сыну 10 месяцев дерется

сынуле 10 месяцев отроду стал бить рукой по лицу, когда у него что то не получается, буквально сегодня сидит играет с игрушками и что то у него там не получилось подполз ко мне и начал бить меня по лицу, я ему нельзя так делать маме больно и т.д, а он смотрит в глаза и дальше бьет, я в расстерености откуда он мог этому научиться и что с этим делать?

У нас тоже стала бить по лицу, когда чем-то недовольна. Но для этого не подползает. Только если на руках сидит. Ей говоришь - больно, она целует и сразу опять бьет, опять говорю маме/папе/бабе больно, целует.... все заканчивается поцелуями. Уверена, что это временное явление, надо просто объяснять, что больно и так нельзя делать. Но ни вкоем случае не шлепать в ответ (показывая, что так больно). Детки и так понимают слово "больно"

Это этап такой, бывает практически у всех малышей в этом возрасте, и проходит. У нас тоже был, я волновалась, советовалась даже с детским психологом, но та меня успокоила, и все, действиетьлно, прошло черзе месяц-полтора.

Пройдет скоро. Не переживайте. У нас тоже так было.

Хорошо, что прочитала ваш топик. Недавно стала тоже подумывать о детском психологе, потому что сынок помимо того, что нас любит иногда похватать за волосы или за нос, так и с мягкими игрушками также невежливо обращается. Правда, мы ему их достали только сейчас, может поэтому, что он просто не знает как с ними обращащться, а может ревнует, когда я глажу зайку и говорю "Зайка хороший".

нам 16-тый месяц и мы точно такие же, причем давно :) это нормально, ребенок должен давать выход агрессии, когда будет уже понимать объяснения, надо будет просто перенести эту агрессию на что-то другое, например, не бить, а топать ножками, или переводить все в игру, но чтобы ребенок ни в коем случае не держал это в себе.

я когда-то скопировала себе фрагмент на эту тему

Кастрюлька со злостью
Отрывок из книги "Книга Чудо в детской ладошке или неруководство по детской психотерапии"
Кастрюлька со злостью
Большинство здоровых людей устроены так, что они смеются, когда им весело, плачут, когда им грустно, страдают, когда им больно, ругаются и кричат, когда их что-то разозлит. И это естественно, правда?
Карапуз в цветастом комбинезоне радостно осваивает мир на неокрепших ножках, но закон земного тяготения действует даже на симпатичных малышей, и он шлепается в ближайшую лужу, слегка покрытую льдом. Не то чтобы он очень ударился — скорее, испугался, и слезы уже ударили в нос... Реакцию большинства российских мам можно предугадать: раздраженный тон или крик «Я же говорила, надо осторожнее! Зачем ты туда полез!» И вот уже совсем страшно, потому что и так все непонятно и неожиданно, а еще мама так кричит, так злится...
Взрослые не могут не злиться, но почему-то считают, что это нехорошо. Наверное, потому, что когда они сами были детьми, им запрещали злиться их мама и папа. Ругаться, драться и кричать — неприлично, неинтеллигентно, неправильно. Детей добрых и тихих и сейчас больше любят учителя, реже ругают родители. Как все-таки странно, что взрослые всех поколений учат своих детей тому, чему зачастую не следуют сами.
В их семье не принято было злиться. Если кто-то и позволял себе что-то подобное, то, видимо, как-то очень тихо или вообще «про себя». Возможно, поэтому он не очень представлял себе — как это, когда злятся. Но в школе, куда он пошел, почему-то злились многие. Когда учителя повышали голос, он вжимался в парту, тело цепенело, в желудке что-то сжималось от ужаса, и хотелось только одного — стать невидимкой. Перемена не приносила облегчения. Если удавалось пробраться незамеченным в проем в стене и отсидеться там — это был успех. Чаще всего не удавалось. От язвительных замечаний, издевательств и откровенных ругательств обида подкатывала прямо к глазам, но плакать было нельзя, тогда вообще проходу не дадут. Хуже всего, когда доставалось по шее портфелем или от внезапной подножки растягивался на полу — все так дружно гоготали, и от обиды забывалось даже разбитое колено.
В итоге он перестал ходить в школу: просто больше не мог. Когда лежал дома и лечил невесть откуда взявшийся гастрит, а когда просто саботировал тихие мамины уговоры, уходя все глубже в свою депрессию. Единственное, что увлекало его и позволяло хоть как-то оживиться, — это изучение оружия, и чем оно совершеннее и мощнее, тем больше интереса. Вполне вероятно, что именно так внутри него жила агрессия. Но она не помогала ему выживать.
Мы общались с ним целый год, и были определенные успехи: и гастрит реже, и школа чаще, и настроение веселее. Но когда в работу включилась мама, прошедшая «родительскую» группу и приглашенная на совместную группу «родители-дети», нам удалось одолеть еще одну ступень. «Как я могу ждать от него, что он начнет защищаться и противостоять тому, что происходит в школе, когда сама не умею делать ничего подобного! Надо начать с себя!» — сказала эта замечательная мама и впервые вступилась за своего сына, поговорив с родителями одноклассников.
Так получается, что работа с агрессией — одна из необходимых частей психотерапевтического процесса. Потому как в нашей культуре действительно существует специфическое отношение к злости и гневу. К детскому гневу в особенности. Дети с раннего детства получают двойное послание. Испытывая явные или скрытые волны агрессии, исходящие от взрослых, глядя в телевизор, даже читая обычные детские сказки, ребенок буквально погружается в поле агрессии и находится в нем день за днем, как любой из нас. Но прямое выражение своего гнева практически всегда осуждается даже самым близким окружением ребенка и совершенно недопустимо «на людях». В результате с самого раннего детства «маленькие граждане» научаются подавлять все, что связано с «плохими чувствами», испытывая либо стыд от ярости своих матерей, либо вину за собственный гнев, либо страх перед любым проявлением себя. В итоге подавляемый или, наоборот, часто выражаемый гнев становится проблемой как для самого ребенка, так и для тех, кто его окружает.
Я работаю с детским гневом несколькими способами и уверена, что у вас есть свои, не менее эффективные. Агрессия и злость, как мы выяснили, тема непростая. А в недостаточно безопасном пространстве, каким для детей поначалу является кабинет психотерапевта, и вовсе «запрещенная», поэтому я не прошу ребенка (особенно дошкольника) на первых же занятиях нарисовать его гнев. Я предлагаю ему нарисовать вулкан (если он знает, что это такое). Прекрасное задание для диагностики и исследования! Вулкан ребенка, на чью агрессию жалуются учителя и родители, будет непременно извергаться красной лавой, ее будет много: чем больше агрессии, тем больше она будет занимать пространства на листе. У детей с подавленной агрессией (тихих, со склонностью к депрессии, пассивных) лава будет вся внутри вулкана, в крайнем случае, на их рисунках вулкан будет лишь слегка ею «плеваться», да и то цвет для изображения лавы будет выбран не красный, а серый, оранжевый — какой угодно.
Такой рисунок — безопасный повод поговорить о том, как вообще живет агрессия. Как справляется вулкан с лавой, которая внутри него, любит ли он ее копить или любит извергаться часто и с восторгом. Мы говорим о том, что может произойти при извержении со всем, что вокруг вулкана. Дети ищут и находят (!) способы извержения лавы, наиболее безопасные как для самого вулкана, так и для окружающего мира. После подробного обсуждения «вулканьей» жизни мы переходим к обсуждению того, как это обычно происходит у людей и у него самого.
Один из существенных способов работы со злостью — ее отреагирование. Этот способ важен как в случае актуально существующего гнева, так и в случае работы с ребенком, склонным подавлять «негативные» чувства.
Таким детям я часто рассказываю историю, которая называется «кастрюлька со злостью». Она про то, что в каждом из нас есть такая кастрюлька, в которую попадают разные невысказанные чувства, многие из них почему-то считаются «плохими». Нас кто-то обидел, мы не ответили на обиду и не поделились этим чувством ни с кем, и вот все это ложится прямиком в нашу кастрюльку и растекается там зеленой лужей; нас кто-то очень сильно разозлил, а мы не смогли себя защитить, и вот наша злость попадает туда же, нас что-то раздражает, а мы даже не можем понять, что, — и как будто не замечаем этого раздражения, а оно стекается все туда же. Что же будет, когда кастрюлька наполнится? Точно, взорвется от последней капли! И на бедного носителя этой капли обрушится все, что копилось иногда годами и к нему не имеет никакого отношения. Знакомо? Но страшнее, на мой взгляд, вариант наглухо закрытой кастрюли, которая даже не позволяет себе взорваться, а начинает разъедать саму себя, а потом и ни в чем не повинный организм.
«Пора браться за очистку кастрюли!» — говорю я ребятам. И мы начинаем со страшными воплями кидать в стенку какой-нибудь матерчатый мячик или мягкую игрушку, вспоминая всех тех, кто нас обидел, или колотим кулаками по мягкой подушке. Чем тише и послушнее ребенок, тем с большим чувством и силой он это делает, при условии, что его удается уговорить на это мероприятие. Особенно воспитанные соглашаются не сразу, но потом останавливаются, только совершенно обессилев.
Он явно не был желанным. Родиться пятым ребенком в семье алкоголиков — это несчастье или испытание? Безусловно, второе, — внушала его приемная мама. Эта сильная, интеллигентная, очень опекающая и очень верующая женщина была всерьез озабочена его сложностями в школе: он не мог найти общий язык с учителями и одноклассниками, из-за чего обучался индивидуально (!). Меня же серьезно волновало совсем другое: его потухший взгляд, полное отсутствие сил, несмотря на крепкое телосложение, нежелание не только что-то делать, но и просто говорить. Рядом с ним мне поначалу было немного не по себе. Я не сразу уловила, отчего. Потом поняла: ощущение запертой в узком пространстве мощной силы, энергии. И при этом — молчание, взгляд человека, к одиннадцати годам утомившегося жить.
Он ненавидел школу, казалось, больше, чем смерть. Каждое утро он просыпался уставшим от ненависти к тому дню, который ему предстояло прожить. Он, конечно, не сразу рассказал про это.
В тот первый день нашей встречи мне было интересно узнать, хочет ли он чего-либо в этой жизни. Рисуем цветик-семицветик, исполняющий любые желания. Семь желаний: маме, бабушке, всему миру, себе — ничего. Ну хоть что-нибудь, уговариваю я. Нет, ничего.
«Это неправильно! — возмущаюсь я. — Человек должен хоть что-то хотеть. Хотеть — не только можно, но и очень даже правильно». Он «просыпается» и смотрит на меня с большим удивлением. «Давай, ты попробуешь понять, что тебе хочется прямо сейчас, а я буду твоим партнером по осуществлению твоего желания, идет?» Он ложится на парту, несколько долгих минут одними глазами осматривает кабинет: «А поиграть в ту игру можно?»
...Уходя, он улыбнулся. Меня саму удивило то облегчение, которое вызвала у меня такая простая вещь, как его улыбка.
Следующая встреча началась так же, как и первая: потухшим взором, апатией, полным отсутствием желаний. Я, серьезно опасаясь за его состояние (учебный год подходил к концу, а значит, и наши занятия), явно торопя события, предложила ему нарисовать гнев, злость или агрессию. И встретила отказ, который развернулся в теологическую дискуссию об отношении Бога к злости. Его Бог категорически запрещал злиться.
- А что делать, если кто-нибудь тебя действительно разозлил?
- Ты должен страдать — это единственное, что разрешает Бог.
Я совершенно растерялась, в чем сразу же решила признаться.
- Знаешь, я с большим уважением отношусь к тебе и твоему Богу, но я в совершенном замешательстве, я не знаю, что мне делать. Моя наука, как и твой Бог, мне так же убедительно говорит о том, что злиться неизбежно, этого никто не может избежать, а не злиться, когда тебя сильно разозлили, — это к тому же и очень вредно, так как злость все равно никуда не девается, она спрессовывается и остается в нас, продолжая жить в нас какой-то своей дурацкой жизнью, принося нам вред.
Он с нескрываемым удивлением смотрит на меня:
- Что же нам делать?
- А что тебе предлагает твой Бог, если такое все же случилось: ты был зол, кричал, ругался, подрался даже. Что тогда?
- Тогда ты должен пойти в церковь и помолиться, замолить свой грех.
- Если бы ты сейчас нарисовал мне свою злость и рассказал про нее, ты бы мог потом это замолить? Мне кажется очень важным увидеть твою злость.
- Конечно, — соглашается он с явным облегчением.
Надо ли говорить, что злость, представленная в его рисунке, была чем-то совершенно впечатляющим. Отчасти, наверное, из-за того, что у него обнаружился потрясший меня художественный талант, отчасти из-за того, что злость его была вещью существующей и очень актуальной: он ненавидел школу, детей, которые унижали и обижали его там, и, возможно, многое другое, что не было рассказано мне. Он с каждой минутой оживлялся все больше, рассказывая историю про этот ужасный персонаж. А когда я искренне поблагодарила за знакомство с его злостью и предложила в оставшиеся 10 минут поиграть в то, что нравится, он взял солдатиков и устроил настоящую битву с драками, воплями, победами, награждениями героев и милостью к проигравшим. В нем было столько энергии, юмора и артистизма, что стало понятно — он совершенно перестал быть похожим на мальчика с потухшим взором, апатично рассуждавшего о Боге.
Антидепрессанты, выписанные врачом, посещение детской группы и наши, часто весьма бурные, встречи сделали свое дело: через несколько недель всем стало заметно, как сильно он изменился, оказавшись необыкновенно интересным, артистичным и способным парнем. Осторожные беседы с мамой, похоже, тоже увенчались успехом, поскольку она прислушивалась к моим советам, многие из которых явно шли вразрез с ее религиозными убеждениями.
- Когда ребята его обижают, я его утешаю и говорю: «Это Бог посылает тебе испытание. Страдания делают нас сильнее», — делится она «успешным» способом подавления его гнева.
- Вы действительно хотите, чтобы он страдал всю жизнь? Вы действительно этого хотите? — неподдельно изумляюсь я.
- Нет... вообще-то я хочу, чтобы он был счастливым, — теряется она, и на ее глаза наворачиваются слезы.
- Я уверена в этом, иначе вы не привели бы его ко мне.
В конце года мы расстаемся с печалью (только успели познакомиться — и уже расставаться), моя тревога за его состояние слегка утихает.

нам тоже 10 мес., тоже заметила, что появилась агресия у ребенка, если что не по ее злится, чуть не ногой топает
нас бить не бьет, а вот кусает сильно

у педиатра спросила про психолога, но она сказала не заморачиваться - ребенок начал осознавать свое "я" и еще начала понимать, что слезами и ором можно добиться, чего хочешь

уж очень хочу этого избежать - сегодня положила днем спать, а доча плакать начала, по кровати металась, разплакалась на взрыд - ну как тут не взять ее на руки?! не оставить же орат в приступе?! - взяла, теперь запомнит наверно и в следующий раз так же сделает