Дом, в котором
Книга Мариам Петросян "дом, в котором"- читаю несколько дней. Медленно, вдумываюсь и ничего не понимаю.
Сюжета как бы нет. Но есть нечто, что манит...
Я почему- то думала, что это будет история детского дома или интерната...
Кто читал, скажите, какие у вас были мысли и впечатления?
Я прочла 150 страниц. И не могу понять- все ещё впереди или брать другую книгу?
Тут много раз на тему этой книги писали и дискутировали. Посмотрите архивы. Я прочитала ее года 3 назад. По ходу текста понимала, но перечитывать не хочу и вспоминается с трудом. И то, некоторые моменты.
Аннотация у книги дурацкая потому что. Именно из-за того, что по аннотации выходит, что книга об истории детдома или интерната, я так долго даже не смотрела в ее сторону. Нет, она не об этом.
Ближе всего я бы охарактеризовала жанр Дома как магический реализм. Если вам это не близко - нет смысла читать. А для любителей и ценителей жанра книга прекрасна.
Купила три тома - и выбросила, не прочитав и 50 стр. первого тома)
Не знаю, для кого это писалось) Чушь полная)
Вот и я потерялась...
Такие отзывы!)
Читаю много, есть с чем сравнить. Ещё немного почитаю и отнесу в офисную библиотеку- может кто- то оценит произведение)
Я тоже не могу понять. Даже решила заново начать читать. Может иначе пойдет. И с Вонгозеро такая же ситуация.
Ну, с Вонгозеро всё проще. Это типа постапокалипсис и там всё понятно с первых страниц. Не нравится - не стоит и мучиться, книга не маст рид, хотя лично мне понравилась. Дом в котором - нужно всё-таки хоть сколько-то прочитать, чтобы понять твоё это или нет. Ну, страниц 100 хотя бы. Не воспринимать буквальною Дом-интернат здесь - просто декорация, просто некий изолированный мир, в который автору нужно было поместить героев. Это что-то такое на стыке жанров - философская притча, реальная история, которая никогда не могла произойти....Если никак не идёт - значит, не Ваш жанр.
Вот кстати, да, думаю, что произведение получает такие полярные оценки в первую очередь именно из-за того, что оно написано на стыке жанров. Меня книга в своё время ОЧЕНЬ впечатлила, вызвала кучу эмоций, переживаний и мыслей, но я вот и сейчас не рискну дать какое-то внятное определение жанру, в котором она написана. Она для меня лично как-то особняком стоит в стороне от многих других сильных книг, так же как (например) "Мастер и Маргарита" Булгакова. С одной стороны -- книга о жизни и о людях, с другой стороны -- ничего подобного в реале не было и быть не могло, хотя мистики как таковой там (если разобраться) совсем немного (и уж точно самое важное там не мистика).
И я не стала бы никому рекомендовать. Более, того, какое-то время в процессе чтения я даже не могла для себя решить нравится мне книга или нет, не говоря уже о том, чтобы понимать чем именно нравится или не нравится.
Уже тоже пришла к мнениню, что не мой жанр.
Не люблю бросать книгу, всегда дочитываю. Но в последнее время кризис какой- то со мной и с чтением. Многие широко разрекламированные совсеи не идут.
Дом, в котором прочитано более 100 стр. Попробую все же заново начать.
Вонгозеро не читала, но теперь обязательно посмотрю. Уже просто интересно понять, почему не понимаю ничего!)
А я после этого чата взялась читать Вонгозеро- восторг!) я просто пережила гамму чувст и впечатлений.
Вонгозреро - крутая книжка! Хотя и написана весьма на любительском уровне (да, про автора в курсе), фразы некоторые режут слух. Но очень интересна, не оторваться. Только конец немного того меня.. не убедил)
В общем, перечитаю пожалуй)
Отличная книга, но нравится не всем. Я её читала давно, она мне очень понравилась, перечитаю обязательно со временем. Но рекомендовать бы её не стала.
Если это произведение вам не нравится, не нужно себя мучить, просто это не ваше, бывает и такое. А если вы в процессе чтения и сами не понимаете нравится оно вам или нет, советую не воспринимать происходящее в книге буквально, в книге многое происходит на грани реальности и вымысла, именно так и стоит к ней относится.
Спасибо за интересный комментарий!)
Начала сегодня читать "в ожидании козы"- почти половину за вечер, столько удовольствия!
Но Дом ещё почитаю. Все же хочется понять, что зад входной дверью...
Процитирую рецензию Дмитрия Быкова (она длинная, и может показаться, что она не совсем про книгу, но прочитать её стоит):
Дмитрий Быков
Порог, за которым
Видно, что книга сочинялась с наслаждением, а это всегда плюс – и в значительной степени передается читателю. Разговор вообще можно вести только по большому счету, поскольку «Дом, в котором» Мариам Петросян явно принадлежит к столь редкой сегодня литературе серьезного класса, к текстам, исключающим снисходительность.
Иногда получается, что превосходного автора ругаешь, а почти никакого – хвалишь. Это выходит почти против воли, но для почти никакого подняться на кочку – уже подвиг, а для почти великого не доползти до Эвереста – серьезное поражение, слишком заметное. Давайте поэтому оговоримся сразу, что «Дом, в котором» – замечательное произведение и, очень может быть, дверь в ту новую литературу, которую все ждали. Отсюда и ощущение пугающей непривычности, о котором говорили столь многие, и резкое отторжение, и абсолютный восторг, избыточность которого в некоторых отзывах оскорбляет вкус едва ли не больше, чем упомянутое отторжение.
Больше всего этой книге могут повредить слюнявые похвалы, потому что она, конечно, не о больных детях и уж подавно не о брошенных детях: она попадает в самый что ни на есть главный нерв современной литературы, в тренд, обозначенный в 1984 году финалом трилогии Стругацких. «Волны гасят ветер», прочитанные и понятые тогда весьма многими (но тут накатилась перестройка, и сложную позицию смахнули с доски), обозначили скачок в эволюции человека, исчерпанность человеческой парадигмы как таковой. В свое время эта догадка свела с ума Ницше.
XX век показал бездны, в которые может свалиться сверхчеловек, и продемонстрировал, что бывает, когда такие полномочия присваивают себе недолюди: получается сверхнедочеловек, который и был, по сути, главным героем истекшего столетия. Сверхчеловек делается по-другому: это путь одинокой эволюции, во всех случаях он строго индивидуален. Иногда сверхчеловеком становится тот, кто все потерял, иногда тот, кто все отдал (но никогда не тот, у кого все отняли). Иногда сверхчеловеком становится гений, а иногда бездарь, осознавшая себя бездарью. Сверхчеловеком можно стать от любви, а можно – от отвращения. Можно стать сверхчеловеком, отказавшись быть сверхчеловеком.
Результаты ХХ столетия слишком ужасны, чтобы тема вот так сразу растабуировалась, но поднимать ее придется, и Петросян для этого сделала больше других: измельчание нынешней литературы и жизни, столь очевидное в России, но поразившее далеко не только Россию, вызвано как раз мучительными попытками миллионов людей удержаться на изжитой, пройденной ступени эволюции. Пора шагать дальше, но не пускает страшный опыт: перефразируя Аверинцева, после скомпрометированных ответов никто не решается напомнить о вопросах. Но вертеться в круге прежних проблем, в позитивистском либо архаическом, в магическом либо языческом мире человек уже не может: он пилит опилки. Надо выходить на следующую ступень, с новыми жертвами и новыми рисками, не поддаваясь главному соблазну сверхчеловечности – презрению.
Собственно, Стругацкие умудрились сразу поставить главный вопрос: хорошо, вот есть человек, что ему дальше делать с людьми? Улетать, как Тойво Глумов, умирать за них, как герой следующего романа, или воспитывать их не вполне чистыми приемами, как главный персонаж «Бессильных мира сего»? Петросян берет особый случай – мир чистого сверхчеловека, погруженного в собственные проблемы. Ее дети выделены в особую касту, выселены в заповедник, там у них свои приключения и конфликты, и ничего не поделаешь: это модель того нового мира, в который мы постепенно превращаемся. Что это превращение может прийти через инвалидов, то есть пойти по боковой ветке эволюции (на что и сама Петросян намекает в эпизоде с Рыжей и Смертью, в монологе о рыжих), автор этих строк догадывался давно, еще в стихах про «Старуху-мать с ребенком-идиотом»: «Что, ежели, трудов и хворей между, он послан в утешенье и надежду из тех времен, из будущей Москвы, в которой все мы будем таковы?»
Петросян подробно исследует обстоятельства, в которых из человека получается сверхчеловек, и прямо отсылается здесь к Веллеру, который в недопонятом, как-то пропущенном «Самоваре» (может, проблема в неоконченности, второй книги ждем до сих пор) впервые опробовал эту сюжетную матрицу. Он предположил, что калекам выдана исключительно сильная компенсация, и чем значительней увечье, тем она больше. У него все герои – «самовары»: без рук, без ног, снизу крантик. Самоварам дана телепатическая власть над телепрограммой и погодой. Нравы в их палате сильно напоминали те, о которых пишет Петросян, но мир Петросян богаче, увлекательнее, разнообразнее, сказочнее (потому что они же все дети, а у Веллера – пожившие взрослые, в основном неприятных жестоких профессий). Веллер тогда остановился на пороге главной проблемы: хорошо, дар у них есть, дальше что с ним делать? У него есть сверхидея, проводимая во многих текстах, что сверхчеловек обязан прежде всего уничтожить мир (и пересоздать, если получится), а потому деятельность его самоваров в основном была направлена на всякие деструктивные гадости, подробно описанные потом в «Б. Вавилонской». Герои Петросян заняты делами более конструктивными: они оптимизируют среду, выясняют отношения, а главное – действительно главное, как раз и делающее эту книгу столь серьезным явлением, – пытаются опытным путем, методом проб и ошибок, набивая сверхчеловеческие, убийственные для обычной особи синяки и шишки, сформулировать новую этику. В начале второй книги я прямо замер: ну, думаю, сейчас мне сформулируют этот закон. Первый пункт его угадан абсолютно верно: неприкосновенность воспитателей. Не потому, что это была бы борьба предсказуемая, обреченная, а потому, что это борьба лишняя: они-то не сверхлюди.
Сверхчеловек – не «очень хороший» и не «очень плохой» человек, он – другой человек: «Драконы не плохие, они просто другие», замечает у Петросян один из повествователей, Табаки. Отсюда ужас и не всегда мотивированная неприязнь окружающих к нему, но этак ведь сверхчеловеком объявит себя любой, кого заслуженно не любят окружающие: видите, по какому тонкому льду ходят авторы, читатели и интерпретаторы подобных текстов. Кстати, недавняя полемика по поводу предложения Александра Никонова разрешить эвтаназию для младенцев с тяжелыми врожденными патологиями – при всей избыточности, перехлестах с обеих сторон и неотрефлексированности этого спора, неспособности самих участников посмотреть на него со стороны, – имела ведь те же корни.
Позитивист Никонов испытывает естественный для рационалиста страх перед отклонением от нормы. Противники Никонова, впадая в полемический раж, утверждают, что дети-инвалиды – «особые», не понимая, что «особые»-то как раз те, кто с этими детьми сидит дома, растит их, не отказывается от них; что именно в лице их матерей с их внешне немотивированным, безнадежным героизмом мы видим новый тип человека, для которого традиционная мораль уже действительно тьфу (отсюда их требования постнатального аборта для Никонова). Проблема инвалидов не зря стала темой – хоть и косвенной – лучшего романа последнего года и главной полемики нового: человек перерастает себя, ему приходится сталкиваться уже не с моральной, а с антропологической проблематикой. И роман Петросян – как раз о тех новых правилах, которые она не решилась сформулировать прямо (что, может, и к лучшему, зачем гусей дразнить). Факт тот, что проблемы добра и зла – главных терминов традиционной, человеческой морали – отходят на второй план, поскольку этими словами новая реальность уже не описывается. А главными оппозициями становятся, например, сила – слабость, одиночество – стая, простота – сложность, энтропия – порядок. Разумеется, разговорами о «смерти морали» немедленно воспользуются аморальные типы, опять-таки чтобы объявить себя сверхлюдьми, — так ведь и огонь иногда попадает в руки идиотов, что ж теперь, не освещать домов и не жарить мяса? Интересно, что в мире Петросян со слабаками не разделываются: их просто нет. Исторически обречены, сами как-нибудь вымрут. Взгляд героев и автора сфокусирован на другом.
Некоторые положения новой этики, которые сформулировали герои Петросян, вполне традиционны: скажем, проклятия возвращаются к тебе и бьют по тебе рикошетом; основа миропорядка – взаимопонимание белых ворон; кратчайший путь к силе – стать изгоем среди изгоев (братство Чумных Дохляков – лучшее, что вообще есть в этой книге, и читать об этом приятнее всего). Мне больше всего понравилась линия Волка и Кузнечика, кому-то ближе будет Рыжая, и линия Рыжей вообще занятна, ведь любовь в мире сверхлюдей непривычна, базируется не на взаимопонимании и не на физическом притяжении. Еще один важный композиционный закон сверхчеловеческого мира – его принципиальна нелинейность: мы думаем, что слепой награжден нюхом («Зато я нюхаю и слышу хорошо»), а он, может быть, награжден быстрыми ногами, и что ему с ними делать? В новом мире – нелинейном и многомерном пространстве дома – возмездие приходит не по грехам, а компенсация выдается не за отнятое. И к этому приходится привыкнуть, как и к тому, что главной ценностью даже в этом вымороченном пространстве, где отсталые дети говорят и думают на уровне самых умных взрослых, все равно остается человечность. Точнее, сверхчеловечность, то есть очень высокая степень деликатности и сострадания.
Петросян особенно замечательна тем, что главные ценности ее готического, средневекового, страшно переусложненного, местами барочного мира, напоминающего то интернат из «Полдня», то Хогвартс, то страшную школу из «Виты ностры» Марины и Сергея Дяченко, как раз в высшей степени традиционны: тут дороже всего окажется понимание и сострадание. Просто покупаются они более высокой ценой, ибо сострадать сверхчеловеку и тем более любить его – задача для другого сверхчеловека. В этом романе на все 900 страниц нет ни единой чернушной подробности, ни единой физиологической нижепоясной детали, никакого новодрамного самодовольства. «А я вот еще и это знаю!» – так писала бы Петрушевская, сумей она победить в себе мстительность. И это едва ли не важнее тонких догадок Петросян о том мире, в который нам предстоит переместиться уже в ближайшее время, и о том, каковы индивидуальные пути в этот мир.
Говорить о недостатках этой книги так же странно, как критиковать походку сиамских близнецов, у которых одна нога на двоих. Это произведение во всех отношениях монструозно, но перед нами, так сказать, мутация со знаком плюс. Догадка о том, что отношения, диалоги и мечты слабоумных детей сложнейе, чем самые глубокие и тонкие духовные искания здоровых взрослых, сама по себе выглядит настолько мощным сюжетным механизмом, что критиковать частности неинтересно. Между тем частности есть, и остается надеяться, что в следующих своих книгах – а они будут безусловно – Петросян эти частности благополучно преодолеет.
Во-первых, иногда она сползает в ненужные красивости, которых так много в отечественной фэнтези, и тогда вместо блестящих, истинно поэтических прозрений мы наблюдаем нечто вроде фанфика к Толкиену или Роулинг. Во-вторых, композиционное решение этой книги так же неочевидно, как архитектура Дома, древнего, облупившегося, но все еще мощного, преобразующего в своем поле любого, кто туда войдет. Здесь много лишнего, но бывают ли в таком доме лишние помещения? Превосходный, на грани гениальности финал – данная множественным фасеточным зрением Дома сцена «самой длинной ночи» – подготовлена 200-страничным провисом, в котором много попросту лишнего. Впрочем, излишества и избыточности – непременная черта барокко, а путь к новому литературному ренессансу лежит именно через него. В-третьих, мне представляется, что Петросян пока расходует свой дар крайне щедро и неэкономно: для этого романа придумана и брошена просто так масса ружей, которые могли бы при более точной организации текста выстрелить с утроенной силой, но текст временами сползает в экстенсивность, в нанизывание эпизодов, в то, что Чуковский назвал «вулканом, изрыгающим вату». Но в общем контексте книги нужно и это, как нужны в доме его закоулки, чердаки и слышащие стены. Жаль только, что у Петросян сравнительно мало таких языковых находок, как «сладкий домашний запах», исходящий от новичков: иногда, думаю, ей стоило бы писать безжалостнее, жестче, суше. Андерсен, ближайший его предшественник, этого не боялся.
Одно плохо: эта книга стала объектом множества разговоров о премиальных раскладах, а это совсем неинтересно. В ней есть что обсудить, помимо потенциальной премиальности. Именно с нее, думается мне, начнется серьезный разговор о сверхчеловеческом в литературе. «Дом, в котором» – всего лишь порог, за которым неочевидное и весьма увлекательное будущее. У России – серьезный шанс стать его Родиной, ибо сверхчеловек очень часто начинается с отвращения к тому, что он видит вокруг себя. Одна автобиография такого сверхчеловека – книги Гальего – у нас уже есть: «У меня не было иного выбора, кроме как стать героем». Страшный сон, увиденный книжной девочкой, которая прочитала много фэнтези и ознакомилась с книгой Гальего, – вот жанр романа Петросян. Именно в России отвращения к себе и миру скопилось столько, что выпрыгнуть из этой среды – только скачок на новую эволюционную ступень, к предсказанному Стругацкими Колдуну. Жаль, что путь этот можно проделать лишь поодиночке. Но в трудном и одиноком пути к главному превращению нас будет поддерживать то, что названо «взаимопониманием белых ворон».
Спасибо за информацию.
Я как-то не могла сформулировать для себя, что именно в этой книге меня зацепило. Рецензия Быкова расставила для меня акценты.
На меня книга произвела огромное впечатление, но, скорее на уровне эмоций.
Огромное спасибо! Интересно, познавательно, открывает по-новому некоторые страницы книги!
Я прочла ровно треть книги и оставила на время. Не потому что не понравилась, а потому что перегруз произошел.
ИМХО, книга непростая. Надо держать в уме кучу информации и тонких деталей, чтобы понимать все, что происходит дальше. Не по моим слабым мозгам. Или настроение сменилось.
Периодически ее вспоминаю, но с полки не снимаю. Жду, когда накатит вдохновение. :)
на самом достаточно дочитать до конца, а там либо убедиться, что ерунда это всё, либо тут же броситься перечитывать - с новым пониманием происходящего :)
Совершенно не обязательно. Я вот перечитывать не бросилась - долго переваривала, запомнилось хорошо, и что ерунда не убедилась.
Мысли у всех свои, даже одно произведение люди оценивают по разному - исходя из собственного опыта и образа мыслей.
Я помню года 3 назад здесь был топ про эту книгу, там обсуждались такие моменты, которые я в книге даже не распознала. Надо будет ещё как-нибудь перечитать.
Да была тема, помню.
А я вообще кое-что в книге на реальную жизнь перекладывала, потому что как раз темой ДД и ДИ интересовалась и тогда еще сложнее книга казалась.
Вот, нашла эту тему. Может кому интересно будет. И автору тоже)
http://eva.ru/forum/topic-messages.htm?print=true&topicId=2786020
У меня с этой книгой 2 песни ассоциируются.... Давно хотела запостить, но не решалась. Может, кто-то поймет.
Первую сейчас не вспомню. Найду - обязательно кину ссылку.
А вот эта почему-то напрямую при прочтении и клип туда же
https://youtu.be/pXRviuL6vMY
ЗЫ: заканчиваю "Тень ветра" Сафона, не могу, растягиваю-оттягиваю, осталось буквально 20 эл.стр.. Чувствую, оставит тот же след в моей жизни, что и "Дом....".
Как люблю и ненавижу одновременно такие книги.... Они закручивают, погружают, а потом, когда их заканчиваешь и возвращаешься в реальность - бросают тебя как будто.... Со всем этим содержимым, которое вылилось/влилось внутрь.... И ты ходишь, опьяненный несколько дней или недель.... Под этим кайфом и начинаешь испытывать натуральную ломку! Ибо привязался к героям и хочешь-жаждешь продолжения и снова погружения туда - нырнуть с головой снова.... Только перечитывание? Нет! Оно уже не дает того эффекта. Имхо. Когда ты уже все спойлеры вдоль и поперек знаешь.... Да, конечно, в каждом возрасте и т.п., но.... первые встречи - они наиболее ценны:-)
