AD
Глубоко образованная женщина, преподаватель высшей школы, кандидат и почти уже доктор наук, заместитель заведующего кафедрой, увлеченная какой-нибудь тематикой, постоянно окружена этими своими студентами, дипломниками, аспирантами, последователями, почитателями. Статьи ее публикуют отраслевые издания, индекс цитируемости растет по часам, и муж порой сетует, что она-таки переплюнула его, переплюнула! Она улыбается и заваривает мужу слабый чай – гипертония, ничего крепкого. Иногда вспоминает и толчет ему бруснику, а потом долго ничего не толчет, на ужин разогреваются блинчики с разнообразными начинками, и всегда можно просто съесть йогурт.
Квартира их велика, заброшена, вещи разных эпох как зарубки на косяке: вот так мы жили в восьмидесятые, так – в девяностые, так мама вышла замуж в шестьдесят первом, а это – ну, это друзья привезли из Малайзии, нельзя было отказаться, хотя китч, конечно, кошмарный. В сентябре она блистала на симпозиуме в Санкт-Петербурге, в ноябре – покоряла Америку, в феврале ждет Швеция, и надо проследить, чтобы компанию не составила эта невозможная Галина П. – как почему, вы разве забыли ее отвратительное поведение в Познани? Ну, знаете, на Руси всегда вещи называли своими словами, я определю Галину П. как стерву, и не ошибусь. Она не ошибается. Будильник звонит в пять сорок, в восемь ровно первая лекция, женщина без трех минут восемь у доски, сжимает мел в кулаке, готова. Темно-темно-синий костюм, стойка белого воротника. Первый звонок, второй.
И вот эта женщина, некрасивая лицом, но породистая чертами - нос, вздернутая губа, тяжеловатый подбородок, эта женщина вдруг оказывается в дни предновогодней суеты в крупном торговом центре. Всходит на эскалатор. Придерживает портфель. Ее толкают локтем смешливые подростки, подростки разговаривают о митингах оппозиции с эпитетами: недостаточная таргетированность аудитории, женщина улыбается – привыкла очень к студентам.
Она давно, примерно сто уже лет, не выбирала подарков, потому что с мужем договоренность - подарков не вручать, мама умерла, детей не случилось, а коллегам она традиционно преподносит с толком подобранную литературу по теме. Вдруг решает купить мужу перчатки - это так мило; оказывается, она хочет побыть милой. Идет, самостоятельно отыскивает нужный отдел, вертит в руках очень хорошие, итальянские - кожа, шерстяная подкладка, и цвет такой интересный, темно-темно-зеленый. Оплачивает покупку картой Виза, расписывается на чеке, ручка отказывается писать на тонкой гладкой бумаге, что такое, и опять не пишет. Рвет чек, ужасающая дыра, девушка-продавец хмурится, производит сложные манипуляции с кассой, подает новый чек; пауза, женщина держит указательные пальцы на висках, массирует их, она взволнована и проклинает минутную слабость, на кой хрен мне нужны эти перчатки. Следующий чек тоже рвется, девушка-продавец посматривает в сторону толстого охранника. Женщина готова швырнуть перчатками ей в лицо, и хорошо бы подбить грубо накрашенный глаз. Но банковская карта все еще на стороне неприятеля.
Позвольте, я помогу вам, - говорят, разумеется, у нее за спиной. Говорят, разумеется, приятным низким голосом. Мужским, а не девушка-боец с мясокомбината заскочила. Сделайте что-нибудь, - говорит женщина, - прошу вас. И так она тянет это «прошу вас», что получается полустон. (Этот стон у нас песней.) Откуда она так умеет? Она не умеет. Женщина удивленно приподнимает бровь. Мужчина вынимает собственную ручку, которая пишет на всех чеках мира, все в порядке, девушка-продавец презрительно тасует фирменные пакеты, а перчатки такие красивые, темно-темно-зеленые. Оказывается, галстук у мужчины абсолютно такого же оттенка, и по нему прыгают стилизованные зайцы. Дочь подарила, - оправдывается мужчина, - она учится на художника и развивает мой вкус.
Поскольку история послерождественская, она имеет право внезапно оборваться и продолжиться ровно через год. Ровно через год глубоко образованная женщина, преподаватель высшей школы, кандидат и почти уже доктор наук, будет топать босиком по мелководью в бананово-лимонном Сингапуре, изредка притормаживая свой темп, чтобы дождаться мужчину, на этот раз без темно-темно-зеленого галстука с зайцами. Иногда он его снимает, да. Погоди, говорит мужчина, так что мы все-таки привезем моему папе, не крокодила же, в самом деле.
Или: ровно через год глубоко образованная женщина, преподаватель высшей школы, кандидат и почти уже доктор наук, оказывается волей случая в том же самом чертовом торговом центре, и с болью смеется на эскалаторе, запрокинув голову, горло вздрагивает, сквозь тонкую кожу просвечивают вены. Смеется, и думает: неужели год всего прошел, такое ощущение, что сто лет. Сто лет адреналинового драйва, сто лет ожидания, сто лет на гостиничных свежих простынях, сто лет без передышки, сто лет боли, сто лет счастья. Сходит с эскалатора, и строго вслух говорит толстому охраннику: но я ни о чем не жалею.
Или: женщина прохладно благодарит за помощь в оформлении чека, стремительно проходит мимо, не успев оценить оттенок галстука своего спасителя, и уж тем более рисунки на нем. Быстро, еще быстрее, по эскалатору бегом вниз, на холодную белую улицу, под холодное черное небо, кидающее в лицо дождь пополам со снегом. Чур, меня, чур, господи, бормочет глубоко образованная женщина, преподаватель высшей школы, кандидат и почти уже доктор наук, взбредет же в голову такое, Сингапур.
Квартира их велика, заброшена, вещи разных эпох как зарубки на косяке: вот так мы жили в восьмидесятые, так – в девяностые, так мама вышла замуж в шестьдесят первом, а это – ну, это друзья привезли из Малайзии, нельзя было отказаться, хотя китч, конечно, кошмарный. В сентябре она блистала на симпозиуме в Санкт-Петербурге, в ноябре – покоряла Америку, в феврале ждет Швеция, и надо проследить, чтобы компанию не составила эта невозможная Галина П. – как почему, вы разве забыли ее отвратительное поведение в Познани? Ну, знаете, на Руси всегда вещи называли своими словами, я определю Галину П. как стерву, и не ошибусь. Она не ошибается. Будильник звонит в пять сорок, в восемь ровно первая лекция, женщина без трех минут восемь у доски, сжимает мел в кулаке, готова. Темно-темно-синий костюм, стойка белого воротника. Первый звонок, второй.
И вот эта женщина, некрасивая лицом, но породистая чертами - нос, вздернутая губа, тяжеловатый подбородок, эта женщина вдруг оказывается в дни предновогодней суеты в крупном торговом центре. Всходит на эскалатор. Придерживает портфель. Ее толкают локтем смешливые подростки, подростки разговаривают о митингах оппозиции с эпитетами: недостаточная таргетированность аудитории, женщина улыбается – привыкла очень к студентам.
Она давно, примерно сто уже лет, не выбирала подарков, потому что с мужем договоренность - подарков не вручать, мама умерла, детей не случилось, а коллегам она традиционно преподносит с толком подобранную литературу по теме. Вдруг решает купить мужу перчатки - это так мило; оказывается, она хочет побыть милой. Идет, самостоятельно отыскивает нужный отдел, вертит в руках очень хорошие, итальянские - кожа, шерстяная подкладка, и цвет такой интересный, темно-темно-зеленый. Оплачивает покупку картой Виза, расписывается на чеке, ручка отказывается писать на тонкой гладкой бумаге, что такое, и опять не пишет. Рвет чек, ужасающая дыра, девушка-продавец хмурится, производит сложные манипуляции с кассой, подает новый чек; пауза, женщина держит указательные пальцы на висках, массирует их, она взволнована и проклинает минутную слабость, на кой хрен мне нужны эти перчатки. Следующий чек тоже рвется, девушка-продавец посматривает в сторону толстого охранника. Женщина готова швырнуть перчатками ей в лицо, и хорошо бы подбить грубо накрашенный глаз. Но банковская карта все еще на стороне неприятеля.
Позвольте, я помогу вам, - говорят, разумеется, у нее за спиной. Говорят, разумеется, приятным низким голосом. Мужским, а не девушка-боец с мясокомбината заскочила. Сделайте что-нибудь, - говорит женщина, - прошу вас. И так она тянет это «прошу вас», что получается полустон. (Этот стон у нас песней.) Откуда она так умеет? Она не умеет. Женщина удивленно приподнимает бровь. Мужчина вынимает собственную ручку, которая пишет на всех чеках мира, все в порядке, девушка-продавец презрительно тасует фирменные пакеты, а перчатки такие красивые, темно-темно-зеленые. Оказывается, галстук у мужчины абсолютно такого же оттенка, и по нему прыгают стилизованные зайцы. Дочь подарила, - оправдывается мужчина, - она учится на художника и развивает мой вкус.
Поскольку история послерождественская, она имеет право внезапно оборваться и продолжиться ровно через год. Ровно через год глубоко образованная женщина, преподаватель высшей школы, кандидат и почти уже доктор наук, будет топать босиком по мелководью в бананово-лимонном Сингапуре, изредка притормаживая свой темп, чтобы дождаться мужчину, на этот раз без темно-темно-зеленого галстука с зайцами. Иногда он его снимает, да. Погоди, говорит мужчина, так что мы все-таки привезем моему папе, не крокодила же, в самом деле.
Или: ровно через год глубоко образованная женщина, преподаватель высшей школы, кандидат и почти уже доктор наук, оказывается волей случая в том же самом чертовом торговом центре, и с болью смеется на эскалаторе, запрокинув голову, горло вздрагивает, сквозь тонкую кожу просвечивают вены. Смеется, и думает: неужели год всего прошел, такое ощущение, что сто лет. Сто лет адреналинового драйва, сто лет ожидания, сто лет на гостиничных свежих простынях, сто лет без передышки, сто лет боли, сто лет счастья. Сходит с эскалатора, и строго вслух говорит толстому охраннику: но я ни о чем не жалею.
Или: женщина прохладно благодарит за помощь в оформлении чека, стремительно проходит мимо, не успев оценить оттенок галстука своего спасителя, и уж тем более рисунки на нем. Быстро, еще быстрее, по эскалатору бегом вниз, на холодную белую улицу, под холодное черное небо, кидающее в лицо дождь пополам со снегом. Чур, меня, чур, господи, бормочет глубоко образованная женщина, преподаватель высшей школы, кандидат и почти уже доктор наук, взбредет же в голову такое, Сингапур.