Минутка поэзии
Ну допустим, первое, что на ум пришло с утра "на разгоне" мозга и крови
Несите бремя Белых
Среди племен чужих -
Сынов своих отправьте
Служить во благо их;
Без устали работать
Для страждущих людей -
Наполовину бесов,
Настолько же детей.
Неси же бремя Белых -
Не смея унывать,
Ни злобу, ни гордыню
Не вздумай проявлять;
Доступными словами
Их к делу приобщи,
И для себя в том деле
Ты пользы не ищи.
Неси же бремя Белых -
Чтоб шум войны затих,
И пищу дай голодным,
И вылечи больных.
Когда ж победа близко,
Увидеть ты изволь,
Как чья-то лень и глупость
Помножат всё на ноль.
Неси же бремя Белых -
Не право королей -
Твоим уделом будет
Тот труд, что всех трудней.
И то, что здесь ты строил
Пока хватало сил,
Пусть памятником будет
Всем тем, кто не дожил.
Неси же бремя Белых -
Горьки его плоды:
Брань злая за заботу,
Забвенье за труды.
Не раз ты здесь услышишь
От тех же дикарей, -
«Зачем идти нам к свету?
Нам наша тьма милей».
Неси же бремя Белых -
Не гнись перед людьми,
А крики о свободе -
Лишь слабость, черт возьми.
И по твоим поступкам,
И по твоим словам
Дадут тебе оценку
И всем твоим богам.
Неси же бремя Белых -
И скопишь с юных лет
Венок дешевых лавров,
Скупых похвал букет.
Но на закате жизни
Без всякой суеты
Твой труд пускай оценят
Такие же, как ты!
Kipling. The White Man's Burden
Те, кто не идут
Им имя — легион. Им — в принципе — неловко,
но давят общий фон и сумрачный прогноз.
Им требуется план, гарантия, страховка —
и белые пальто, и венчики из роз.
Быть не внутри, а над сегодняшнею схваткой,
с трибуны наблюдать, чем кончится игра.
Борьба добра со злом? Нет, просто беспорядки —
помехи на пути в прекрасное вчера.
Дракон и Ланцелот? Да господи помилуй —
политика, возня, попытка развести...
Они не видят связь меж репрессивной силой
и тем, что в прошлый раз решили не идти.
Мы жили столько лет под флёром мертвечины,
что проросла она и в душах, и в умах.
У тех, кто не идёт, есть веские причины,
и главная из них — обычный липкий страх.
Нет, страх не оттого, что схваченных пытают,
что продолжают рейх четвёртый возводить —
им страшно, что они работу потеряют
и частный детский сад не смогут оплатить.
Один из козырей — протест не согласован,
а если разрешат, то мы пойдём в загон.
Насколько же народ пуглив и запрессован
в стране, где вообще не действует закон.
«Статья тридцать один» — напрасная отсылка
для тех, кто жить привык, не поднимая глаз.
«История порой подводит нас к развилке» —
не верят: нет, не нас, не здесь и не сейчас.
И большинство из них — нормальные же люди,
чьи ценности — семья, карьера, спорт, успех...
Но детям врут они, что будущее — будет.
Да, тем кто не идёт — сейчас сложнее всех.
Им нужно делать вид, что нет вокруг цунами,
что можно в лодку сесть и снова рыбку съесть.
И шанс, что дети их не станут ссыкунами —
один из ста. Но он, признаться, всё же есть.
Ах, если б прикуп знать... Вдруг пошатнётся глыба?
Вдруг можно в этот раз отечество спасти?
Но как нелёгок путь, как неудобен выбор,
как трудно сделать шаг, как трудно не пойти.
У нас — горячий снег, усталость, непогода
и риск, что в автозак засунут упыри.
У тех, кто не идёт — иллюзия свободы
и личная тюрьма, которая внутри.
P. S. Речь даже не о том, что на кого-то давят,
что лжив был приговор и беззаконен суд...
Всё просто: ты пойдёшь — его в живых оставят,
а если не пойдёшь — они его убьют.
29.01.2021.
Вероника Ермакова
На листочке А четыре,
Начертили дырки в сыре.
Поплевали, насморкали,
И читать гаранту дали.
Перед этим те же силы,
Книгу про шерхана слили.
Зачитал он текст кряхтя,
Околесицу неся.
С умным видом его слушал,
Элемент, что деньги скушал,
У несчастных Россиян.
И вся речь его- баян.
Раз семнадцатый он сеет ,
Нет ростков , а он все мелет.
Нет надежды на табаки,
Предадут его без драки!
Расчехлил кубышку он,
С плешью ботексный гондон.
Обещал, конечно, с дуру....
Защищая свою шкуру.
Киплинг- творческий фашист,
Важный там последний лист.
Пояснили бы ему усы,
Про конец хитрой лисы!
Если все дается таким трудом, — сделай сразу меня одной из седых гусынь, промотай меня и состарь.
Чтобы у меня был надменный рот, и огромный дом, и красивый сын, и безмолвная девочка-секретарь.
Чтобы деньги, и я покинула свой Содом, и живу где лазурь и синь, покупаю на рынке яблоки и янтарь.
Слушай, правда, ни беззаботности детской нет, ни какой-нибудь сверхъестественной красоты — вряд ли будет, о чем жалеть.
Я устала как черт, — а так еще сорок лет, потребителем и разносчиком суеты, ездить, договариваться, болеть;
Тело, отключенное от соблазнов, и темный плед, и с балкона горы, и Ты, — и Ты можешь это устроить ведь?
Да, я помню, что отпуска не разрешены, что Ты испытатель, я полигон, каждому по вере его, не по Степени износа; ну вот и рвемся, оглушены, через трубы медные, воды темные и огонь; а билет на экспресс, слабо?
Я проснусь на конечной, от неожиданной тишины, и безропотно освобожу вагон,
Когда поезд пойдет в депо.
Полозкова.
