верою, свечу…
И с людьми родными собираться
За одним большим столом хочу…

Светом быть хочу в его окошке…
И потом, спустя десятки лет,
Собирать за ним на кухне крошки…
Я хочу варить ему обед…

Я хочу дарить ему внимание,
Искренность, тепло, надёжный тыл…
И за эти все мои старания,
Просто чтобы он меня любил…

Не знаю, кто автор, но нравится иногда перечитывать

...Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола.
И в маленькой деревенской гостинице -
Тонкий звон
Старинных часов - как капельки времени.
И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды
Флейта,
И сам флейтист в окне.
И большие тюльпаны на окнах.
И может быть, Вы бы даже меня не любили...
Посреди комнаты - огромная изразцовая печка.
На каждом изразце - картинка:
Роза - сердце - корабль. -
А в единственном окне -
Снег, снег, снег.
Вы бы лежали - каким я Вас люблю: ленивый,
Равнодушный, беспечный.
Изредка резкий треск
Спички.
Папироса горит и гаснет,
И долго-долго дрожит на её краю
Серым коротким столбиком - пепел.
Вам даже лень его стряхивать -
И вся папироса летит в огонь.
Цветаева

Учила еще в школе, и помню до сих пор

А у меня все банально и не душещипательно. Если бы меня разбудили ночью и спросили про любимый стих, я бы ответила, что этот:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.

Романс люблю на стихи Ахматовой "Заболеть бы.."

Заболеть бы как следует, в жгучем бреду
Повстречаться со всеми опять,
В полном ветра и солнца приморском саду
По широким аллеям гулять.

Даже мертвые нынче согласны прийти,
И изгнанники в доме моем.
Ты ребенка за ручку ко мне приведи,
Так давно я скучаю о нем.

Буду с милыми есть голубой виноград,
Буду пить ледяное вино
И глядеть, как струится седой водопад
На кремнистое влажное дно.

В детстве любимым было "Лошади в океане" Бориса Слуцкого. Сейчас оно и + еще два. Классика и современность.
1.
Снова выплыли годы из мрака
И шумят, как ромашковый луг.
Мне припомнилась нынче собака,
Что была моей юности друг.

Нынче юность моя отшумела,
Как подгнивший под окнами клен,
Но припомнил я девушку в белом,
Для которой был пес почтальон.

Не у всякого есть свой близкий,
Но она мне как песня была,
Потому что мои записки
Из ошейника пса не брала.

Никогда она их не читала,
И мой почерк ей был не знаком,
Но о чем-то подолгу мечтала
У калины за желтым прудом.

Я страдал… Я хотел ответа…
Не дождался... уехал... И вот
Через годы... известным поэтом
Снова здесь, у родимых ворот.

Та собака давно околела,
Но в ту ж масть, что с отливом в синь,
С лаем ливисто ошалелым
Меня встрел молодой ее сын.

Мать честная! И как же схожи!
Снова выплыла боль души.
С этой болью я будто моложе,
И хоть снова записки пиши.

Рад послушать я песню былую,
Но не лай ты! Не лай! Не лай!
Хочешь, пес, я тебя поцелую
За пробуженный в сердце май?

Поцелую, прижмусь к тебе телом
И, как друга, введу тебя в дом...
Да, мне нравилась девушка в белом,
Но теперь я люблю в голубом.

Сергей Есенин.
2.
Рыжий город, теплый вечер,
Солнце трогает за плечи,
Тихо шепчет листопад.
Я иду тебе навстречу,
Я всю жизнь мечтал, что встречу,
Этот ясный синий взгляд.

Мы с тобой - две половинки
Богом порванной картинки,
То ли в шутку – то ль со зла.
Но сошлись на миг тропинки,
И удача без заминки
Нас лицом к лицу свела.

Улыбнешься - я отвечу,
За мгновенье – и на вечность
Мы б друг друга обрели...
…Мы с тобою шли навстречу,
Мы так ждали этой встречи…
Не узнали – и прошли.

Ольга Громыко.

"А дальше, ребята, урок листопада. 
Поэтому в класс возвращаться не надо. 
Звонок прозвенит, одевайтесь скорей 
И ждите меня возле школьных дверей!" 

И парами, парами следом за нею, 
За милой учительницей своею 
Торжественно мы покидаем село. 
А в лужи с лужаек листвы намело! 

"Глядите! На ёлочках тёмных в подлеске 
Кленовые звёзды горят, как подвески. 
Нагнитесь за самым красивым листом 
В прожилках малиновых на золотом. 

Запомните все, как земля засыпает, 
А ветер листвою её засыпает". 
А в роще кленовой светлей и светлей. 
Всё новые листья слетают с ветвей. 

Играем и носимся под листопадом 
С печальной, задумчивой женщиной рядом.

Там на реке, плескаясь и хохоча,
шумной ватагою, — только один не в счёт.
Будто река другая с его плеча
жилкою голубой по руке течёт.
Если бы я не думала о таком — 
тонком и нежном с шёлковым животом…
Мальчики пахнут потом и молоком,
а молоком и мёдом — уже потом.
Там по реке вдоль берега — рыбаки,  
тянут песок и тину их невода.
А у него ключицы так глубоки,  
если бы дождь — стояла бы в них вода.
Я бы купила серого соловья,
чтобы купать в ключице, да неспроста:
я бы хотела — этого — в сыновья,
чтобы глаза не застила красота.

Елена Лапшина
«Дружба народов», №12

Фотка
Как я скучала, милый!
Видишь слезу в глазу?
Сфоткай меня, чтоб было
Видно эту слезу.
.
Вот, и конец скитаний,
Вот, и со мною ты.
Сфоткай меня с цветами.
Точно вошли цветы?
.
Сколько молилась Богу,
Сколько молилась, Зай,
Сфоткай немного сбоку,
Руку не обрезай.
.
Ты же моя находка,
Мой персональный рай.
Толстая? Перефоткай.
Страшненькая? Стирай!
.
Я же не зря скучала,
Так что давай, держись.
Это еще начало,
.
А впереди - вся жизнь!
***
Сразу нахуй

Мне нравится эпоха,
И я полна идей,
Но, кажется, я плохо
Влияю на людей.
.
Вот, встретишь экземпляра -
Прекрасный, золотой.
А месяц, или пара,
И всё уже не то.
.
Какие-то загадки,
Обиды, недосказ,
И так бывает гадко,
Противно каждый раз.
.
И, чтобы Вас не сглазить,
Предостеречь, спасти,
Идите нахуй... сразу -
Cчасливого пути.



СолаМонова

самое забавное в том, владислав алексеевич,
что находятся люди,
до сих пор говорящие обо мне в потрясающих терминах
«вундеркинд»,
«пубертатный период»
и «юная девочка»
«что вы хотите, она же еще ребенок» -
это обо мне, владислав алексеевич,
овладевшей наукой вводить церебролизин внутримышечно
мексидол с никотинкой подкожно,
знающей, чем инсулиновый шприц
выгодно отличается от обычного –
тоньше игла,
хотя он всего на кубик,
поэтому что-то приходится вкалывать дважды;
обо мне, владислав алексеевич,
просовывающей руку под рядом лежащего
с целью проверить, теплый ли еще, дышит ли,
если дышит, то часто ли, будто загнанно,
или, наоборот, тяжело и медленно,
и решить, дотянет ли до утра,
и подумать опять, как жить, если не дотянет;


обо мне, владислав алексеевич,
что умеет таскать тяжелое,
чинить сломавшееся,
утешать беспомощных,
привозить себя на троллейбусе драть из десны восьмерки,
плеваться кровавой ватою,
ездить без провожатых
и без встречающих,
обживать одноместные номера в советских пустых гостиницах,
скажем, петрозаводска, владивостока и красноярска,
бурый ковролин, белый кафель в трещинах,
запах казенного дезинфицирующего,
коридоры как взлетные полосы
и такое из окон, что даже смотреть не хочется;
обо мне, которая едет с матерью в скорой помощи,
дребезжащей на каждой выбоине,
а у матери дырка в легком, и ей даже всхлипнуть больно,
или через осень сидящей с нею в травматологии,
в компании пьяных боровов со множественными ножевыми,
и врачи так заняты,
что не в состоянии уделить ей ни получаса, ни обезболивающего,
а у нее обе ручки сломаны,
я ее одевала час, рукава пустые висят,
и уж тут-то она ревет – а ты ждешь и бесишься,
мать пытаешься успокоить, а сама медсестер хохочущих
ненавидишь до рвоты, до черного исступления;
это я неразумное дитятко, ну ей-богу же,
после яростного спектакля длиной в полтора часа,
где я только на брюхе не ползаю, чтобы зрители мне поверили,
чтобы поиграли со мной да поулыбались мне,
рассказали бы мне и целому залу что-нибудь,
в чем едва ли себе когда-нибудь признавалися;
а потом все смеются, да, все уходят счастливые и согретые,
только мне трудно передвигаться и разговаривать,
и кивать своим,
и держать лицо,
но иначе и жить, наверное, было б незачем;
это меня они упрекают в высокомерии,
говорят мне «ты б хоть не материлась так»,
всё хотят научить чему-то, поскольку взрослые, -
размышлявшую о самоубийстве,
хладнокровно, как о чужом,
«только б не помешали» -
из-за этого, кстати, доктор как-то лет в девятнадцать
отказался лечить меня стационарно –
вы тут подохнете, что нам писать в отчетности? –
меня, втягивавшую кокс через голубую тысячерублевую
в отсутствие хрестоматийной стодолларовой,
хотя круче было б через десятку, по-пролетарски,
а еще лучше – через десятку рупий;
облизавшую как-то тарелку, с которой нюхали,
поздним утром, с похмелья, которое как рукой сняло;
меня, которую предали только шестеро,
но зато самых важных, насущных, незаменяемых,
так что в первое время, как на параплане, от ужаса
воздух в легкие не заталкивался;
меня, что сама себе с ранней юности
и отец, и брат, и возлюбленный;
меня, что проходит в куртке мимо прилавка с книгами,
видит на своей наклейку с надписью «республика» рекомендует»
и хочет обрадоваться,
но ничего не чувствует,
понимаешь, совсем ничего не чувствует;
это меня они лечат, имевшую обыкновение
спать с нелюбимыми, чтоб доказать любимым,
будто клином на них белый свет не сходится,
извиваться, орать, впиваться ногтями в простыни;
это меня, подверженную обсессиям, мономаниям,
способную ждать годами, сидеть-раскачиваться,
каждым «чтобы ты сдох» говорить «пожалуйста, полюби меня»;
меня, с моими прямыми эфирами, с журналистами,
снимающими всегда в строгой очередности,
как я смотрю в ноутбук и стучу по клавишам,
как я наливаю чай и сажусь его пить и щуриться,
как я читаю книжку на подоконнике,
потому что считают, видимо,
что как-то так и выглядит жизнь писателя;
они, кстати говоря, обожают спрашивать:
«что же вы, вера, такая молоденькая, веселая,
а такие тексты пишете мрачные?
это все откуда у вас берется-то?»
как ты думаешь, что мне ответить им, милый друг владислав алексеевич?
может, рассказать им как есть – так и так, дорогая анечка,
я одна боевое подразделение
по борьбе со вселенскою энтропией;
я седьмой год воюю со жлобством и ханжеством,
я отстаиваю права что-то значить,
писать,
высказываться
со своих пятнадцати,
я рассыпаю тексты вдоль той тропы,
что ведет меня глубже и глубже в лес,
размечаю время и расстояние;
я так делаю с самого детства, анечка,
и сначала пришли и стали превозносить,
а за ними пришли и стали топить в дерьме,
важно помнить, что те и другие матрица,
белый шум, случайные коды, пиксели,
глупо было бы позволять им верстать себя;
я живой человек, мне по умолчанию
будет тесной любая ниша, что мне отводится;
что касается славы как твердой валюты, то про курс лучше узнавать
у пары моих приятелей, -
порасспросите их, сколько она им стоила
и как мало от них оставила;
я старая, старая, старая баба, анечка,
изведенная,
страшно себе постылая,
которая, в общем, только и утешается
тем, что бог, может быть, иногда глядит на нее и думает:
- ну она ничего, справляется.
я, наверное,
не ошибся в ней.

В Полозкова'09

Все важные фразы должны быть тихими,
Все фото с родными всегда нерезкие.
Самые странные люди всегда великие,
А причины для счастья всегда невеские.

Самое честное слышишь на кухне ночью,
Ведь если о чувствах - не по телефону,
А если уж плакать, так выть по-волчьи,
Чтоб тоскливым эхом на полрайона.

Любимые песни - все хриплым голосом,
Все стихи любимые - неизвестные.
Все наглые люди всегда ничтожества,
А все близкие люди всегда не местные.

Все важные встречи всегда случайные.
Самые верные подданные - предатели,
Веселые клоуны - все печальные,
А упрямые скептики - все мечтатели.

Если дом уютный - не замок точно,
А квартирка старенькая в Одессе.
Если с кем связаться - навеки, прочно.
Пусть сейчас не так все, но ты надейся!

Да, сейчас иначе, но верь, мы сбудемся,
Если уж менять, так всю жизнь по-новому.
То, что самое важное, не забудется,
А гениальные мысли всегда бредовые.

Кто ненужных вычеркнул, те свободные,
Нужно отпускать, с кем вы слишком разные.
Ведь если настроение не новогоднее,
Значит, точно не с теми празднуешь.

Ок Мельникова

Хозяин погладил рукою
Лохматую рыжую спину:
- Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою,
Но все же тебя я покину.

Швырнул под скамейку ошейник
И скрылся под гулким навесом,
Где пестрый людской муравейник
Вливался в вагоны экспресса.

Собака не взвыла ни разу.
И лишь за знакомой спиною
Следили два карие глаза
С почти человечьей тоскою.

Старик у вокзального входа
Сказал:- Что? Оставлен, бедняга?
Эх, будь ты хорошей породы...
А то ведь простая дворняга!

Огонь над трубой заметался,
Взревел паровоз что есть мочи,
На месте, как бык, потоптался
И ринулся в непогодь ночи.

В вагонах, забыв передряги,
Курили, смеялись, дремали...
Тут, видно, о рыжей дворняге
Не думали, не вспоминали.

Не ведал хозяин, что где-то
По шпалам, из сил выбиваясь,
За красным мелькающим светом
Собака бежит задыхаясь!

Споткнувшись, кидается снова,
В кровь лапы о камни разбиты,
Что выпрыгнуть сердце готово
Наружу из пасти раскрытой!

Не ведал хозяин, что силы
Вдруг разом оставили тело,
И, стукнувшись лбом о перила,
Собака под мост полетела...

Труп волны снесли под коряги...
Старик! Ты не знаешь природы:
Ведь может быть тело дворняги,
А сердце - чистейшей породы!
Асадов

Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.

Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.

И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,- плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
(Александр Блок)

Продолговатый и твердый овал,
Черного платья раструбы...
Юная бабушка! Кто целовал
Ваши надменные губы?

Руки, которые в залах дворца
Вальсы Шопена играли...
По сторонам ледяного лица --
Локоны в виде спирали.

Темный, прямой и взыскательный взгляд.
Взгляд, к обороне готовый.
Юные женщины так не глядят.
Юная бабушка, -- кто Вы?

Сколько возможностей Вы унесли
И невозможностей -- сколько? --
В ненасытимую прорву земли,
Двадцатилетняя полька!

День был невинен, и ветер был свеж.
Темные звезды погасли.
-- Бабушка! Этот жестокий мятеж
В сердце моем -- не от Вас ли?..
Цветаева

В огромном городе моём - ночь.
Из дома сонного иду - прочь
И люди думают: жена, дочь,-
А я запомнила одно: ночь.

Июльский ветер мне метет - путь,
И где-то музыка в окне - чуть.
Ах, нынче ветру до зари - дуть
Сквозь стенки тонкие груди - в грудь.

Есть черный тополь, и в окне - свет,
И звон на башне, и в руке - цвет,
И шаг вот этот - никому - вслед,
И тень вот эта, а меня - нет.

Огни - как нити золотых бус,
Ночного листика во рту - вкус.
Освободите от дневных уз,
Друзья, поймите, что я вам - снюсь.

Марина Цветаева.

Спасибо всем еще раз большое! Буду вникать!

"Я и моя собака"
Серый день. Цветы поникли -
Спят, прилипшие к окну.
Дождь со снегом. Капли - иглы
Прошивают тишину.

Дрогнут в сумраке бараки.
Мокнут улицы, а тут...
В складках плюшевой собаки
Пыль, блаженство и уют.

Два тепла - одно дыханье
И на все вокруг плевать.
Нам взаимопониманья
С ней отнюдь не занимать.

Не обидим, не осудим -
Каждый верен и любим -
Вместе время перебудем,
Вместе зиму переспим.

На диване. Без вопросов.
Как на лодке. Мир да лад.
Чашка кофе, мочка носа,
Шерсть и шелковый халат.
(Ольга Альтовская)

Николай Некрасов
* * *
Я не люблю иронии твоей,
Оставь ее отжившим и нежившим,
А нам с тобой, так горячо любившим,
Еще остаток чувства сохранившим, —
Нам рано предаваться ей!
Пока еще застенчиво и нежно
Свидание продлить желаешь ты,
Пока еще кипят во мне мятежно
Ревнивые тревоги и мечты —
Не торопи развязки неизбежной!
И без того она недалека:
Кипим сильней, последней жаждой полны,
Но в сердце тайный холод и тоска...
Так осенью бурливее река,
Но холодней бушующие волны...

Есть два достаточно объемных поэтических произведения, которые мне не надоедает читать на протяжении всей сознательной жизни. "Казанский университет" Евтушенко и "Про Федота-стрельца удалого молодца" Филатова. И как-то их актуальность не бледнеет на фоне нашей российской действительности.

Пародия на символистов Соловьева с детства люблю и помню
На небесах горят паникадила, А снизу - тьма.
Ходила ты к нему иль не ходила?
Скажи сама!
Но не дразни гиену подозрения,
Мышей тоски!
Не то смотри, как леопарды мщенья
Острят клыки!
И не зови сову благоразумья
Ты в эту ночь!
Ослы терпенья и слоны раздумья
Бежали прочь.
Своей судьбы родила крокодила
Ты здесь сама.
Пусть в небесах горят паникадила,
В могиле - тьма.

Не бывает любви несчастной.
Может быть она горькой, трудной,
Безответной и безрассудной,
Может быть смертельно опасной.
Но несчастной любовь не бывает,
Даже если она убивает.
Тот, кто этого не усвоит,
И несчастной любви не стоит.. .

"Я умер от любви" -
на скользком белом камне
Неброские слова как вымершее "да-с".
Трудяга-шрифтовик
нетвердыми руками
В подвальной мастерской
их шлепнул на заказ.
Косой пацаний взгляд
И две стандартных даты.
И местное торчит по веткам воронье.
Взъерошил седину прохожий виновато:
- Ты умер от любви, я - ожил от нее...

Арсений Тарковский. Первые свидания

Свиданий наших каждое мгновенье
Мы праздновали, как богоявленье,
Одни на целом свете. Ты была
Смелей и легче птичьего крыла,
По лестнице, как головокруженье,
Через ступень сбегала и вела
Сквозь влажную сирень в свои владенья
С той стороны зеркального стекла.

Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота,
И, просыпаясь: "Будь благословенна!" -
Я говорил и знал, что дерзновенно
Мое благословенье: ты спала,
И тронуть веки синевой вселенной
К тебе сирень тянулась со стола,
И синевою тронутые веки
Спокойны были, и рука тепла.

А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И - боже правый! - ты была моя.
Ты пробудилась и преобразила
Вседневный человеческий словарь,
И речь по горло полнозвучной силой
Наполнилась, и слово ты раскрыло
Свой новый смысл и означало царь.

На свете все преобразилось, даже
Простые вещи - таз, кувшин,- когда
Стояла между нами, как на страже,
Слоистая и твердая вода.

Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как миражи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами...
Когда судьба по следу шла за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.

"Все важные фразы" https://www.youtube.com/watch?v=v96EwNIIcac&feature=share

Хотя я судьбой на заре моих дней О, южные горы отторгнут от вас Чтоб вечно их помнить там надо быть раз. Как сладкую песню отчизны моей люблю я Кавказ. Эти строки М.Ю. Лермонтова слишком близки мне.

Кот Басё

От напряжения внутри все время коротит. Какой-то сбой, неровный ритм, хронический ринит, неяркий свет, опасный треск, брожение в умах. И почему ты жив и трезв, когда вот-вот зима? Пора бы выбить эту спесь и сбросить эту прыть. Ты не успел, ты вышел весь – ты вышел из игры, из сумрака, в другую дверь, не выяснив, где звон. Не в параллельные миры, а просто – вышел вон. Сиди, смотри: твоя стена, твой маленький китай. Она другому суждена, а ты – Шалтай-Болтай, за ней – придворные и свет, и прочие князья. А у тебя ответа нет и подсмотреть нельзя. Сейчас бы оказаться с ней на том краю страны, скорей уснуть и в этом сне свалиться со стены, и выйти в поле – красный мак и вересковый мед. И рожь, ведь без нее никак – она кругом растет. Сейчас бы встать и на коне скакать во весь опор, и жить во сне, любить во сне, и выстрелить в упор в того, кто ходит за стеной с часами на груди и хочет нам судьбы иной, пытаясь разбудить. Но вот беда, течет вода из крана в водоем, и мы не снимся никогда, ведь мы не спим вдвоем. Мы даже порознь не спим, обмануты судьбой. Жестокий мир, осенний сплин, часов тревожный бой. 

Я равновесие держу, но все сильнее крен. 
Представь себе, какая жуть – проснуться в октябре.

Катерина Султанова

Скоро самолёт.
Как бы ни умирала — смейся, беги на взлёт,
не оборачивайся, беги по посадочной полосе,
волосы распускай — волосам будет тесно в тугой косе,
ничего не бери с собой, кроме снов,
никаких больше слов,
прошлое покоится в багаже — бросай!
В новой жизни нет места потрёпанной ручной клади.
Бросай, не глядя!

Скоро океан.
Как бы ни умирала — ползи к нему,
предай страхи, предайся его волнам,
свод руки Божественной, колыбель, лишенная предрассудков —
Все 24 в истерзанных нами сутках
силимся оказаться здесь,
совладать с собой, совпадать с водой, успокоиться в ее глади.

Ты пришла. Ты смогла.
Подходи смелей.
Бросай тело в нее, не глядя!
Скоро новый день.

Как бы ни умирала — дыши,
оставляй вчерашнему его тень,
доставай себя из-под одеяла:
ты не можешь больше стенать и плакать — времени очень мало.

Посмотри, вот солнце опять встаёт,
Луч бросая тебе, не глядя.
День сменяет ночь при любом раскладе —
Солнце никого на свете не предаёт!

Л.Филатов
- Вот вы говорите, что слезы людские - вода?
- Да.
- Все катаклизмы проходят для вас без следа?
- Да.
- Христос, Робеспьер, Че Гевара для вас - лабуда?
- Да.
- И вам все равно, что кого-то постигла беда?
- Да.
- И вам наплевать, если где-то горят города?
- Да.
- И боли Вьетнама не трогали вас никогда?
- Да.
- А совесть, скажите, тревожит ли вас иногда?
- Да...
- Но вам удется ее усмерить без труда?
- Да.
- А если разрушили созданный вами семейный очаг?
- Так...
- Жестоко расправились с членами вашей семьи?
- И?..
- И вам самому продырявили пулею грудь?
- Жуть!
- Неужто бы вы и тогда мне ответили "да"?
- Нет!
- А вы говорите, что слезы людские вода?
- Нет!
- Все катаклизмы проходят для вас без следа?
- Нет!
- Так значит вас что-то тревожит еще иногда?
- Да, Да, Да...