Как надоела бытовуха.
С наслаждением читаю Цветаеву . Какая ,однако, потрясающая вывернутость наизнанку...
"Пишу Вам это письмо с наслаждением, не доходящим, однако, до сладострастия, ибо сладострастие — умопомрачение, а я — вполне трезва.
Я Вас больше не люблю.
Ничего не случилось, — жизнь случилась. Я не думаю о Вас ни утром, просыпаясь, ни ночью, засыпая, ни на улице, ни под музыку, — никогда.
Если бы Вы полюбили другую женщину, я бы улыбнулась — с высокомерным умилением — и задумалась — с любопытством — о Вас и о ней.
Я — вышла из игры.
— Все, что я чувствую к Вам — легкое волнение от голоса, и то общее творческое волнение, как всегда в присутствии ума-партнера.
Ваше лицо мне по-прежнему нравится.
— Почему я Вас больше не люблю? Зная меня, Вы не ждете «не знаю».
Два года подряд я — мысленно — в душе своей — таскала Вас с собой по всем дорогам, залам, церквам, вагонам, я не расставалась с Вами ни на секунду, считала часы, ждала звонка, лежала, как мертвая, если звонка не было, всё, как все, и все-таки не всё, как все.
Вижу Ваше смуглое лицо над стаканом кофе — в кофейном и табачном дыму — Вы были как бархат, я говорю о голосе — и как сталь — говорю о словах — я любовалась Вами, я Вас очень любила.
Одно сравнение — причудливое, но вернейшее: Вы были для меня тем барабанным боем, подымающим на ноги в полночь всех мальчишек города.
— Вы первый перестали любить меня. Если бы этого не случилось, я бы до сих пор Вас любила, ибо я люблю всегда до самой последней возможности.
Сначала Вы приходили в 4 часа, потом в 5 ч., потом в 6 ч., потом в восьмом, потом совсем перестали.
Вы не разлюбили меня (как отрезать). Вы просто перестали любить меня каждую минуту своей жизни, и я сделала то же, послушалась Вас, как всегда.
Вы первый забыли, кто я.
Пишу Вам без горечи — и без наслаждения. Вы без горечи — и без наслаждения, Вы все-таки лучший знаток во мне, чем кто-нибудь, я просто рассказываю Вам, как знатоку и ценителю — и я думаю, что Вы по старой привычке похвалите меня за точность чувствования и передачи.
Марина Цветаева
Октябрь, 1918
"
"Пишу Вам это письмо с наслаждением, не доходящим, однако, до сладострастия, ибо сладострастие — умопомрачение, а я — вполне трезва.
Я Вас больше не люблю.
Ничего не случилось, — жизнь случилась. Я не думаю о Вас ни утром, просыпаясь, ни ночью, засыпая, ни на улице, ни под музыку, — никогда.
Если бы Вы полюбили другую женщину, я бы улыбнулась — с высокомерным умилением — и задумалась — с любопытством — о Вас и о ней.
Я — вышла из игры.
— Все, что я чувствую к Вам — легкое волнение от голоса, и то общее творческое волнение, как всегда в присутствии ума-партнера.
Ваше лицо мне по-прежнему нравится.
— Почему я Вас больше не люблю? Зная меня, Вы не ждете «не знаю».
Два года подряд я — мысленно — в душе своей — таскала Вас с собой по всем дорогам, залам, церквам, вагонам, я не расставалась с Вами ни на секунду, считала часы, ждала звонка, лежала, как мертвая, если звонка не было, всё, как все, и все-таки не всё, как все.
Вижу Ваше смуглое лицо над стаканом кофе — в кофейном и табачном дыму — Вы были как бархат, я говорю о голосе — и как сталь — говорю о словах — я любовалась Вами, я Вас очень любила.
Одно сравнение — причудливое, но вернейшее: Вы были для меня тем барабанным боем, подымающим на ноги в полночь всех мальчишек города.
— Вы первый перестали любить меня. Если бы этого не случилось, я бы до сих пор Вас любила, ибо я люблю всегда до самой последней возможности.
Сначала Вы приходили в 4 часа, потом в 5 ч., потом в 6 ч., потом в восьмом, потом совсем перестали.
Вы не разлюбили меня (как отрезать). Вы просто перестали любить меня каждую минуту своей жизни, и я сделала то же, послушалась Вас, как всегда.
Вы первый забыли, кто я.
Пишу Вам без горечи — и без наслаждения. Вы без горечи — и без наслаждения, Вы все-таки лучший знаток во мне, чем кто-нибудь, я просто рассказываю Вам, как знатоку и ценителю — и я думаю, что Вы по старой привычке похвалите меня за точность чувствования и передачи.
Марина Цветаева
Октябрь, 1918
"
Письмо интересно читать. Автор позирует, хоть бы и сама перед собой...
Не модно нынче. Тенденции поменялись. Желательно быть "дерзкой", хвост рубить моментально при первых признаках....ну всё как у Эволюции, тёзки Цветаевой, кстати..)))Чтоб никаких там писем и никто даже подумать не смел, что ты навязывалась.
Настяяяя. просыпайся,дорогая! )))))))
Навязчивость обычно отталкивает... Увы. Во все времена
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала — тоже!
Прохожий, остановись!
Прочти — слепоты куриной
И маков набрав букет, —
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.
Не думай, что здесь — могила,
Что я появлюсь, грозя…
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед, —
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли…
— И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все - как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе...
- Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
К вам всем - что мне, ни в чем не знавшей меры,
Чужие и свои?!-
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто - слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне прямая неизбежность -
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру...
- Послушайте!- Еще меня любите
За то, что я умру.
Гляди, луна
Уж зажигает нам фонарь дорожный?
(Тушит свечу, наклоняется над спинкой кресла,
кладёт Казанове на голову руки.)
Когда-нибудь, в старинных мемуарах, -
Ты будешь их писать совсем седой,
Смешной, забытый, в старомодном, странном
Сиреневом камзоле, где-нибудь
В Богом забытом замке - на чужбине -
Под вой волков - под гром ветров - при двух свечах?
Один - один - один, - со всей Любовью
Покончив, Казанова! - Но глаза,
Глаза твои я вижу: те же, в уголь
Всё обращающие, те же, в пепл и прах
Жизнь обратившие мою - я вижу?
И литеры встают из-под руки, -
Старинные - из-под руки старинной,
Старинной - старческой - вот этой вот - моей
(Прижимает к рукам его руки.)
Когда-нибудь, в старинных мемуарах,
Какая-нибудь женщина - как я
Такая ж? Но который час?
(Казанова молча показывает ей часы.)
- Всё поздно!
- Даю вам клятву, что тебе приснюсь!
(Затыкает за пояс пистоль. В дверях.)
Прощай! - Одна - над тобой и мной
Луна бездомная.
Казанова (к ней)
Скажи мне!
Генриэтта (качая головой)
Все под большой луной
Играем втёмную.
(Исчезает в полосе лунного света.)
Что лает на слона".
так с ними и так всё было понятно ещё в прошлый раз.
говорить о нюансах, о полутонах, о нервических перпендикулярах, о колеснице Джаггернаута - с кем?
с анусами, живущими по принципу
"Когда ему выдали сахар и мыло,
Он стал домогаться селедок с крупой." ??
с растратившими весь пыл и без того небогатой души на кухОнные битвы со свекрищами, золовками и бывшими, в которых перемалываются их собственные отпрыски?
с теми, кому никогда не суждено ощутить аромат загорелой кожи, пропитанной солёной коктебельской свободой?
кто слова "виолончель" и "кавалькада" в лучшем случае узнает из кроссворда?
для кого поэзия - это юбилейные стишата из интернета?
я бы спела песню вашему безумству....
да только мой бисер не казённый. и вам я бы посоветовала свой поберечь. эту яму не осушить. только огородить, да палкой потыкивать, чтобы за края не переплёскивало.
Плач гнева и любви!
О, Чехия в слезах!
Испания в крови!
О, черная гора,
Затмившая весь свет!
Пора — пора — пора
Творцу вернуть билет.
Отказываюсь — быть.
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь — жить.
С волками площадей
Отказываюсь — выть.
С акулами равнин
Отказываюсь плыть
Вниз — по теченью спин.
Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На твой безумный мир
Ответ один — отказ.
15 марта - 11 мая 1939
https://www.proza.ru/2013/10/28/856
Стихи красивые, а биография, хм, как бы покультурней выразится. Будучи замужем, пиздострадания по чужому мужику...ребенка она убила, чтобы тут не писали оправдывающие. Все прекрасные произведения, блекнут на этом фоне.
27 ноября 1919 года М. Цветаева, желая спасти дочерей от голода, отвозит их в Кунцевский приют. Предложение исходило от друга дома Лидии Александровны Тамбурер и ее мужа Владимира Аввакумовича Павлушкова. Оба они были врачами. В.А. Павлушков занимал должность главврача Кунцевского красноармейского госпиталя, именно он помог Марине Цветаевой устроить детей в приют, где якобы детям давали «рис и шоколад». Однако на самом деле условия в приюте были ужасными: дети голодали, болели, а своего врача не было, иногда приходил какой-то доктор издалека. Вскоре Аля заболела малярией, и Цветаева перевезла ее в Кунцевский госпиталь к В.А. Павлушкову, а затем в Москву. 2 февраля 1920 года в приюте умерла младшая дочь поэта Ирина.
В советской России возобладали социальное воспитание детей и государственная опека над ними. Борьба с беспризорностью здесь очень быстро превратилась из социального явления в политическое. Для большевиков важна была не просто ликвидация 7-миллионной (в 1922 г.) детской беспризорности, а такая борьба с нею, при которой обеспечивался бы приоритет классовых ценностей. Не спасение детей было главной целью большевиков, а недопущение этого спасения "классово чуждыми" руками. Известный врач Н. М. Кишкин, бывший министр призрения во Временном правительстве, по этому поводу отмечал: "Большевики не терпят ничего не советского, хотя бы оно и было хорошим и необходимым русскому народу" '. Тем не менее, в первые годы советской власти обозначились две тенденции в борьбе с беспризорностью: инициативная общественная и бюроратическая государственная;
Организованная борьба с детской беспризорностью в советской России была начата не властью, а обществом. Осенью 1918г. по инициативе В. Г Короленко в стране возникла независимая общественная организация - Лига спасения детей, возглавляемая Е. Д. Кусковой, Н. М. Кишкиным, Л. А. Тарасовичем, Е. Пешковой и другими представителями русской интеллигенции. Лига была вполне легальной организацией, утвержденной совнаркомом. В течение года Лига создала 14 детских колоний, детский санаторий в Москве, несколько детских садов и клубов. Всего за это время организация помогла 3,5 тыс. сирот и полусирот. Примечательно, что когда фронт приближался к Москве, некоторые большевики и командиры РККА обратились к руководству Лиги с просьбой спрятать их детей в случае отступления. Ответ был достоин истинных патриотов: "Для нас нет ни детей белых, ни детей красных, есть русские дети, которых мы обязаны спасти от последствий гражданской войны". Всего было передано в Лигу 12 детей видных большевиков. Когда в 1920г. отступали белые, Короленко принял в Полтаве их детей. По личной просьбе наркома просвещения Лига передала 15 вагонов с продовольствием для 2 тыс. воспитанников колонии им. Луначарского в Царском Селе(2). К слову, подобные масштабы заботы о детях не были характерны для этой организации. Детские учреждения Лиги обычно занимали небольшие квартиры из 2-3 комнат и принимали не более 25-30 детей, как правило, одного возраста. Основное внимание уделялось индивидуальному воспитанию ребенка.
Разумеется, такая борьба с беспризорностью не могла устроить лидеров большевизма. Нужен был повод для закрытия этой организации. Весной 1920 г. Лига обратилась к советскому правительству с предложением о спасении голодающих детей России путем предоставления помощи из-за границы. Ленин адресует эту просьбу Дзержинскому с припиской: "Я думаю, что это подвох". Председатель ВЧК отвечает: "Считаю отпуск... за границу Кусковой, Салтыкова... и других вредным", поскольку "нет ни одного признающего честно Советскую власть". В конце письма - железная определенность: "Кормить наших детей не заграница будет" (3). Вскоре наркомпрод наложил вето почти на все запасы продовольствия Лиги, полученные из российского, американского и датского отделений Красного Креста. К началу января 1921 г. все детские учреждения Лиги спасения детей были переданы в распоряжение Московского отдела народного образования, лидеры которого проговорились об истинных причинах закрытия этой организации: "Мы не можем позволить Кишкиным и Кусковым воспитывать пролетарских детей, хотя бы и беспризорных".
Параллельно с Лигой существовала другая организация- Совет защиты детей, учрежденный декретом СНК 4 февраля 1919 года. Ведомственный, хотя и относительно самостоятельный. Совет под председательством Луначарского пользовался симпатиями Ленина. Однако это была организация в основном с контрольными и координационными функциями, не имеющая своих детских учреждений и не занимающаяся воспитанием беспризорных детей. Совет располагал несколькими санитарными поездами, предназначенными для транспортировки подобранных на железнодорожных станциях беспризорников. Несмотря на слабую эффективность деятельность Совета была все-таки гуманнее и полезнее, нежели применение против мигрирующих по железной дороге беспризорников заградительных отрядов, как это было на Северном Кавказе и в ряде других губерний в 1920 году (4)
В «Записных книжках» Цветаевой есть несколько упоминаний об отделении «Лиги спасения детей», располагавшемся на Собачьей площадке, недалеко от ее дома в Борисоглебском переулке. Здесь Аля получала «дополнительное питание». Эти посещения продолжались и после возвращения из приюта.
https://www.youtube.com/watch?v=NTtWfhvXf1c