AD
После школы – зайти в магазин за хлебом и домой, ключ на веревочке висит на шее. В холодильнике – обед, аккуратно зажечь плиту, подогреть, поесть и не забыть вымыть за собой тарелку. Потом – сразу за уроки. Если все сделаешь, можно выйти во двор или пойти к другу в гости – только дверь не забудь запереть.
Этот обычный день обычного советского младшеклассника, а многим детям нужно было еще сделать дела по дому и забрать из сада младших сестер или братьев. Однако такой распорядок дня сегодня выглядит чем-то фантастическим – даже не смотря на то, что все перемещения детей сейчас отслеживаются с помощью школьных электронных карточек, GPS на телефонах и прочих «умных» гаджетов.
Раньше практически единственным способом контроля был звонок по стационарному телефону: «Привет, ты поужинал? Я задержусь на работе, не скучай!» Теперь мы знаем, что ребенок ел на обед и во сколько он вышел из школы; как прошла тренировка (отчитается тренер в мессенджере); на какие сайты он заходил с домашнего компьютера – и многое, многое другое.
Однако вот ведь парадокс: с повышением уровня контроля растет и родительский уровень тревожности. И вот уже вполне взрослые дети 10-11 лет часто лишены даже этой минимальной свободы передвижений. Два естественных вопроса: почему так происходит и к чему это приведет?
Этот обычный день обычного советского младшеклассника, а многим детям нужно было еще сделать дела по дому и забрать из сада младших сестер или братьев. Однако такой распорядок дня сегодня выглядит чем-то фантастическим – даже не смотря на то, что все перемещения детей сейчас отслеживаются с помощью школьных электронных карточек, GPS на телефонах и прочих «умных» гаджетов.
Раньше практически единственным способом контроля был звонок по стационарному телефону: «Привет, ты поужинал? Я задержусь на работе, не скучай!» Теперь мы знаем, что ребенок ел на обед и во сколько он вышел из школы; как прошла тренировка (отчитается тренер в мессенджере); на какие сайты он заходил с домашнего компьютера – и многое, многое другое.
Однако вот ведь парадокс: с повышением уровня контроля растет и родительский уровень тревожности. И вот уже вполне взрослые дети 10-11 лет часто лишены даже этой минимальной свободы передвижений. Два естественных вопроса: почему так происходит и к чему это приведет?
Многие знания – многие печали
Самый ёмкий ответ на первый вопрос вы, как и я, слышали не раз: «Разве можно сравнивать тогда и сейчас? Сейчас время такое… опасное!» Но сравнить мне все-таки хотелось, и я погрузилась в тему. Для начала изучила статистику.
Данных за советские годы на официальном сайте МВД нет, но в других открытых источниках я нашла такие цифры: в 1981 году на 100 тысяч населения приходилось 10.1 убийств, в 2001 году – рекордные 23.0, а вот в 2017 – только 6.6. Согласно официальной статистике МВД, количество особо тяжких преступлений сокращается: в 2018 году их было совершено на 13% меньше, чем в предыдущем.
Статистика статистикой, но почему же нам так страшно за своих детей? Откуда это ощущение «опасного» времени? Здесь свою лепту вносят и СМИ, и соцсети.
Самый ёмкий ответ на первый вопрос вы, как и я, слышали не раз: «Разве можно сравнивать тогда и сейчас? Сейчас время такое… опасное!» Но сравнить мне все-таки хотелось, и я погрузилась в тему. Для начала изучила статистику.
Данных за советские годы на официальном сайте МВД нет, но в других открытых источниках я нашла такие цифры: в 1981 году на 100 тысяч населения приходилось 10.1 убийств, в 2001 году – рекордные 23.0, а вот в 2017 – только 6.6. Согласно официальной статистике МВД, количество особо тяжких преступлений сокращается: в 2018 году их было совершено на 13% меньше, чем в предыдущем.
Статистика статистикой, но почему же нам так страшно за своих детей? Откуда это ощущение «опасного» времени? Здесь свою лепту вносят и СМИ, и соцсети.
Любое тяжкое преступление, особенно в отношении ребенка – это, к сожалению, прекрасный информационный повод для многих ТВ-программ, газет, или журналов. Если раньше, в Советском союзе, такие преступления освещались минимально, то теперь из каждого трагического происшествия выжимают максимум подробностей и душераздирающих деталей. История, которая удостоилась бы разве что пары сухих строк в советских СМИ, сейчас гремит на всю страну.
Преступления против детей ложатся в основу сюжетов сериалов, фильмов, книг. Это вполне объяснимо: цель любого медийного продукта – привлечь внимание как можно более широкой аудитории.
Чувство тревожности только усиливают сообщения в соцсетях. Согласитесь, знакомая ситуация: вы листаете ленту Фейсбука и видите перепост френда с просьбой распространить информацию: пропал ребенок! Такие репосты действительно могут сослужить хорошую службу, но не забывайте проверить актуальность информации – может быть, пропавший уже давно найден, а крик о помощи продолжает гулять по Сети.
Чувство тревожности только усиливают сообщения в соцсетях. Согласитесь, знакомая ситуация: вы листаете ленту Фейсбука и видите перепост френда с просьбой распространить информацию: пропал ребенок! Такие репосты действительно могут сослужить хорошую службу, но не забывайте проверить актуальность информации – может быть, пропавший уже давно найден, а крик о помощи продолжает гулять по Сети.
Гораздо более вредны так называемые городские легенды. В чат школьного класса приходит сообщение: «Срочно!!! Появилась информация, что возле школ нашего района неизвестные бесплатно угощают детей жвачками с героином, таким образом подсаживая на наркотики! Родители, будьте бдительны!» Несложно представить, какая волна паники поднимается, причем о поиске здравого смысла говорить уже не приходится.
Я прочла интереснейшее интервью с исследователем таких городских страшилок. Эксперт объясняет их механизм действия: когда ты узнаешь леденящую кровь историю не по телевизору, а, допустим, через мессенджер, создается обманчивое впечатление, что она произошла где-то совсем рядом с тобой. На практике же докопаться до первоисточника таких сообщений бывает непросто. История передается из рук в руки, и каждый передающий уверяет, что она произошла со знакомым, или знакомым знакомого – просто чтобы не усложнять цепочку.
Существуют страшилки возрастом больше ста лет: еще в дореволюционной России гуляла история про черную карету, похищающую детей. В СССР карета превратилась в «Волгу», а сейчас – в черную «Ауди».
Существуют страшилки возрастом больше ста лет: еще в дореволюционной России гуляла история про черную карету, похищающую детей. В СССР карета превратилась в «Волгу», а сейчас – в черную «Ауди».
AD
AD
Какие только странные истории ни встретишь сейчас в Интернете. Моя любимая, пожалуй, о детях, которых похищают в торговых центрах, а через пару дней подбрасывают обратно… без одной почки.
Не нужно быть асом трансплантологии, чтобы понять: такого просто не может быть. Но все родители с детьми посещают торговые центры; у многих дети терялись, хоть на минуту. И то, что описанная в страшилке история происходит при таких знакомых, будничных обстоятельствах, заставляет логику отойти на задний план.
История с распространением жуткого сообщения о «героиновых жвачках», кстати, вполне реальная и, говорят, имела продолжение: один из родителей- участников чата оказался работником правоохранительных органов.
Впечатлившись, он изложил информацию в письме на официальном бланке и разослал в районные школы. Так непроверенная история вышла на совсем другой уровень.
История с распространением жуткого сообщения о «героиновых жвачках», кстати, вполне реальная и, говорят, имела продолжение: один из родителей- участников чата оказался работником правоохранительных органов.
Впечатлившись, он изложил информацию в письме на официальном бланке и разослал в районные школы. Так непроверенная история вышла на совсем другой уровень.
Мальчик, который кричал «Волки!» слишком часто
Корни наших родительских тревог более-менее понятны. Когда я слушаю воспоминания своих знакомых о школьных годах, пришедшихся на ранние 90-е, то в голове крутится только одна мысль: «Как мы вообще выжили?»
Прогулки по заброшенным стройкам, прыжки с гаражей «на слабо», тусовки допоздна в сомнительных компаниях, торговля «сникерсами», чтобы заработать на карманные деньги… Но ведь выжили же. Более того, стали успешными, умными взрослыми людьми. И ответственными родителями, стремящимися подстелить соломки для своих детей везде, где это возможно.
Многие сегодняшние младшеклассники и среднеклассники на порядок беспомощнее своих советских сверстников. Они не перемещаются самостоятельно по городу, не способны сами приготовить (а иногда просто подогреть) себе еду, посидеть дома одни. Но что будет, когда им исполнится восемнадцать? В этом возрасте многие поступают в вузы и начинают жить в общежитиях или съемных квартирах. Смогут ли вчерашние дети сразу «перепрыгнуть» во взрослую жизнь?
Корни наших родительских тревог более-менее понятны. Когда я слушаю воспоминания своих знакомых о школьных годах, пришедшихся на ранние 90-е, то в голове крутится только одна мысль: «Как мы вообще выжили?»
Прогулки по заброшенным стройкам, прыжки с гаражей «на слабо», тусовки допоздна в сомнительных компаниях, торговля «сникерсами», чтобы заработать на карманные деньги… Но ведь выжили же. Более того, стали успешными, умными взрослыми людьми. И ответственными родителями, стремящимися подстелить соломки для своих детей везде, где это возможно.
Многие сегодняшние младшеклассники и среднеклассники на порядок беспомощнее своих советских сверстников. Они не перемещаются самостоятельно по городу, не способны сами приготовить (а иногда просто подогреть) себе еду, посидеть дома одни. Но что будет, когда им исполнится восемнадцать? В этом возрасте многие поступают в вузы и начинают жить в общежитиях или съемных квартирах. Смогут ли вчерашние дети сразу «перепрыгнуть» во взрослую жизнь?
Это риторические вопросы, и ответ будет свой у каждого отдельно взятого ребенка. Безусловно, «школа жизни» девяностых – это крайность, которой лучше избегать. Но тотальный контроль и страх доверить что-то ответственное ребенку - это ведь в определенной мере показатель нашего к нему недоверия. Почему бы нам наконец, не научиться разделять наши страхи и реальные опасности, и вместо запретов и ограничений уделить больше времени разговорам, объяснениям и подготовке, а потом разрешить ребенку самостоятельно доехать до кружка на автобусе, остаться с ночевкой у друга, сделать покупки в магазине.
Доверие – это одна из самых ценных и одновременно самых хрупких вещей в детско-родительских отношениях. А в противном случае есть риск превратиться в того самого мальчика, который кричал «Волки!» так часто, что на это перестали обращать внимание.
Помню, на меня большое впечатление произвел рассказ одной приемной мамы: ее трехлетний сын при ходьбе часто врезался в предметы, падал, не догадывался обойти лужу или ямку на дороге. У ребенка не было проблем со зрением или опорно-двигательным аппаратом.
Просто в год, когда его сверстники учились ходить, этот мальчик вместе с другими детдомовскими детьми безвылазно сидел в манеже, не набил положенных шишек, не развил координацию и не приобрел нужный опыт и был вынужден наверстывать упущенное в три года. Думаю, стоит позволить и нашим подросшим детям набивать свои шишки, чтобы потом избежать серьезных травм.
Просто в год, когда его сверстники учились ходить, этот мальчик вместе с другими детдомовскими детьми безвылазно сидел в манеже, не набил положенных шишек, не развил координацию и не приобрел нужный опыт и был вынужден наверстывать упущенное в три года. Думаю, стоит позволить и нашим подросшим детям набивать свои шишки, чтобы потом избежать серьезных травм.
