Трудная история, счастливая - вопреки

копировать

Мне приснился сон. В самом начале беременности. Я лежу на цементном полу и не могу дышать. Для меня самое страшное в смерти и после нее – не чувствовать и не дышать.
Плохо было с самого начала. Живот начал болеть на четвертой-пятой неделе. Небольшое расстояние от автобусной остановки до дома казалось бесконечным. Я называла его для себя «путь, длинною в жизнь». По утрам с правой стороны надувался и болел небольшой упругий шарик, я трогала его каждое утро. Мне часто внутри кто-то говорил «ЧТО-ТО НЕ ТАК». Но эта была моя первая беременность, я не знала ощущений во время беременности и думала, что беременности бывают разные, просто у меня ТЯЖЕЛАЯ. Надо потерпеть и пережить.
На работе наш бригадир Валентина Николаевна изводила меня презрением, ей казалось, что я сильно преувеличиваю то, чего нет на самом деле. Она несколько раз с нажимом говорила мне: «Беременность – не болезнь», видимо, чтобы я перестала изображать «кисейную барышню». Токсикоз был сильный. Мучительный. Долгий. Но страшнее всего была боль.
Когда я лежала в Медсанчасти, было 13 недель. От боли я впала в забытьё, я лежала с закрытыми глазами и терпела, терпела, терпела. Я не чувствовала времени, боль перебивала все. Я открывала глаза, казалось, проходило несколько минут, на самом деле проходили часы. К ночи попросила, чтобы пригласили врача. Пришла дежурная врач, сказала: «Это у вас нервное, выпейте валерьянку», и ушла. Не посмотрела живот, не прикоснулась. На следующий день плохо было так, что я, полусогнувшись, кое-как добрела до процедурного кабинета, успела сказать: «Мне очень плохо, помогите», упала на пол, началась рвота. Меня погрузили на каталку, отвезли в палату и бросили на кровать. Никто опять не подошел.
Я собрала последние силы, оставаться в МСЧ было бесполезно. Не знаю, как у меня хватило сил самой дойти из больницы до дома. Утром опять стало хуже. Вызвала скорую, попросила, чтобы отвезли меня в 1-ю городскую. Была суббота, 7 утра. Пришла недовольная врач, сказала: «Зачем к семи приезжаете?! У нас пересмена!» Она очень хотела домой и, когда узнала, что я лежала в МСЧ и больничный оттуда у меня еще не закрыт, позвонила туда, поругалась с ними, и сказала: «Я сейчас вызову скорую, пусть ее к вам везут! Мы не будем ваш мусор собирать!» Приехала скорая: «Чего лежишь? У нас нет каталки! Встала и пошла!» Встала и пошла…
После того, как выписали из МСЧ с оговоркой, «если тебе будет плохо, вызывай скорую, но к нам не приезжай, лучше в 1-ю городскую», я пришла в 1-ю городскую, оформилась на сохранение и пряталась за колонной от врача, которая назвала меня мусором.
В 1-й городской были тараканы, грязные туалеты, точнее один туалет на 74 койко-места, второй не работал, палаты на 7 человек с тумбочками через одного и яркое солнце, потому что не было штор. Но там была возможность ЛЕЖАТЬ, и врачи, хоть и не понимали, что со мной, пытались что-то сделать. Меня посетили 7 узких специалистов, и было два консилиума. Все говорили только одно - «СТРАННО». Боль не прекращалась, я почти не ходила, а лежать могла только на спине. Мне сделали 16 УЗИ.
… Лицо врача УЗИ меняется и она со всей силы бьет меня кулаком в живот. Я издаю крик. «Она с ума сошла?» - это первое, что пришло мне в голову. Во время УЗИ у ребенка остановилось сердце… Потом пошло.
Побыть одной я могла только в туалете. Это была моя молельная комната. Я заходила туда и молилась словами Земфиры. «Пожалуйста, только живи!». Я не знаю большего чувства и большей силы слов, чем эти.
ПОЖАЛУЙСТА, ТОЛЬКО ЖИВИ.
МОЯ ДУША ПОЛНА ТОБОЮ.
МОЕЙ ОГРОМНОЙ ЛЮБВИ
ХВАТИТ НАМ НА ДВОИХ С ГОЛОВОЮ.
И мы жили оба. И умирали оба.
Я пришла из столовой, мне резко стало плохо, упала на пол и не смогла подтянуться, чтобы лечь на кровать, открылась рвота. Давление 60/40. Помню свою бледную-бледную руку под капельницей. В 27 лет я лежала с судном в общей палате. Это очень унизительно и стыдно. А потом у меня что-то случилось с почками, я сутки не ходила по-маленькому, мочевой распирало, а моча не шла. До туалета дойти уже не могла, и Саша держал меня в палате над ведром. Все видели мой голый зад.
Потом была страшная ночь, когда я всю ночь пролежала в процедурном кабинете, мне вызывали кардиолога, с сердцем творилось что-то непонятное, я не могла дышать, боль пронзала низ живота и двумя копьями выходила в ключицы. «Состояние средне-тяжелое…» писали тогда в отчете. Ничего не понимали, и сделать не могли, но мне давали облегчение руки Дины Нигметовны. «Пожалуйста, подержите еще, мне так легче». Руки были теплыми и добрыми, она мне искренне сочувствовала.
Силы уходили. Каждый приступ пережить было все сложнее. И сами приступы были всё безжалостней.
Плохо стало в туалете, понимаю, что сейчас потеряю сознание. Легла на холодную плитку. Прижалась лбом. Вот он – сон! Я лежу на холодном полу и не могу дышать. И я понимаю, что смерть близко. Не хочу умирать в общественном туалете. Я очень хочу жить, но я уже не рассматриваю смерть как что-то далекое и эфемерное, она здесь, рядом, я это понимаю. «Надо открыться и выйти! Если уж умирать, то не здесь» - это мой ГОЛОС. Это было отправной точкой, когда я поняла, что предстоящую ночь не переживу. Я не хотела умирать в общей палате, а еще больше я не хотела, чтобы мое тело лежало в морге на полу. Мама будет со мной, мама проследит. У нас нет уважения к живым, что уж говорить про мертвых. Мысли были СПОКОЙНЫМИ. Внутренний голос сказал - НАДО ГОТОВИТЬСЯ.
Я попросила маму: «Пожалуйста, мне нужна отдельная платная палата, за любые деньги, уговори врачей!» Это была самая сильная по боли ночь, я действительно не знала, смогу ли ее пережить. Укол с наркотическим промедолом не помог совсем. Тело било крупной дрожью, а нижняя челюсть дрожала так, что зубы громко стучали друг о друга. Я вслух говорила только одно: «Спокойно… Спокойно…», и прижимала к животу икону Дивеевской Божьей Матери. Не молилась и не просила, не было сил. Опять что-то пережалось в мочевом, я не смогла сходить на судно, которое мама мне подставляла, я сходила под себя…
… Я пережила эту ночь, значит, я буду жить.
В платной палате я пролежала неделю. Денег с меня не взяли, наверное, исходя из тяжести ситуации. Я совсем не могла ходить. И тогда я поняла, как мало надо для счастья, - это чтобы туалет находился в палате. Когда лежишь, всё очень быстро слабеет, особенно легкие. Я помнила сюжет про Владимира Винокура, когда он попал в страшную аварию, и его «собирали» в Германии. Чтобы легкие не атрофировались, друзья приходили к нему с баяном, и он пел песни – такая гимнастика для легких. Когда он смотрел на фото тех дней, он плакал. Я поняла, что мне нужно петь.
Рядом с палатой был абортарий, туда ночью привозили женщин с выкидышами, я слышала их стоны и плач. А я ночью пела (или выла?): «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина…»
Врач УЗИ неторопливо жует жевачку и говорит:
- У тебя асцит в брюшной полости... Похоже на кровь.
- Много?
- Нет, не много.

Когда болеешь долго, мир суживается до периметра палаты. И ты понимаешь, что никому не нужен, кроме своей семьи.

… Мне поставили гепатит «С»! Еще один удар. Вирус наркоманов. «Ласковый убийца», - протекает бессимптомно, финал печален. Кому, как не мне, знать об этом гепатите, когда я 1,5 года сама обследовала кровь на гепатит В и С, и приказ №404 «О мерах по снижению заболеваемости вирусными гепатитами в Республике» знаю наизусть! Это был приговор мне и ребенку, хотя для врачей хоть как-то объяснял клиническую картину, - мою группу риска по гепатиту С (работа в Центре Крови с необследованной кровью), асцит в брюшной полости и боль справа. Мне стали лечить печень. Неопытная медсестра развела Эссенциале не на физрастворе, а на глюкозе. Произошла денатурация. Прозрачный жидкий раствор стал мутным и вязким, и беззастенчиво капал мне в вену. Вытащила иголку сама. «Девчонки, что же вы делаете?..»
Голос говорил мне - ЭТО ОШИБКА. Врачи были возмущены моим несогласием с диагнозом. «Я сама ставила эти анализы и знаю, что такое РУКИ ЛАБОРАНТА. В Центре СПИД есть подтверждающий тест. Мне нужна только чистая пробирка». Пришла Женя, взяла у меня кровь и отвезла ее в Центр СПИД.
… В 1-й городской извинились и признали, что произошла лабораторная ошибка. У меня нет гепатита «С»!
Меня посетил областной гематолог. Стоял вопрос о переливании крови. Я знала, что мне этого не надо, и побочных будет больше, чем пользы.
- Показание к гемотрансфузии – гемоглобин ниже 70, а у меня 80.
- Ты врач?
- Да. Центра Крови.
Глаза стали мягче… «Ладно, сама справишься. Губы у тебя красные».

… Сегодня на консилиуме будет решаться моя судьба. Я крашу глаза и говорю малышу: «Мы еще повоюем!». Председатель консилиума Светлана Хамитовна, врач из роддома с большой должностью, смотрит на меня и говорит: «Какая красивая женщина пришла с блестящими глазами. А мне сказали, что ты при смерти». Ситуация была игривой до тех пор, пока она не посмотрела живот. Потом всё стало серьёзно. «Прервать беременность. Зачем тебе приключение на всю жизнь?» Безапелляционно. Накрашенные глаза наполнились слезами.
Я пролежала в больнице 3,5 месяца. Непрекращающаяся боль выматывала. Нервы сдавали. Я зашла в ординаторскую ближе к 10 вечера. Рымгуль Камаловна, женщина пенсионного возраста с походкой колобка и уточки вместе, отдыхала на диване. «Я больше не могу. Сделайте что-нибудь». (= избавьте меня от ребенка). Она обняла меня: «Подожди. Уже скоро…» Срок был большой, мне должны были вызвать роды. Вопрос «когда?» до сих пор висел в воздухе.
Мне назначили еще одно УЗИ. Я не хотела его делать, мне надоели бесполезные исследования. «Финал и так известен».
Шамен Ахметовна спасла мне жизнь… Она только вышла из отпуска, впервые меня видела и впервые делала мне УЗИ. Смотрела долго, потом заматерилась. И сразу стала говорить по-казахски с моим лечащим врачом. Меня попросили подождать в коридоре. Вышла Танике Жумашевна, мой лечащий врач.
- Что там?
- Я не знаю, говорить тебе или нет.
- Лучше сказать.
- У тебя ребенок в брюшной полости.

Мне стало смешно. «Я что, как Джуниор что ли?» Шварценеггер в том фильме тоже вынашивал ребенка в брюшной полости... Вслух ничего не сказала.
… Вот откуда страшнейшие боли.
Это страшно и практически невозможно в жизни. Внематочная беременность. Лопнула труба, ребенок вышел в брюшную полость, закрепился, и развивался там до срока 20 НЕДЕЛЬ. Я выжила с лопнувшим органом и с внутренним кровотечением без хирургической помощи. Мы выжили с малышом вместе.
«…Как я выжил, будем знать только мы с тобой…»
На УЗИ видели кровь, но посчитали, что это асцит от печени. Кстати, локализация плодного яйца справа, и если оно прикрепилось к печени, меня не спасут. На УЗИ этого не видно, будет понятно на операции.
Зав. отделением, жесткая татарка, кандидат медицинских наук, экстренно собрала врачей в ординаторской. Они даже задержались после работы. «На операцию пойду я, Танике Жумашевна и Сергей Владимирович». «Почему я?!», - громкий голос Сергея Владимировича. Моя кровать через стенку, я всё слышу. Понимаю Сергея, никому не хочется смертельного случая на операционном столе.
Собрание закончилось, я выползла, дождалась заведующую в коридоре. Взяла ее за руки, встала на колени: «Луиза Нификовна, я жить хочу». «Понимаю, что хочешь. Завтра», - убрала мои руки и пошла по коридору.
Сотовых телефонов не было. Мне было одиноко со своей бедой. Поговорить было не с кем. Палата подобралась на редкость бестолковая, - восемнадцатилетние пищухи с малым присутствием интеллекта… Я почти не помню ту женщину, помню только, что ей было к шестидесяти. Но хорошо помню чай. Черный чай с молоком, живой, настоящий и вкусный. Она угощала меня чаем, и ей я рассказала про операцию. «Когда ты пойдешь туда, вспомни о Боге».
«Программа минимум – пережить эту ночь. Программа максимум – выжить после».
Меня позвали на операцию. Навстречу по коридору «катится» Рымгуль Камаловна.
- Рымгуль Камаловна, я боюсь.
- Ты не вредная. Бог тебе поможет.

Мне привязали руки и ноги, вставили в вену иглу. Перед глазами большие круглые лампы. «Подождите. Пожалуйста, подождите!», - это мне к лицу подносят маску. Понимаю, что эта маска – может быть, последнее, что я вижу в жизни, и хочу еще на несколько секунд оттянуть момент небытия. «Это кислород. Просто подыши». «Ага. Врите мне про кислород», - последнее, что я помню…
… Открываю глаза в реанимации. Кафельная плитка. Чувствую располосованный живот и привязанные к каталке руки. Первая мысль: «Какой страшный сон!». Вторая мысль повергает меня в ужас и вселяет животный страх «Это не сон!!!». Но ведь этого же не может быть в принципе. Так не бывает. Задыхаюсь, - это мешает дышать вставленная трубка искусственной вентиляции легких, нагнетание воздуха не совпадает с моим дыханием. Позвать на помощь не могу, рот занят трубкой, а глаза моргают беззвучно. Начинаю бешено колотить привязанной кистью о каталку, - «уберите трубку, я уже дышу, задохнусь к чертовой матери!». Очень хочется жить.
Трубку убрали. «Девочки, отвезите меня домой». Домой – это в гинекологию. «Полежи еще у нас».
Наркоз был тяжелым. Я была как высохшая пустыня, было ощущение потрескавшихся губ. Очень хотелось пить, а пить не давали. Нельзя. Смачивали платок водой и подносили к губам, я жадно его сосала, в надежде попить.
«Казуистический случай». Ребенок был «живой, но не жизнеспособный». Это слова Луизы Нафиковны.
Санитарка Света сказала, что был красивый мальчик, он сложил ручки под голову и как будто спал. Она его видела.
… И вот когда я выжила, я стала умирать снова. Два года выпали из жизни.
Болело всё. Сердце, почки, желудок, позвоночник, вены. «Голова – единственный орган, который у меня не болит». Температура держалась месяц. Мне часто вызывали скорую, появился страх внезапной смерти. Особенно болел позвоночник. Я скрипела зубами и не спала по ночам, было невыносимо больно. Для себя могу объяснить – стресс и ослабление мышечного корсета за время, что я была «лежачей», привели к тому, что позвоночник стал «разваливаться». Были именно такие ощущения. Я не могла заправить кровать, - не было сил поднять и встряхнуть одеяло.
Было странное явление, которое не смогли объяснить мне врачи, они просто говорили: «Не знаем». С левой стороны на ключице как будто исчезло мясо, было просто углубление с синяком, до кости. Я устала слышать «не знаю» и «странно» от врачей. Меня это убивало.
Для позвоночника делали блокаду с новокаином и кеналогом (кортикостероидный гормон). На мои слова «у меня что-то с лицом, поперечная исчерченность, возможно это реакция на кеналог», ответили «не может быть» и продолжили уколы. В результате получился «Синдром лица в виде полной луны», - тяжелая побочная реакция, от которой я лечилась не менее пяти месяцев. Я была луноликая, с круглым, как тарелка, лицом и давящими на глаза щеками. На лице стали расти усы и щетина. Я разводила перекись водорода и обесцвечивала усы, чтоб было менее заметно.
В те дни тело выжило, но умирала душа. Я плакала в подушку и говорила: «За что?!»
Я не могла смотреть фильмы, где убивают людей, я уходила и плакала.
Долгое выздоровление началось с написанной мной фразы «Хватит смаковать свое горе».
Слова Матери Терезы я выписала из рекреации в поликлинике, где лечила позвоночник:
Жизнь – возможность, используйте ее.
Жизнь – красота, восхищайтесь ей.
Жизнь – блаженство, вкусите его.
Жизнь – мечта, осуществите ее.
Жизнь – вызов, примите его.
Жизнь – игра, сыграйте в нее.
Жизнь – богатство, дорожите им.
Жизнь – любовь, наслаждайтесь ею.
Жизнь – тайна, познайте ее.
Жизнь – шанс, воспользуйтесь им.
Жизнь – горе, превозмогите его.
Жизнь – борьба, выдержите ее.
Жизнь – приключение, решитесь на него.
Жизнь – трагедия, преодолейте ее.
Жизнь – счастье, сотворите его.
Жизнь слишком прекрасна, не губите ее.
Жизнь – это жизнь, боритесь за нее.

… Это был ритуал. Каждое утро, идя на работу, я повторяла: «Господи, спасибо тебе за этот день, спасибо тебе за эту жизнь, которую ты подарил мне снова».
Помню радость от того, что я САМА могу нести из магазина ДВЕ пачки пельменей! Я научилась радоваться мелочам. Когда было плохо, я ложилась на пол в спальне, открывала дверь на балкон и ощущала «свежий ветер и зеленые листочки». Человеческая жизнь – очень хрупкая вещь. Она может закончиться в любой момент. Надо успевать жить. Радоваться.
Через четыре месяца после операции я танцевала цыганочку на Новогоднем празднике на работе. Был красивый костюм с монистами и с цыганской юбкой. Тогда казалось – это проявление силы, сейчас думаю – дурость. Сердце выскакивало из груди, для него еще было тяжело.
Прошло много времени. Я пришла в гинекологию 1-й городской в длинном розовом пальто с палантином. Я казалась себе сильной и неотразимой ровно до того момента, пока не увидела эти стены. Внутри началась истерика. Я НЕ ПЕРЕЖИЛА. Всё та же открытая рана. Те, кто сделал вид, что меня не знает, меня не тронули. Слезы вызвала женщина из столовой. Наверное, такие глаза называют бархатными, - глубокие карие в густых черных ресницах. Когда я не вставала в платной палате, она заглядывала ко мне и говорила: «Лена, ты у меня еще не поела? Сейчас принесу…»
- Девушка, Вы выйти хотите?
- Да.
- Вам выше надо, это подвал.
Я спускалась с третьего этажа гинекологии, ничего не видя. Меня захлестнуло….
Примерно через год случился аппендицит. Я столько страха натерпелась! После операции, пока не отошел наркоз, я видела свое тело со стороны и никак не могла в него попасть. Хваталась руками за спинку кровати и не чувствовала рук. Я громко кричала: «Жить! Жить!»
Через 20 дней после аппендицита мы остановились на Бухтарме возле п. Октябрьский. Для меня в этом месте есть что-то особенное, - широкий панорамный пейзаж, сила воды, спокойствие. Я зашла в воду, подставила лицо к солнцу и ощутила блаженство. Солнце, согревающее меня, и вода, ласкающая тело. Я это ЧУВСТВУЮ. Счастье…
Еще через год Сергей Владимирович сделал мне лапароскопию. Восстановление проходимости оставшейся трубы. Левая оставшаяся труба была морфологически неправильно расположена и непроходима. Это было нужно для беременности.
Прошло очень много времени... Я почувствовала и искренне написала: Господи, я БЛАГОДАРЮ ТЕБЯ ЗА СВОЮ БОЛЕЗНЬ.
Я выжила. Я стала сильнее себя прежней.
Я есть. Такая живая и настоящая. Яркая. Я назвала себя Радуга.
Три главных слова на тот момент: Радость, Свобода и Интересно.
Болезнь стала «волшебным пенделем». Было не страшно изменить свою жизнь.
Я забеременела через 7 лет в 2009-м. Накануне я видела сон, что парю над деревьями и прошу: «Не забирайте меня, у меня там дочь!» Я понимала, что беременность почти невозможна, но после того сна я ее ЖДАЛА. И знала, что будет девочка. Я ходила зеленая от токсикоза и говорила себе: «Надо потерпеть. Всё, что было плохого на мою долю, я уже выстрадала. Снаряд дважды в одну воронку не попадает».
… Кровь проявилась на одиннадцатой неделе. УЗИ: «Сердцебиения нет». Скребли экстренно в субботу, до планового понедельника я не дотянула. Без наркоза. Я умоляла: «Девочки, пожалуйста, побыстрее». Потом потеряла сознание от боли. Мама пришла меня навестить и слышала в коридоре, как для меня кричали: «Реанимацию!»
Поскольку Мария Евгеньевна была молодой и неопытной, а Валентина Андреевна старой и ненавидящей пациентов, дуэт в четыре руки не удался, и через три дня процедуру пришлось повторить. Уже с наркозом.
В 2011-м я начала долгое, дорогое и бесполезное лечение. К середине года у меня был срыв. Война на работе, утреннее лечение до начала рабочего дня, анализы, тошнота от лекарств. Обследование трубы показало, что она не проходима. Единственное, что могло помочь, - ЭКО. Я много лет не принимала ЭКО, потому что считала, что это не от Бога. Верила, что могу забеременеть сама. Приговор с трубой закрыл дверь в Чудо. Я ехала в автобусе и плакала всю дорогу.
В душе была постоянная не отпускающая боль. Она мешала жить.
Мы поехали в Эмираты. Нужно было набраться сил. Я лежала под жарким солнцем и представляла себя огромной Солнечной Батареей. Была только я, солнце, шум воды в бассейне и пение птиц.
Сергей Владимирович пытался помочь с квотой, но не получилось. Я совсем не расстроилась, - «Бог халявы не любит».
Души никто не обещал… Живот раздулся, будто я проглотила футбольный мяч. Каждый шаг больно отдавался в брюшную стенку. Я потихоньку добрела до центра ЭКО. Врач протянул мне небольшой листок: «Памятка при Синдроме Гиперстимулированных Яичников. 1. Обильное питье. 2. Пища, богатая белком. 3. (Не помню)». Всё. Аудиенция закончена. Так на протяжении всего протокола. Центр казался мне бездушным конвейером. Хотя за такие деньги хотя бы дежурную улыбку… Не важно. Я отстранилась. Главное – результат.
В Алма-Ате жила затворницей. Ставила уколы в живот и соблюдала инструкции. Очень сильно сконцентрировалась на себе, и хотелось, чтобы меня ничто не отвлекало от этого состояния. Периодически звонила Нинка с дурацким вопросом: «У тебя всё по плану?» Ее стремление дружить или узнать информацию раздражали.
У меня взяли 13 яйцеклеток, оплодотворилось 9. До дня подсадки дожили 4.
Перед глазами были истории, подтверждающие насколько это хрупкий и негарантированный процесс. Девушка, приехавшая восьмой раз. Семейная пара, у которой удалось вырастить всего одну яйцеклетку, она оплодотворилась, но не прожила и пяти дней. Взволнованный муж, заглядывавший в операционную, - у жены взяли яйцеклетки, а у него ни одного живого сперматозоида… Я смотрела на них «через стекло», отстранясь. Главное – результат.
На подсадку эмбрионов меня позвали последней. Врач долго мучился и не мог ввести деток в матку. Менял шприц, матерился. Наконец, получилось. На мониторе мне показали две святящиеся точки. Мои деточки.
Когда беременность подтвердилась, я легла к Сергею на сохранение. Кровила две недели. Спрашивала: «Есть еще надежда?» Отвечали: «Надо дождаться шестой недели, посмотреть сердцебиение». Убивающая неизвестность. Оставалось только ждать. Решила, если ребенок жив, поговорю с директором, чтобы весь срок быть без содержания, нельзя рисковать.
Вести с работы пришли гораздо раньше. Они не дождались моего разговора примерно неделю. Епишкин передал слова Сергея: «Пусть сами решают вопрос с беременностью. Больничный оплачивать не будем». Хотела уволиться. Леша сказал: «Не горячись».
Сердцебиение есть! Увидели только одного малыша.
Через 1,5 недели, когда стало спокойнее, съездила в ФИТ, к врачу, которому доверяю. У нас ДВА малыша!!! 7 недель и шесть дней! Волнение и радость. Мы так их и называли – наши малыши.
Красный рыгательный таз стал моим другом и спутником. Не то, что есть, пить не могла. Даже вода вызывала отвращение. За месяц я похудела на 5 килограмм.
На плановое УЗИ пошла опять в ФИТ. Врач долго молча смотрела в монитор, потом сказала: «Вы знаете… У Вас один ребенок умер…» Включила телевизор и начала мне показывать. Два маленьких человечка. Один шевелится. Другой лежит на спинке неподвижно, животик вздут. «Что мне теперь делать?» Молчание. «Если бы он умер раньше, или потом, позже…», - это всё, что я услышала. 13 недель и 4 дня. Ребенок умер примерно 3 дня назад.
Звоню врачу Центра ЭКО. Не берёт. Звоню Сергею, - на рабочий, на личный. Бесполезно. В голове агония и беспорядочные мысли. «Умер верхний ребенок, живой внизу. Если начнется выкидыш, выйдут оба. Внутрь мне лезть не будут, нельзя рисковать живым малышом. Малыш будет разлагаться и отравлять живого…» Сразу всплыла история наших родственников, когда один из близнецов умер, и это стало причиной того, что оставшаяся девочка родилась ненормальной. Я в вакууме. Кто мне скажет, что теперь делать? Пишу смс Сергею: «Сергей Владимирович, это Лена Дегавцова, мне очень нужно с Вами поговорить. Пожалуйста»… Ответил! «Я далеко, не могу взять трубку». Наверное, в роуминге… Пишу в смс про свою ситуацию. «Надо сохранять, бывает, что один ребенок умирает, а второй развивается нормально».
На следующий день дозваниваюсь до врача, который делал мне протокол. «Жалко…», - голос безразличен. «Курантил попейте». Гудки... Пишу на форум Центра ЭКО врачу, лицо которой показалось мне человечным. Через несколько дней ответ: «Пришлите мне Ваш номер сотового телефона». Еще через несколько дней она мне позвонила. «Это Шолпан Кенесовна. Я не могла остаться равнодушной к Вашей беде. Произошла саморедукция плода. Так бывает…» Благодарю ее со слезами в голосе. Ее звонок был очень важен тогда.
Генетики – отдельный разговор. «У Вас будет Даун». Говорю: «Давайте посмотрим анализы в динамике». В следующий раз: «Дауна не будет. Дефект передней брюшной стенки и что-то страшное с центральной нервной системой (не помню)». «Срочно делайте УЗИ, у Вас в 10 раз повышен Альфа-фетопротеин!» «Нужно ехать в Алматы на инвазивную диагностику». Они очень сильно осложняли и без того плачевное состояние моей нервной системы.
В это же время звонит Епишкин: «Напиши заявление об отказе от должности старшего менеджера». Было неожиданно и противно. Согласилась. На следующее утро позвонила и сказала, что заявление писать не буду. «Ну, теперь жди звонка от Нинки…» Она позвонила через день. Ее жажда портфеля и форсирование событий сметали банальную тактичность. Я была без содержания, моя зарплата уходила ей, должность должна была перейти после моего декрета. Но хотелось СЕЙЧАС.
Доставала свекровь. К тому времени отношения были уже прохладными, делиться с ней не хотелось. «Хорошего сказать нечего, жаловаться не хочу. Давайте закроем тему о моем здоровье». Но она была упряма и неотвратима, как танк.
Читать умные книги о хорошем или легкие книги «ни о чем» не хотелось. Я занимала руки вышиванием, а голову тем, что считала крестики. Морально было очень тяжело. Неизвестность длилась пять с половиной месяцев, до родов.
Дохаживала тяжело. Ночью не спала, Надя больно шевелилась, и я ходила по комнате, так было легче. Ноги пронзала резкая острая боль, они подкашивались, и я падала на колени. Боялась, чтобы так не случилось на улице, по дороге в больницу.
Тазовое предлежание. Плановое кесарево. Это хорошо. Больше шансов, что ребенка не повредят в родах. Мой многократно изрезанный живот еще одна операция не пугала.
До планового кесарева я не доходила 17 дней. Дежурный врач, Алексей Николаевич, провожая меня в операционную, сказал:
- Сегодня ты станешь мамой.
- Надеюсь.
- Что значит «надеюсь»?

Скажу честно, хотя признаться в этом и написать это, нелегко. Я НЕ ВЕРИЛА, что Надя появится. Я допускала вариант еще какой-нибудь беды в родовой. «Беременность = смерть» плотно засело в моей голове.
Эпидуральную анестезию делали три раза. Видимо, не туда кололи, потому что наркоз не действовал, меня резали по живому. «Сейчас не будешь чувствовать ног». На мои слова, что режут по живому, не реагировали. Пришлось поднять ноги вверх к осветительным лампам. «Усыпите ради Бога!..»
… Казённое розовое полотенце… «Видишь, что девочка?..»… Леша с Надей на руках… целует меня… Провал… (Общий наркоз все-таки сделали).
Когда я увидела Надю, первое, что пришло в голову, - «баба Лина». Она была очень на нее похожа.
От роддома остался ужас, о котором не хочется вспоминать. Сожалею, что в таком важном месте работают непрофессиональные и равнодушные люди.
Меня зашили в прямом смысле слова, как мешок, шов на месте зашитого пупа разошелся и гноился больше 30 дней. Надины штанишки и распашонки были зелеными от моего гноя и зеленки. В конце концов, я сама залезла в шов и нашла нитку, которая мешала заживать. Вытащила ее у Сергея, сама боялась.
У Нади пупочная грыжа, дисплазия правого тазобедренного сустава, кривошея, кисточки в мозгу и сильный дисбактериоз. Заклеивали грыжу, делали массаж, лежали в бандаже, носили ошейник, пили лекарство до 12 раз в день. У нее очень сильно болел живот, она плакала все время и сутками не спала. ВООБЩЕ не спала. Дневной сон длился 15-20 минут, во время которых была дилемма: бежать в туалет или успеть поесть, на кухню. Я носила ее на руках и пела «Светит незнакомая звезда» и «Эхо друг друга». Пела, чтобы не выть. Меня накрывало отчаяние, от того, что не могу ей помочь. Хорошо помню два умных глубоких глаза, слушающих и смотрящих на меня. Она была похожа на совенка.
Я была в неадекватном состоянии от отсутствия сна и сразу проваливалась в черноту, как только Леша забирал Надю. Однажды я головой открыла дверь, потому что пошла в туалет и заснула на унитазе. Была жесткая диета, - Надя склонна к аллергии, и чтобы не спровоцировать усиление колик. Вес достиг минимума – 49.
«- Любишь?
- Кого?
- Гречку.
- Обожаю».
Фраза из «Девчат» была очень актуальной.
Не понимаю, как можно поправиться после родов. Ничто к этому не располагает…
Всё постепенно утряслось. Наде был год и месяц. Я забеременела. Организм физически был измотан и еще не восстановился, но душевный порыв был очень сильным. Я справлюсь! Сил как будто стало больше. Это так здорово. У нас будет ДВА малыша. И разница у них будет меньше, чем два года! Это была самая легкая из моих беременностей. Токсикоза почти не было. Я верила, что после Нади ВСЁ ИЗМЕНИЛОСЬ.
… Кровотечение было сильным. Очень сильным. Уже когда везли на скорой в 1-ю городскую, я знала, что «всё». «Плюхнулось», когда меня оформляли в приемном покое. На третий этаж завезли в кресле-каталке. Сразу же в малую операционную. Опять суббота, опять незнакомый дежурный врач. Спрашиваю у Жанны (у той самой медсестры, которая 11 лет назад вводила мне эссенциале): «Можно я зайду в туалет, переоденусь». В крови халат, лосины и стул, на котором сижу. «Да, конечно», - она меня знает и помнит, и хорошо ко мне относится.
..Всё в крови, пытаюсь обтереться туалетной бумагой. В трусах маленький завиточек, маленький кусочек мяса, - мой ребенок. «Прости меня, Малыш!»
***
В те дни я очень остро почувствовала, что это нереальное чудо, что Надя у нас появилась. Вопреки. Вопреки! Вопреки!!!
***
Я вышила Малыша. Живую и пронзительную картину.
***
Наде два года.
У Нади необыкновенные руки. Она обнимает меня и говорит «Люблю. Мамочка».

копировать

перечитывала три раза на одном дыхании..... вот это история. Вы большая молодец, столько пережить

копировать

Счастья Вам, столько выстрадать... я восхищаюсь Вашим терпением.

копировать

Только тот, кто это прошел, неверно, сможет до конца понять. Я проходила. И мне страшно вспоминать, все то, что было.Слава Богу, что у Вас есть теперь ребенок!