♀Сумерки Ѽ Сага-228♂

ЧАСТЬ 3

Глава 6

http://www.youtube.com/watch?v=QFFrkZOYojk
Вивальди - Времена Года - Зима

Томас невидящими глазами смотрел в окно, за которым неспешно проплывали чудесные итальянские пейзажи. Он уже давно не путешествовал в карете, предпочитая даже на длинные расстояния ездить верхом - утомительно, зато быстро. Был равнодушен к телесному комфорту; к этому его приучили годы странствий. Пышные перины, ворох воняющих рыбачьих сетей, голая земля, тощие монастырские тюфяки, жесткие пропотевшие седла - где только не доводилось ему преклонять голову. Томас вяло удивлялся своему внезапному решению, загоняя подальше гаденькую мыслишку, что оттягивать неприятные события и придумывать правдоподобные объяснения - это просто-напросто трусость. Он не считал себя трусом, но ему впервые за долгое время было действительно страшно...
Дувр, Ла-Манш, Кале - увеселительная морская прогулка по сравнению с его давним путешествием в Индию. Амьен, Дижон, Гренобль - так прошел июль. Томас нарочно миновал столицы - мрачно-возвышенный Лондон, хотя очень любил этот город и сейчас даже немного жалел, что отказался взглянуть на него - может, в последний раз. Стороной проехали и веселый развращенный Париж - как будто неприятны были бы воспоминая о его былых безумствах. И вот, наконец, Италия. Август - богатый, красивый, плодородный месяц для этой благословенной земли - торжествовал, заявляя о своих правах ярким солнечным светом, ослепительной синевой высокого неба, зеленью виноградников и сотней дурманящих запахов в густом воздухе. Вечная красота и убожество городов, мраморные дворцы и ужасающая вонь и грязь узких улочек, вызывающая роскошь разодетой знати и отталкивающее уродство бедности, божественные голоса, доносящиеся из храмов и стоны нищего, умирающего на ступенях собора, - такова была эта страна. Томас с невеселой усмешкой подумал, что она отражает его душу сейчас - наполненную одновременно горечью и светом. Зажмурился от ослепившего восходящего солнца. Прикрыв глаза, откинул голову на жесткую кожаную спинку сиденья...
Перед глазами стояла картина, четкая и ясная до последней детали, как будто виденная вчера.
Он сам, Томас - стоящий с мечом над бездыханным телом. Он словно видел себя со стороны - небрежная поза, вызывающая ухмылка, презрительный излом рта. Напротив него - темная фигура в плаще с капюшоном, лицо скрыто в глубокой тени. И бесплотный голос, неслышный уху, но проникающий в самою душу: "Ты попрал человеческие и божественные законы... ты уничтожил чистую душу, ты лишил мир частички света... ты посмеялся над невинными чувствами и убил эту любовь... Искалеченные судьбы, осмеянные стремления, втоптанные в грязь жизни... Расплата... расплата...." Тогда, холодея от собственной дерзости, он глумливо захохотал: "Ну так отправьте меня в ад! Похоже, это местечко как раз для меня, а?" - и еле смог уловить ускользающий шепот: "Ада для тебя будет недостаточно..."
Карета подскочила на ухабе, Томас вздрогнул и проснулся, хватая пересохшим ртом теплый влажный воздух. Дрожащими ладонями вытер совершенно мокрое лицо, потряс головой. Наваждение постепенно рассеивалось, развевалось душистым тосканским ветром. Срывающимися пальцами отвинтил крышечку фляги, глотнул раз, другой. С трудом успокоил дыхание.
Томас поколебался, потом решительно высунулся в окно, окликнул возницу. Возница - заросший до самых глаз седой бородой итальянец, долго не мог взять в толк, чего от него хочет странный пассажир. Поняв, долго горячился, размахивал руками, возводил глаза к небу: "Через монастырь? Сеньор, так вы потеряете целый день!!" И даже его итальянская лошадь, казалось, излучала любопытство и негодование, косила на обоих диким влажным глазом. Только получив заверение о щедрой доплате, возница моментально успокоился и продолжил неспешное движение.
Томас в который раз достал из-под рубашки маленький кружевной платок с затейливо вышитой буквой "М". Прижал к губам. Мария, Мария... Перед глазами словно наяву стояло ее лицо - умоляющие черные глаза и яркие губы, шепчущие: "Я буду ждать тебя!" Впервые он встретил такую женщину. Сначала ему казалось, что он читает ее, как открытую книгу, как все другие открытые книги. Множество женщин было в его жизни, и он умел добиваться их, достигнув высочайших высот в искусстве соблазнения; и так же легко умел расставаться, милосердно не разбивая сердец... И его сердце никогда не было разбитым, хотя он, как и все, желал любви, желал испытать простое человеческое счастье. Ведь больше всего хочется иметь недоступное, недозволенное... Но чем дальше Томас видел ее, тем больше он ощущал странное влечение, неодолимую тягу к этой темноволосой большеглазой девушке. Казалось, пара дней в замке Анны растянулась на недели. Он ловил ее взгляды на себе, пока развлекался с ее подругами. С удивлением заметил слезы в ее глазах, когда пел балладу дуэтом с игривой шатенкой Линн (у которой оказался не только потрясающе дерзкий язык, но и потрясающее сопрано). Когда пошли искать Диггори, он, как зачарованный, следил за ее лицом, освещенным во тьме башни таинственным красноватым светом факелов - страх, любопытство, надежда, предвкушение... Она все больше пленила его. По обрывкам речей он отметил ее ум, здравость и оригинальность суждений и полное отсутствие жеманства (чего искренне не терпел), да и не было у Анны жеманных подруг... Украдкой любовался ее чистой красотой - яркие черные глаза, шелковистые темные волосы, пухлые губы, гибкая девичья фигура... Томасу тогда страстно захотелось оказаться с ней наедине. И совсем не для того, чтобы удовлетворить внезапно вспыхнувшее желание... Пара намеков, неверное предположение, галантная просьба - и вот другие изыскатели разбрелись по темным закоулкам, а Томас и Мария оказались на крыше башни. Кто из них первым предложил взглянуть на звезды - сейчас и не упомнишь. И лестница не подкачала - оказалась в нужной степени трухлявой и рухнула с одного точного неслышного удара. Последующие часы, проведенные под небом с этой невероятной девушкой, словно перечеркнули всю его предыдущую жизнь. Томас с ужасом начинал понимать, что Мария - и есть та любовь, которую он уже отчаялся познать. И самым горьким было то, что он встретил ее буквально в последние дни, на самом закате своей долгой никчемной жизни. Они не говорили о любви - и Томас сейчас был рад этому. Собрав всю свою волю, он не дал этим словам вырваться из его предательского рта. Хотя ему хотелось отчаянно кричать со всех крыш: "Мария, я люблю тебя!!!" И пусть он ясно читал ответ в ее глазах, ему казалось, что произнеси они эти слова вслух - они переступят запретную черту, из-за которой уже не будет возврата назад...
Мария потрясла его своей прозорливостью, когда заявила, что его поездка в Италию окажется для него роковой. Томас тогда похолодел - что это? Голос сердца, проницательность, способность видеть будущее? Или... Решительно тряхнул головой - нет, немыслимо... Из участников той давней трагедии в живых остался он один - из действительно живущих...
Как он был счастлив следующие несколько часов после освобождения из невольного (или запланированного) плена! Тогда Мария удивила и восхитила его еще больше - своей искренностью, чувственностью и безграничной доверчивостью. И он с благодарностью награждал ее - всеми мыслимыми удовольствиями, которые только изобрело человечество за столетия совершенствования искусства любви. Он был на вершине блаженства, глядя в ее счастливые глаза, и наслаждался видом ее наслаждения. И старался не думать о неумолимо истекающем времени - все потом, потом, а сейчас - только она, любимая, Мария...
Томас снова уснул, погрузившись в сладостные воспоминания, и на сей раз сон его был светлым и счастливым.

Глава 7

http://www.youtube.com/watch?v=X74qN9RCAAU
Ausencia - Cesária Évora Goran Bregovic

Со дня отъезда Монро прошло несколько недель. Анна будто потускнела за это время, притихла и съежилась. Часто плакала. Или просто сидела, бессильно уронив руки и глядя в стену. Диггори пробовал разговаривать с ней, допытывался, что случилось и почему она грустит. Анна не отвечала, только ниже опускала голову и беззвучно всхлипывала. Сердце юноши разрывалось от жалости и сострадания, он безумно хотел помочь тетке, только не знал, как. С ее молчаливого согласия он взвалил на себя часть хозяйственных хлопот, все глубже погружаясь в дела поместья, и не переставал изумляться - как ей, маленькой и слабой, удавалось справляться с таким грузом. Это оказалось очень, очень непросто... Но Диггори, не жалуясь и не щадя себя, старался, разбирался, учился... Лесли заметно проникался к нему уважением, и все чаще юноша слышал от него почтительное "сэр". Возвращаясь в замок, иногда поздно вечером, Диггори обязательно заглядывал к Анне, делился новостями. Каким бы уставшим он ни был, он не мог уйти спать, не повидав ее; а если после его рассказов об отличном урожае яблок или о том, какой славный жеребенок родился у белой кобылы Мегги, на прозрачном личике Анны появлялось хотя бы подобие улыбки, Диггори считал, что день прожит не зря. Но он понимал, что долго так продолжаться не может. И не потому, что у него не хватало опыта, и рано или поздно пришлось бы прибегнуть к помощи Анны.... Нет - из-за того, что Анна с каждым днем становилась все тоньше и бледнее, все меньше ела и все больше плакала. С этим что-то нужно было делать...

Анна никак не могла понять - чем она обидела Монро? Какую неудачную шутку она обронила, даже не заметив? Что, что случилось в эту последнюю ночь, что он так переменился, так охладел к ней? Анна вспоминала его слова при расставании, непонятный взгляд и выражение страдания в глазах... Она отказывалась, она не хотела принять то, что он говорил, за объявление разрыва. Боже, какой разрыв, они никогда не говорили о своих чувствах и о будущем! Нечего было официально разрывать! Сейчас Анна проклинала свою сдержанность в проявлении чувств. Может, ей стоило хоть однажды запереть свою гордость в сундук и сказать первой те слова, которые много раз были готовы сорваться с ее языка? "Ты мне дорог. Пожалуйста, не уезжай. Мне будет плохо без тебя. Я..." Анна закрыла лицо руками, с силой выдохнула: "Я люблю тебя..."
"Я люблю тебя." Когда эти невесомые слова успели стать реальностью? Анна вспоминала все их счастливые дни, с самого момента встречи. Вот он въезжает в ворота следом за Келвином - открытая улыбка, ямочки на щеках, зеленые глаза, русые волосы, падающие на лицо. Он сразу ей понравился, на него невозможно было не обратить внимания. Галантность, комплименты, обходительность, многозначительные взгляды; незаметно продолжал околдовывать, очаровывать, проникая в самое сердце.... Анна знала, кто он такой - Келвин писал. Только не успел представить их друг другу, и Анна коварно этим воспользовалась, устроив невинный розыгрыш, превратившийся в увлекательное путешествие по замку. А потом эта неудачная шутка... Анна сама не понимала, что это было - действительно невинная попытка разыграть или развеселить его; или же подсознательное желание проверить, насколько он неравнодушен к ней - сбежит ли с криком ужаса, узнав, что она не та, за кого себя выдает; пройдет ли мимо... Ах, как глупо, как глупо... Ну что, что она сделала такого, что перечеркнуло все их замечательные, прекрасные дни?! А их ночи... Страстные, горячие, трепетные... Как в одном человеке могло уместиться столько нежности? И всю эту нежность он дарил ей, только ей!..
Ей мучительно не хватало его. Как воздуха, как воды, как солнечного света после долгой хмурой зимы. Он уехал - и поблекли все краски, и все стало неинтересно, серо и бесцветно. Анна несколько раз порывалась написать ему, умолять вернуться или просить позволения приехать самой. Но в памяти вставали его прощальные слова: "Нам было хорошо вместе... Но все хорошее когда-нибудь кончается. Не нужно тешить себя иллюзиями... " - что, что это значило?.. - и вновь откладывала бумагу. Нет, так больше продолжаться не может. С этим нужно что-то делать...

Диггори много размышлял о прошедших днях, о переменах в его жизни. Приезд гостей, разговор с Томасом, встреча с Вероникой (вздохнул), тоска Анны... Юноша догадывался, в чем тут могло быть дело - видимо, что-то не сложилось у них с Монро... Ах, как жаль... Анна и Монро стояли у него перед глазами - рука об руку, смеющиеся, красивые, счастливые... Прекрасная пара... Что у них пошло не так? И что он может изменить? Имеет ли право вмешиваться в эти отношения, не сделает ли еще хуже?.. Диггори горько подумал, что так и приходит взросление, зрелость. Не тогда, когда привычный камзол становится тесным в плечах; не тогда, когда нежная кожа на щеках начинает грубеть от бритвы; и не тогда, когда тебя одарила любовью прекрасная женщина - а ведь он даже ничего не сделал для этого, ему не пришлось ее добиваться, счастье буквально само упало в его руки! Нет, ты взрослеешь, когда начинаешь заботиться о других - от тех, кто до этого заботился о тебе и привыкать принимать в свое сердце часть чужой боли. Диггори стиснул виски, застонал сквозь сжатые зубы. Господи, как ему сейчас не хватает жизненного опыта, дружеского совета, поддержки!
Он сидел за столом в библиотеке перед пустым листом бумаги и мучительно пытался решить, у кого ему просить помощи. Ники, Свит и Мишель уехали во Францию. Оливия оставила адрес семьи, в которой проведет ближайшие месяцы, обратиться к ней? Томас адреса не дал, заверив, что как только вернется в страну, первым делом приедет к ним. Но Италия далеко, и сколько пройдет времени до его возвращения? Конечно, можно написать Келвину, тот приедет сразу же, но хватит ли у него деликатности в решении такого тонкого вопроса? Мария, Вероника, Лили... Наверное, здесь больше подойдет женское участие... Или наоборот - нельзя выдавать подобные тайны другим женщинам? Диггори в бессилии несколько раз ударил лбом об стол. От этого вдумчивого занятия его оторвал стук в дверь.
- Сэр...
- Что случилось, Лесли?
- Сэр, вы знаете, мы недавно взяли нового работника...
- Вместо Джонни?
- Да, вместо Джонни, его отправили пасти скот, на дальние выгоны.
- Да, я знаю. И что с ним?
- Не знаю, что с тем пьянчугой, но новый работник нашел в его каморке, под соломой... Вот... - протянул Диггори грязный комок.
Юноша осторожно разгладил бумагу - мятую, в отвратительных пятнах.
- Здесь написано - для Анны.
- Я вижу. Я передам ей, прямо сейчас.
- Я вам понадоблюсь?
- Нет, спасибо. Хотя постойте, идемте со мной.

***
Анна подняла на Диггори пустой взгляд, когда он, постучавшись, вошел к ней в спальню. Она сидела в кресле у окна, бездумно глядя на небо. Стояла прекрасная погода, но Диггори никак не мог уговорить ее выйти прогуляться, пройтись по саду, посмотреть на распустившиеся цветы. Анна почти все время проводила взаперти. Вот и сегодня - едва взглянув на него, снова уставилась в окно. Прошелестела:
- Чего тебе, Диггори?
- Анна, здесь письмо для тебя.
- Письмо? - Анна напряглась, взгляд стал осмысленным, прозрачные пальцы стиснули подлокотники. - От кого? Когда его доставили?
- Не знаю, Анна. Его нашли в бывшей комнатке Джонни. - протянул ей письмо.
Анна с удивлением поморщилась, приняв бумагу двумя пальцами. Распечатала, начала читать.
Диггори наблюдал за ней - губы шевелятся, глаза лихорадочно заблестели, на бледных щеках заалели нездоровые пятна. Вдруг тонкие пальцы задрожали так, что выронили письмо; на пол упал и покатился блеснувший золотом перстень. Анна закрыла лицо трясущимися руками, несколько секунд молчала, а потом издала пронзительный, полный мучительной боли крик. Диггори в панике заметался, попытался обнять Анну за плечи, убрать руки от ее лица, завопил: "Лесли! Воды!!!" Тот, едва просунув голову в дверь, понимающе кивнул и исчез в тот же миг. Диггори опустился перед теткой на колени, гладил ее волосы, шептал что-то, растеряв утешающие слова. Подобрал с пола кольцо, нерешительно протянул на ладони. Анна, уже рыдая в голос, трясущимися руками взяла кольцо, надела - то легко скользнуло на безымянный палец, как будто всегда было там. Подоспел Лесли с бокалом воды. Анна выпила, судорожно всхлипывая, обливая платье; задыхалась, шмыгала носом. Наконец успокоившись, но все еще дрожа, взглянула на племянника красными припухшими глазами.
- Диггори. Собирайся. Мы едем.
- Куда?
- К Монро.
- Анна, ты ничего не хочешь мне объяснить? Прости, я не хочу ранить тебя, но пожалуйста - скажи наконец, в чем дело? Что в письме? Это от него? Я с ума схожу...
- Не сейчас. Хороший мой, пожалуйста, потерпи чуть-чуть. Я знаю, тебе несладко пришлось последний месяц, но прошу тебя - дай мне еще немного времени. Совсем немного. И я все тебе расскажу. Хорошо?
- Хорошо, но...
- Вот и ладно. Собирайся бегом. Хотя нет, поехали как есть, не будем терять ни минуты!
- Анна, тебе тоже стоит собраться и переодеться.
- Мне наплевать. Я поеду так.
Диггори вздохнул, крепко взял ее за плечи, подвел к зеркалу.
- Прости меня, но ты ужасно выглядишь. Ты уверена, что хочешь ехать к Монро в таком виде?
Анна посмотрела на свое отражение, скривилась с отвращением. Тусклые волосы, заплаканные глаза, покрасневший нос - красота. Она перевела взгляд на племянника в зеркале - господи, какой же он взрослый... Похоже, они поменялись ролями - теперь уже не она заботится о нем, а наоборот... Ее малыш вырос. Анна вспомнила другую картину, в этой же зеркальной раме - она и Монро, обнявшись... И снова заплакала, тихо-тихо, уткнувшись в плечо своему большому маленькому мальчику...

***
http://www.youtube.com/watch?v=HL1OlSiwGbg
Вивальди Летняя гроза

Анна, остановившись под раскидистым деревом, крепко удерживала поводья и издали смотрела на Монро...

...Они мчались, как сумасшедшие, гнали лошадей, останавливались на постоялых дворах - когда Диггори начинал умолять дать отдых несчастным животным. Анна с неохотой уступала, и почти не спала - подсчитывала минуты, когда снова можно будет продолжать путь. Она с благодарностью кидала взгляд на племянника - тот ни словом не жаловался на усталость, на тяготы неблизкой дороги. Молодец. А главное - что не мучил ее расспросами. Сейчас она совсем не готова была отвечать... Сама Анна чувствовала себя всемогущей и полной сил, у не словно выросли крылья, которые несли ее вперед, к нему, к Монро...
Господи, какое ужасное, чудовищное недоразумение! Когда она прочитала письмо, все сразу встало на свои места. Грусть и разочарование Монро, его странные вопросы про кольцо... Анна злилась на него - ну как он мог положиться на письмо и даже не убедился, что она его получила? Довериться первому встречному, самому ненадежному человеку, жалкому пьянице! На Джонни - за то, что струсил и не рассказал про потерянное письмо. Заодно стало понятно, откуда он взял деньги на выпивку. А она - она сама тоже хороша! Вместо того, чтобы крепко взять Монро за воротник и вытрясти из него правду, не отпускать никуда, пока бы он не объяснил ей все - нет, ее хватило лишь на то, чтобы фальшиво подбадривать его и деланно улыбаться, выдавливая из себя какие-то нелепые слова. А если бы она сама набралась храбрости и призналась ему раньше - как они могли бы быть счастливы сейчас! И не было бы эих последних ужасных недель, наполненных тоской и слезами. Ну ничего, она запомнит свои ошибки. И никогда, никогда больше не повторит их!..
Анна и Диггори подъехали к высокой крепостной стене. Усатые привратники бросали заинтересованные взгляды, оценивали добротную одежду, породистых лошадей и недешевую упряжь путников. Услыхав имена Келвина и Монро, в ту же минуту кинулись отворять огромные ворота. Один из них прохрипел, с натугой налегая на тяжелый створ:
- Вот только, мисс, господин Монро уехал.
- Как уехал? Куда?
- Полагаю, ненадолго и недалеко - совсем налегке. Думаю, прогуляться. Так что придется вам его подождать, мисс.
- Нет, не хочу ждать. В какую сторону он уехал?
- А вон туда. - махнул рукой на близкие холмы. - Он выехал недавно, вы еще можете его нагнать...
Анна уже не слушала, развернула лошадь, пришпорила, что было сил, и понеслась к холмам.

И вот она, остановившись под раскидистым деревом, крепко удерживает поводья и издали смотрит на Монро. Как он спрыгивает с коня, подходит к другой лошади, и помогает спешиться своей спутнице - невысокой тоненькой девушке. Та расхохоталась, обняла его за шею. Монро, сверкнув белозубой улыбкой, подхватил ее за талию и закружил, пышное светлое платье полетело по ветру... Даже издалека было видно, как этим двоим хорошо и легко вместе. Анна смотрела на них в каком-то оцепенении, не в силах оторваться, получая странное удовольствие от боли, которая разливалась в сердце и расползалась все дальше и дальше, до самых кончиков пальцев... Послышался приглушенный расстоянием крик: "Анна! Анна! Подожди меня..." Как больно... Анна посмотрела на свои ладони - кровавые полумесяцы от ногтей. Развернула лошадь, направилась к приближающемуся Диггори. Тот, запыхавшийся, как будто сам бежал вместо лошади, отдышался, с любопытством спросил:
- Ну что, ты нашла Монро?
- Да. Будь так добр, выполни еще одну мою просьбу... - Слова давались тяжело, падали, словно камни. Анна сняла перстень, протянула племяннику. С трудом махнула рукой - Вон в той стороне, за деревьями - Монро. Я передумала, и решила не видеться с ним. Отдай ему, пожалуйста, кольцо. Если он спросит про меня - ничего не рассказывай. Просила вернуть кольцо - и все.
Диггори растерянно взъерошил волосы:
- Анна, я думал, у вас все налаживается... Я так надеялся...
- Пожалуйста, не спрашивай ничего. Мне очень трудно об этом говорить. Отдай кольцо и сразу же возвращайся, мы немедленно едем домой.
- Анна...
- Умоляю, ни слова больше. Я очень тебя прошу.

Диггори спустился с холма, приблизился к Монро, окликнул, соскочил с коня. Тот удивленно и обрадованно кинулся к нему, хлопнул по спине:
- Диггори! Вот так встреча! Не ожидал тебя здесь увидеть, очень рад! - спохватился, обернулся к девушке, с интересом смотревшей на красивого юношу.
- Элиза, это Диггори, весьма славный молодой человек. Диггори - моя двоюродная племянница Элиза.
Та улыбнулась:
- Троюродная, дядя Монро.
- Верно, троюродная. Последний раз, когда я ее видел, она была совсем крошечной девочкой. Встреть я ее на улице - не узнал бы, так выросла и повзрослела. Ее семья остановилась у меня проездом. Элиза, мне кажется, вы подружитесь с Диггори, у вас много общего.
Девушка - хорошенькая, зеленоглазая, с ямочками на щеках, как у Монро - застенчиво улыбнулась Диггори. Ветер сорвал с нее шляпу, кувыркая, понес над травой. Юноша ловко подхватил ее, с поклоном вернул хозяйке:
- Прошу, Элиза...
Та благодарно пожала ему руку, чуть задержала пальчики на его ладони. Диггори смутился, опустил глаза. Монро обнял его за плечи:
- Ну что, возвращаемся? Погостишь у меня? Скоро обед. Поехали.
- Спасибо, но нет, к сожалению... - юноша помрачнел, вспомнив, зачем он здесь. - Мне очень, очень жаль. - помедлил, вытащил перстень, протянул Монро.
- Анна просила передать. - Повторил шепотом: - Мне очень жаль...
Монро, сгорбившись, уронив руки, неверной походкой отошел в сторону. Элиза вполголоса спросила:
- Кто это - Анна?
Диггори не ответил, только с горечью покачал головой. Негромко произнес:
- Монро, я поеду... Всего доброго... Жаль, что так получилось. - повернулся к девушке, поцеловал руку: - Элиза, приятно было познакомиться с вами. Буду рад, если мы еще когда-нибудь увидимся. - Добавил шепотом: - Пожалуйста, помогите Монро. Подозреваю, ему сейчас тоже нелегко...
И откланялся.

***
http://www.youtube.com/watch?v=JSAd3NpDi6Q
Handel - Sarabande

Обратная дорога прошла в молчании. Диггори несколько раз порывался заговорить с теткой, но та взглядом останавливала его. Однажды не выдержал, развернул коня, подъехал ближе:
- Анна, постой. Выслушай меня. Так нельзя! Я говорил с Монро, он... там еще была девушка, это...
Анна закричала на него так, что лошадь под ней шарахнулась в сторону:
- Замолчи!!! Прошу тебя, замолчи! И никогда - ты понял? - никогда больше не говори мне о Монро! - добавила сквозь зубы, тяжело дыша: - Если я услышу еще хоть слово о нем, клянусь, я тебя ударю. - яростно пришпорила лошадь и ускакала вперед. Диггори, обиженный и злой, нехотя последовал за ней.

По приезду Анна заперлась в своей спальне и не выходила до следующего дня. Диггори все еще дулся и не заглядывал к ней. Ранним утром в кабинете Анны они с Лесли обсуждали последние новости в поместье, как дверь распахнулась и на пороге показалась хозяйка. Мужчины, прервав разговор на полуслове, удивленно уставились на нее - непривычно глухое темное платье, волосы гладко убраны в узел, губы поджаты. Направилась к своему креслу, в котором сейчас сидел Диггори, кивком велела освободить место. Диггори неуклюже поднялся, остался стоять. Дворецкий замер в почтительном поклоне.
- Лесли, мне нужен полный отчет о состоянии дел. Сейчас же.
Лесли принялся за доклад, недоуменно поглядывая на Диггори. Тот время от времени помогал ему, подсказывал, начинал говорить сам. Анна слушала, нахмурив брови.
- Так. Похоже, надо снова брать хозяйство в свои руки...

В замке наступили новые времена. Анна вернулась к управлению делами. Только это была другая, чужая Анна - суровая, неприветливая и жесткая. Раньше тут и там звучал ее смех, перемежающийся ругательствами. Раньше работники с надеждой ждали ее одобрения и расплывались в улыбке, получив похвалу. Раньше хозяйка, напялив мужские сапоги и подоткнув подол, деловито шлепала по навозу к окотившимся овцам, с умилением гладила курчавые лобики ягнят. Раньше миссис Пай со страхом ожидала ее приговора, пока та пробовала обед - и чуть не приплясывала, если Анна довольно кивала и начисто облизывала ложку.
Так было раньше.
Теперь Анна не улыбалась. Ей было все равно, насколько вкусна еда (что очень обижало повариху) и стоят ли на столе цветы. Она требовала с работников вдвое больше обычного. При ее приближении не занятые делом разбегались и прятались. Она сурово отчитывала ревущую Китти за то, на что раньше только укоризненно покачала бы головой. Она часто уезжала на рассвете и возвращалась за полночь. Она работала, как проклятая, не щадя людей, лошадей и себя.
Однажды, когда она поздно вечером сидела в кабинете, бессильно уронив голову на стол, неслышно вошел Диггори. Потоптался у порога, вздохнул, присел рядом.
- Анна...
Та подняла голову. Сейчас она не выглядела, как прежде - моложе своего возраста; горькие складки у губ старили ее. Устало спросила:
- Чего тебе? Я занята.
- Анна, я не могу больше на это смотреть. Что ты делаешь? Ты истязаешь себя, ты работаешь на износ... Тебе нужно хоть немного отдохнуть. Не тащи этот воз в одиночку, пожалуйста... Я хочу помогать тебе.
- Диггори, ты не понимаешь. Через несколько лет ты вступишь в права владения. Замок, поместье, дела - все должно быть в идеальном порядке. Это мой долг. Я не хочу, чтобы ты потом упрекал меня, будто я развалила твое наследство. И я намерена контролировать все сама. И никак иначе.
- Ты и так прекрасно справляешься, и сама это знаешь. И ты всегда будешь здесь хозяйкой, этот замок так же принадлежит тебе, как и мне, и всегда будет принадлежать. Только, пожалуйста, позволь мне помочь тебе. Я многому научился, пока... - смущенно закашлялся. - Вобщем, я довольно неплохо разбираюсь в делах, уже немало знаю и умею.
- Ты ошибаешься. Я не всегда буду здесь хозяйкой. Когда-нибудь ты женишься и приведешь в этот дом законную хозяйку. Тогда мне не будет здесь места.
- Анна, ну что ты такое говоришь...
Она сухо оборвала его:
- Тем более сейчас в отношении тебя у меня другие планы.
Диггори удивленно поднял брови:
- Это какие же?
- Ты едешь к Келвину.
- Что?!..
Анна произнесла, четко выговаривая каждое слово:
- Я отсылаю тебя к Келвину. До твоего совершеннолетия. Я уже написала ему, и он готов тебя принять.
- Что?.. За что, почему? Анна, что я тебе сделал, что ты хочешь от меня избавиться? Я никуда не поеду, я не оставлю тебя...
Лицо Анны осталось бесстрастным, но в голосе громыхнул металл:
- Это не обсуждается. Я пока еще твой опекун и решаю за тебя. Тебе явно не хватает мужского воспитания. Ты уезжаешь к Келвину. Завтра.

Глава 8
http://www.youtube.com/watch?v=_3d2tPxVm2Q
Бах И.С. - Токката ре-минор

Карета остановилась у ворот монастыря. Возница заискивающе осведомился, надолго ли они здесь остановятся. Томас передернулся, представив, что ему придется заночевать здесь - и решительно заявил, что ровно столько времени, сколько потребуется на отдых лошадям, и ни минутой больше. Уверенно направился к покоям настоятеля, отмахнувшись от сопровождавшего монаха. Недолго переговорив с настоятелем, побрел в сторону монастырского кладбища. Каждый шаг давался с огромным трудом, ноги словно отказывались нести его к гнетущему месту.
Неловко опустившись на колени у простого каменного надгробия, Томас долго молился. А может, и не молился. К кому он обращался - к Богу, к своей душе, к тому, кто покоился под тяжелой плитой - кто знает?.. Любопытствующие монахи издалека глазели на странного гостя - скорбная коленопреклоненная фигура, стиснутые руки, беззвучно шевелящиеся губы... Подошедший отец настоятель разогнал лентяев, постоял, размышляя, покачал головой и направился по своим делам.
Солнце уже начинало клониться к вечеру, когда загадочный гость вновь возник на пороге кельи настоятеля. Негромко поблагодарив святого отца, попросил проводить его до ворот. Настоятель охотно исполнил его нетрудную просьбу. Он был стар и мудр, и, хоть сам испытывал жгучий интерес, чувствовал, что сейчас не стоит задавать никаких вопросов. Стоя у ворот, старик, повинуясь необъяснимому порыву, вдруг цепко взял гостя за руку; пристально взглянул в покрасневшие глаза и перекрестил, не говоря ни слова. Странник так же молча поклонился, поцеловал бледную сморщенную старческую руку и отбыл прочь - в сторону Сиенны.
Настоятель долго глядел вслед пыльному хвосту на дороге, погрузившись в раздумья... Очнувшись, очень удивился, обнаружив в руке тяжелый кошель со знакомой монограммой. Ошарашенно выдохнул, пораженный догадкой - неужели этот гость и есть тот самый щедрый неизвестный пожертвователь? Надо же, на протяжении стольких десятилетий... Хотя нет, не может быть, слишком молод. Решил, что со временем непременно разберется с этой странной головоломкой, а теперь нужно поспешить все подробно записать - память уж не та, подводит память-то...

***
- ...Триста лет. Триста лет я жил не нужной мне жизнью и мечтал о смерти...
Голос Томаса дрожал и срывался. Он, склонив голову, стоял в огромном высоком зале; толстые каменные стены без окон, казалось, сдавливали его, как пыточный пресс; потолок терялся во тьме. Пламя нескольких свечей давало едва достаточно света, чтобы различить во мраке три фигуры в черных одеяниях с накинутыми капюшонами.
- Я не мог завести семью, я терял друзей, у меня не было дома. Я скитался по дальним странам, чтобы вновь объявиться на родине - под чужим именем, через много лет. У меня не осталось ничего, что я мог бы сохранить, что было бы ценным для меня. Я богат - и я нищ, ибо в золоте нет мне счастья. Неужели наказания сроком в триста лет недостаточно, чтобы смыть мою вину?
- Чего ты хочешь, Томас? - прошелестел неслышный голос, одна из фигур чуть пошевелилась.
Томас судорожно сглотнул, облизал пересохшие губы.
- Я... я прошу отсрочки.
- Почему? Ты сам много раз молил о смерти, так радуйся же - твой час настал.
- Я встретил женщину. Я... полюбил ее. Я полюбил первый раз в жизни.
- У тебя было много женщин, Томас. И достаточно времени, чтобы разобраться в своих чувствах.
Он выдохнул бессильно:
- Я молю вас...
- Ты сам говорил, что бессмертие - хуже, чем смерть.
- Да, я говорил так. Ведь жить бессмертным без счастья - горше, чем смертным, но счастливым.
- Ты противоречишь сам себе... Ты все-таки решил, что бессмертие - это благо для тебя?
Томас трясущейся рукой вытер липкий пот с лица.
- Я не прошу бессмертия... Я лишь прошу смертной жизни.
- Твое время вышло.
Фигуры в капюшонах качнулись и бесшумно поплыли над полом - прочь от него.
Он отчаянно закричал им в спины:
- Прожить три века и не обрести счастья - не слишком ли сурова кара за один проступок?
Тени замерли, повернулись к нему.
- Ты так ничего и не понял, Томас. Твои триста лет прошли впустую. Ты напрасно отбывал свое наказание, ты не искупил свой грех. Твое время вышло.
Томас рухнул на колени, закрыв лицо руками, глухо простонал сквозь пальцы:
- Мария... У нее чистая, искренняя, любящая душа... Я обещал ей, что вернусь. Почему она должна страдать за мои прегрешения? За что?...
- Напрасно ты дал такое обещание. Не в твоем праве было решать.
Капюшоны помедлили, чуть повернулись друг к другу. Кивнули.
- Хорошо, Томас... Раз ты просишь не за себя - мы дадим тебе время.
Он отнял руки от лица, с надеждой взглянул на тени.
- До конца года. Приводи свои земные дела в порядок, раздавай долги и возвращайся.
Гулко ударил колокол.

***
http://www.youtube.com/watch?v=FQ2yXWi0ppw
R.E.M.-Losing My Religion

Томас не помнил, как он оказался в таверне. Лишь смутные ощущения - вот он остался один в пустом темном зале, вот кто-то низенький со свечой поднимает его с колен, тянет за рукав, ведет бесконечными коридорами...
- Еще вина, синьор?
На грубый стол перед ним со стуком опустился кувшин. Томас молча кивнул, подвинул опустевший бокал.
Четыре месяца. Триста ненужных лет - и четыре жалких и таких драгоценных месяца. Из которых один уйдет на обратную дорогу. Что он может успеть за это время? Имеет ли право обнадеживать Марию? Что может дать ей? Короткое счастье? Он сумел бы, он бросил бы к нее ногам все, что имеет. И даже больше. Но что у него есть? Богатство? Презрительно скривился. Любовь? Да, любовь... Но у него нет главного - нет времени. Не будет ли это слишком жестоко - подарить ей все, а потом отнять в один миг, отнять навсегда, разрушить ее счастье... Томас представил Марию - недоумевающую, плачущую, раздавленную... Может, не стоит тогда возвращаться вообще? Остаться здесь и смиренно ждать своего смертного часа... Стиснул в кулаке платок. Нет, он обещал. Он... обещал вернуться и отдать Марии платок. Он не обещал любить ее, быть с ней, провести рядом всю жизнь. Горько усмехнулся - вся его жалкая жизнь умещается сейчас на собственной ладони... Он не обещал ей этого вслух. Сдержался, сумел. Как знал. Как тогда поступить? Объяснить, рассказать ей все, как есть? Разве так будет лучше? Вспомнил ее глаза, шепот: "Я буду ждать тебя..." Конечно, она не испугается, она останется с ним. До конца. А что потом? Забудет ли с легкостью, будет ли жить как прежде, найдет ли силы радоваться жизни - без него? Может, и так, но Томас сомневался. Он видел любящих людей - по-настоящему любящих; видел, как один не мог жить без другого; как оставшиеся тихо угасали или уходили вслед за любимым по своей воле, грешным образом, не вынеся разлуки... Не последует ли она за ним?.. Вздрогнул. Стоит ли рисковать? Может, тогда вовсе не нужно давать ей надежду? Встретиться, отдать платок, сделать вид, что ничего не было... Она, конечно, будет недоумевать, обижаться, страдать... Но если увидит, что между ними ничего не осталось, что он равнодушен к ней, что сдержал свое проклятое обещание - но не более... Может, тогда она отвернется от него? И, пережив обиду, обретет свою судьбу и новую любовь - с кем-то другим? Станет ли это лучшей долей для нее?..
Томас допил вино, кинул на стол пару монет и оправился в гостиницу. Решив, что обдумает все, как следует, на обратном пути, он ясно и четко понимал одно - он любит Марию и будет любить ее весь отпущенный ему срок. И он готов заплатить своей и ее болью - за ее будущее счастье. А ему к страданиям не привыкать.