Рождественская колыбельная ангелу. От отца.

Молитвенная просьба ко всем-всем.
ОБ УТОНУВШЕМ МАЛЬЧИКЕ Илье, ему было всего 5 лет.
* * * (рождественская колыбельная)

Закрываются глаза окраин.
Ангел держит свечку в вышине.
И шуршит-порхает на экране
яркий телевизионный снег.

В вышине - то вспыхнет, то померкнет -
самолет ползет сквозь облака,
сквозь грозу и радиопомехи,
словно сквозь опущенные веки,
словно сквозь дремучие века.

Спят антенны, провода и мачты.
Гоблины. Пейзане. Короли.
Все мертво на сотни тысяч ли.
Что же ты не спишь, мой бледный мальчик,
там, под слоем тлеющей земли?

Никуда не выйти нам из дома.
Посмотри на ржавый потолок -
вот звезда Тюрьмы, звезда Содома,
а над ней - звезда Чертополох.

Усажу тебя, как куклу, в угол,
сказочкой нелепой рассмешу,
только б ты не слышал через вьюгу
этот белый, белый-белый шум.

Расскажу про тридцать три печали,
муравьиный яд и ведьмин плач.
Как стонали, поводя плечами,
страшными далекими ночами
линии электропередач.

А по корневищам и траншеям,
сторонясь нечаянной молвы,
по костям, по вывернутым шеям
шли скупые мертвые волхвы.

Мучились от голода и жажды,
табачок ссыпали на ладонь,
тишиной божились.
И однажды
забрели в наш неприютный дом.

Сны перебирали, словно ветошь,
пили, на зуб пробовали швы.
Просидели за столом до света,
а со светом - встали и ушли.

Шли тайгою, плакали и пели,
жрали дикий мед и черемшу.
Слушали бел-белый, белый, белый,
белый, белый, белый-белый шум.

Спи, мой кареглазый цесаревич -
там, в стране красивых белых пчел,
больше не растешь и не стареешь,
не грустишь ни капли ни о чем.

Ведь пока мелькает на экране
мерзлый телевизионный прах -
ангел Пустоты стоит у края,
держит свечку на семи ветрах.

_^_
* * * (невидимый мальчик)

Не пушистым, не пятилетним
и не тем - чужим и последним -
не живым, короче, и не
мертвым (и подавно - крылатым
статным духом в акриловых латах) -
вот никак не снишься ты мне.

Кем ты стал? Прожорливой рыбкой,
сонной радугой ли, улыбкой
на Его голубых губах?
Или, может быть, тайным другом
шалунов, поставленных в угол,
покровителем сломанных кукол,
добрым ангелом всех нерях?

Я скажу: во всем виновата
эта песня о сыне пирата,
что по правде был королем.
(Мы по морю летим, а над нами -
облака, облака клочками,
как распоротый поролон.)

Вот оно и пришло однажды -
встало куполом стоэтажным,
обнесло бродячей стеной.
Высоко проплывают мачты,
а вослед им ручонкой машет
никому не видимый мальчик,
что шагает рядом со мной.

_^_
http://www.netslova.ru/somov/snuff.html#1

Четвертая годовщина


Четвертая годовщина
Илье

Смерть пахнет как сирень, замешенная с медом,
а глиняная плоть рассыпчата, ломка.
Ко мне пришел пацан, пришел себе и смотрит
сквозь полумаску Человека-паука.

Он курит в кулачок, с оглядкою, как злостный
прогульщик и бандит – он курит, бог ты мой!
Сквозь зубы сплевывает длинно, будто взрослый
и говорит: бери сирень, пошли домой.

Мой мальчик повзрослел на смерть, четыре года
и невернадцать дней, я все забыл давно.
Теперь он на других широтах и долготах
живет вниз головой, как супермен в кино.

И словно бы не я слепил тебя из праха.
И словно это я четыре года мертв.
И зачерствелый хлеб, и молодая брага,
и волосы воды, и пот, и дикий мед –

все пахнет об одном, легко, тревожно, гнило,
и день в прогале штор некстати рассинел.
Хоть это не забыть: июнь, сухая глина
и смертная сирень.

http://www.kreschatik.nm.ru/53/12.htm