AD
В книге 35 подлинных документов – дневников тех, кому в годы войны было от 9 до 17 лет. Эти строки были написаны в блокадном Ленинграде, в гетто и концлагерях, в тылу и на линии фронта, написаны теми, кто пронес все ужасы войны на своих детских плечах наравне со взрослыми. Кто-то из авторов дневников навсегда остался ребенком, погиб, и эти записи – единственные свидетельства их недолгого пути. Кто-то дожил до глубокой старости и собственноручно передал свои дневники в редакцию.
Отрывки из дневника Юры Рябинкина
Юра Рябинкин жил в Ленинграде с мамой и сестрой Ирой. Она помнит, как мама — с уже замутненным дистрофией сознанием — упаковывает чемодан: Рябинкиным наконец дали возможность эвакуироваться. Это то, о чём так страстно мечтает Юра на страницах своего дневника. Но ему самому не суждено уехать из Ленинграда… Он остаётся дома. Ирина Ивановна запомнила брата таким, каким увидела в последний миг: опирающимся на палочку, прислонившись к сундуку, уже бессильного идти.
Отрывки из дневника Юры Рябинкина
Юра Рябинкин жил в Ленинграде с мамой и сестрой Ирой. Она помнит, как мама — с уже замутненным дистрофией сознанием — упаковывает чемодан: Рябинкиным наконец дали возможность эвакуироваться. Это то, о чём так страстно мечтает Юра на страницах своего дневника. Но ему самому не суждено уехать из Ленинграда… Он остаётся дома. Ирина Ивановна запомнила брата таким, каким увидела в последний миг: опирающимся на палочку, прислонившись к сундуку, уже бессильного идти.
16 сентября. Сегодня я совершил ужасную вещь — потерял 30!! рублей. Мама дала мне их на подсолнечное масло (у нее не было более мелких денег), а я их потерял…
Теперь весь день я был этим огорчен. Денег и без того осталось — кот наплакал, а я еще теряю по стольку рублей.
Детская книга войны
© РИА Новости. Максим Блинов
Татьяна Кузнецова: "Детскую книгу войны" прочитает весь мир
22 октября. Все утро проторчал в очередях за пивом. С трудом пополам достал 2 бутылки, отморозил ноги. Потом 3 талона на крупу. Вечером дежурил в школе. Тревог не было. Таганрог взят немцами.
Зачитался романом А. Дюма "Графиня Монсоро". Увлекательная вещь.
Мама 2 бутылки пива выменяла на 400 гр. хлеба. Меня опять в очередь за пивом посылают.
28 ноября. Кем я стал! Разве я похож на того, каким был 3 месяца назад?.. Позавчера лазал ложкой в кастрюлю Анфисы Николаевны, я украдкой таскал из спрятанных запасов на декаду масло и капусту, с жадностью смотрел, как мама делит кусочек конфетки (…) и Ирой, поднимаю ругань из-за каждого кусочка, крошки съестного… Кем я стал?
15 декабря. Каждый прожитый мною здесь день приближает меня к самоубийству. Действительно, выхода нет. Голод. Страшный голод. Опять замолкло все об эвакуации. Становится тяжко жить. Жить, не зная для чего, жить, влачить свою жизнь в голоде и холоде. Морозы до 25 — 30° пробирают в 10 минут и валенки. Не могу… Рядом мама с Ирой. Я не могу отбирать от них их кусок хлеба. Не могу, ибо знаю, что такое сейчас даже хлебная крошка.
Теперь весь день я был этим огорчен. Денег и без того осталось — кот наплакал, а я еще теряю по стольку рублей.
Детская книга войны
© РИА Новости. Максим Блинов
Татьяна Кузнецова: "Детскую книгу войны" прочитает весь мир
22 октября. Все утро проторчал в очередях за пивом. С трудом пополам достал 2 бутылки, отморозил ноги. Потом 3 талона на крупу. Вечером дежурил в школе. Тревог не было. Таганрог взят немцами.
Зачитался романом А. Дюма "Графиня Монсоро". Увлекательная вещь.
Мама 2 бутылки пива выменяла на 400 гр. хлеба. Меня опять в очередь за пивом посылают.
28 ноября. Кем я стал! Разве я похож на того, каким был 3 месяца назад?.. Позавчера лазал ложкой в кастрюлю Анфисы Николаевны, я украдкой таскал из спрятанных запасов на декаду масло и капусту, с жадностью смотрел, как мама делит кусочек конфетки (…) и Ирой, поднимаю ругань из-за каждого кусочка, крошки съестного… Кем я стал?
15 декабря. Каждый прожитый мною здесь день приближает меня к самоубийству. Действительно, выхода нет. Голод. Страшный голод. Опять замолкло все об эвакуации. Становится тяжко жить. Жить, не зная для чего, жить, влачить свою жизнь в голоде и холоде. Морозы до 25 — 30° пробирают в 10 минут и валенки. Не могу… Рядом мама с Ирой. Я не могу отбирать от них их кусок хлеба. Не могу, ибо знаю, что такое сейчас даже хлебная крошка.
Отрывки из дневника Миши Тихомирова
Миша Тихомиров с сестрой Ниной (в дневнике — Нинель), младше его на год, и родителями, школьными учителями, жил в Ленинграде. Он вёл записи ежедневно с 8 декабря 1941 г. по 17 мая 1942 г., пропустив из-за болезни только два дня. 159 дней — обратный отсчет… Последняя запись — предпоследний день Миши.
24/XII. Настроение не очень веселое, т. к. сводки еще не слышал, во всем теле и особенно в ногах сильная слабость. Ее чувствуют все. Сегодня узнали в школе о смерти учителя черчения. Это вторая жертва голода… Уже не ходит в школу преподавательница литературы. Папа говорит, что это следующий кандидат. Многие учителя еле-еле ходят. Жить было бы можно, если бы получали вовремя наш маленький паек.
27/XII. В школу не пошел. Дома наколол дров для печурки, потом лег.
У Татьяны Александровны мама достала книгу Беляева "Властелин мира". Кажется, очень интересная. На улице мороз 20. Стекла в узорах. Скоро затопим плиточку. (…) Интересны образчики цен на толкучке: хлеб — 300 руб. кг; рис — 500 руб. кг; масло — 750 руб. (все это, конечно, в очень малом количестве).
19/III — 42 г. В квартире у нас произошел трагический случай: замерз муж Прасковьи Ивановны, Константин Алексеич! Он пошел в баню куда-то к черту на кулички, прислал поздно вечером оттуда человека с вестью, что лежит и не может идти. Его жена (какое дать ей название!), побоявшись идти к нему с саночками одна, тем не менее никому ничего не сказала. И вот результат! Почти убийство.
3/II — 42 г. Температура упала утром опять до 18. Хоть бы потеплело! Я и Нинель в школу сегодня не ходили: с самого утра охотились за мясом. Крупы пока нет… Известия невеселые: нами оставлена Феодосия. Как- никак это удар… Имеются слухи о людоедстве: случаи нападения на женщин и детей, еда трупов. Слухи из разных источников; поэтому, я полагаю, это можно принять как факт.
Миша Тихомиров с сестрой Ниной (в дневнике — Нинель), младше его на год, и родителями, школьными учителями, жил в Ленинграде. Он вёл записи ежедневно с 8 декабря 1941 г. по 17 мая 1942 г., пропустив из-за болезни только два дня. 159 дней — обратный отсчет… Последняя запись — предпоследний день Миши.
24/XII. Настроение не очень веселое, т. к. сводки еще не слышал, во всем теле и особенно в ногах сильная слабость. Ее чувствуют все. Сегодня узнали в школе о смерти учителя черчения. Это вторая жертва голода… Уже не ходит в школу преподавательница литературы. Папа говорит, что это следующий кандидат. Многие учителя еле-еле ходят. Жить было бы можно, если бы получали вовремя наш маленький паек.
27/XII. В школу не пошел. Дома наколол дров для печурки, потом лег.
У Татьяны Александровны мама достала книгу Беляева "Властелин мира". Кажется, очень интересная. На улице мороз 20. Стекла в узорах. Скоро затопим плиточку. (…) Интересны образчики цен на толкучке: хлеб — 300 руб. кг; рис — 500 руб. кг; масло — 750 руб. (все это, конечно, в очень малом количестве).
19/III — 42 г. В квартире у нас произошел трагический случай: замерз муж Прасковьи Ивановны, Константин Алексеич! Он пошел в баню куда-то к черту на кулички, прислал поздно вечером оттуда человека с вестью, что лежит и не может идти. Его жена (какое дать ей название!), побоявшись идти к нему с саночками одна, тем не менее никому ничего не сказала. И вот результат! Почти убийство.
3/II — 42 г. Температура упала утром опять до 18. Хоть бы потеплело! Я и Нинель в школу сегодня не ходили: с самого утра охотились за мясом. Крупы пока нет… Известия невеселые: нами оставлена Феодосия. Как- никак это удар… Имеются слухи о людоедстве: случаи нападения на женщин и детей, еда трупов. Слухи из разных источников; поэтому, я полагаю, это можно принять как факт.
Отрывки из дневника Ани Арацкой
Этот дневник вёлся под пулями, едва ли не на линии фронта…
Сталинград. В войну семья Арацких (отец — столяр, мама — домохозяйка), в которой было 9 детей, жила на поливаемой огнём улице у реки, недалеко от того места, где сейчас находится Панорама Сталинградской битвы. Снова писать дневник средняя дочь начинает под обстрелами. И обрывается он уже после того, как мать с детьми вступает в Красную армию, а брата Виктора Аня долго, со слезами провожает на фронт…
14 ноября 1942 года. Думала, что в огне, слезах, бесконечном горе и голоде никогда не появится желания писать снова дневник. А сегодня случилось такое, что заставило меня писать.
27 сентября рано утром Папа разбудил нас….Папа, как и всегда по утрам, приготовлялся идти развести костер, чтобы сварить манной каши. Открыл крышку окопа и крикнул соседу: "Шура, выходи, вы жив…" на этом недосказанном слове и оборвалась его жизнь. Раздался выстрел, а скорее какой-то щелчок и Папа стал медленно оседать на ступеньки окопа…. Я подбежала к нему первая, т. к. сидела крайняя в окопе, рядом с Мамой.
Но было уже поздно, Папа был мертв, хотя пульс и сердце еще бились, а кровь лилась "ключом" из его правого виска, я попробовала пальцем приостановить кровь, но мой палец легко прошел в это отверстие и кровь лилась, лилась, лилась… Так мы и сидели, с мертвым Папой, без еды, воды и сна 2 дня. Много погибло людей в этот день, самый первый погиб наш Папа. Погибли наши соседи Вера и Евдокия Павловна Соснины. Здесь же, рядом с окопом было много убитых бойцов.
24 декабря 1942 года. Давно я не писала сюда. Да и как писать, где? Все это время мы были в страшном огне. Уже миновали село "Иосиф Сталь", а все-таки там было хорошо, там нам было тепло, мы жили в домике, ходили натягивать палатки, было даже весело, работает вся молодежь и начальник у нас хороший. Вечерами мы устраивали прямо сказать "посиделки", пели песни, грызли семечки. Их так много в поле, в снегу.
А потом мы снялись, погрузили все имущество на повозки, мама и Лида ехали, а мы шли пешком, ночью, метель страшная, как мы все выжили и не замерзли в пути.
Этот дневник вёлся под пулями, едва ли не на линии фронта…
Сталинград. В войну семья Арацких (отец — столяр, мама — домохозяйка), в которой было 9 детей, жила на поливаемой огнём улице у реки, недалеко от того места, где сейчас находится Панорама Сталинградской битвы. Снова писать дневник средняя дочь начинает под обстрелами. И обрывается он уже после того, как мать с детьми вступает в Красную армию, а брата Виктора Аня долго, со слезами провожает на фронт…
14 ноября 1942 года. Думала, что в огне, слезах, бесконечном горе и голоде никогда не появится желания писать снова дневник. А сегодня случилось такое, что заставило меня писать.
27 сентября рано утром Папа разбудил нас….Папа, как и всегда по утрам, приготовлялся идти развести костер, чтобы сварить манной каши. Открыл крышку окопа и крикнул соседу: "Шура, выходи, вы жив…" на этом недосказанном слове и оборвалась его жизнь. Раздался выстрел, а скорее какой-то щелчок и Папа стал медленно оседать на ступеньки окопа…. Я подбежала к нему первая, т. к. сидела крайняя в окопе, рядом с Мамой.
Но было уже поздно, Папа был мертв, хотя пульс и сердце еще бились, а кровь лилась "ключом" из его правого виска, я попробовала пальцем приостановить кровь, но мой палец легко прошел в это отверстие и кровь лилась, лилась, лилась… Так мы и сидели, с мертвым Папой, без еды, воды и сна 2 дня. Много погибло людей в этот день, самый первый погиб наш Папа. Погибли наши соседи Вера и Евдокия Павловна Соснины. Здесь же, рядом с окопом было много убитых бойцов.
24 декабря 1942 года. Давно я не писала сюда. Да и как писать, где? Все это время мы были в страшном огне. Уже миновали село "Иосиф Сталь", а все-таки там было хорошо, там нам было тепло, мы жили в домике, ходили натягивать палатки, было даже весело, работает вся молодежь и начальник у нас хороший. Вечерами мы устраивали прямо сказать "посиделки", пели песни, грызли семечки. Их так много в поле, в снегу.
А потом мы снялись, погрузили все имущество на повозки, мама и Лида ехали, а мы шли пешком, ночью, метель страшная, как мы все выжили и не замерзли в пути.