Что б за душу брало
Может есть у кого любимые стихи ( ну или не любимые), такие что б прям за душу брало??
Не слезливые или дущещипательные.
А именно ДУШЕВНЫЕ....
( тематика не принципиальна)
По делитесь пожалуйста. Очень надо :)
Не бойся, милая, упасть
В объятья приходящей тьмы.
Какая сладостная власть
Сиянья девственной луны!
Забудь заветы старых книг.
Пойдем со мной по острию.
И в этот долгожданный миг
Я ночь, одной тебе, дарю!
Мой крик разбудит тишину,
Поднимет ветер за окном.
Крылом укрою, обниму.
И яркой явью станет сон.
Я Демон! Чёрный всадник Я!
Не бойся, зла не причиню!
Светлей слезы душа моя!
Не веришь? Тьму я прогоню!
Смотри, смотри, светлеет ночь!
Да, Тьма отринула меня...
И Свет, и Свет Он гонит прочь
И не дает зажечь огня...
Расправлю крылья за спиной.
Не спрашивай имен моих.
А хочешь, так пойдем со мной,
Есть место в небе для двоих.
Не знаю, что понимать под "душевностью", я Маяковского люблю, вот одно из моих самых любимых (точно не слезливое и не душещипательное), лично для меня оно образец нежности, может и за душевное сойдет: ;)
Лиличка!
(Вместо письма)
Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.
- Отдать тебе любовь?
- Отдай!
- Она в грязи...
- Отдай в грязи!..
- Я погадать хочу...
- Гадай.
- Еще хочу спросить...
- Спроси!..
- Допустим, постучусь...
- Впущу!
- Допустим, позову...
- Пойду!
- А если там беда?
- В беду!
- А если обману?
- Прощу!
- "Спой!"- прикажу тебе..
- Спою!
- Запри для друга дверь...
- Запру!
- Скажу тебе: убей!..
- Убью!
- Скажу тебе: умри!..
- Умру!
- А если захлебнусь?
- Спасу!
- А если будет боль?
- Стерплю!
- А если вдруг - стена?
- Снесу!
- А если - узел?
- Разрублю!
- А если сто узлов?
- И сто!..
- Любовь тебе отдать?
- Любовь!..
- Не будет этого!
- За что?!
- За то, что
не люблю рабов.
Гитара
Начинается
Плач гитары.
Разбивается
Чаша утра.
Начинается
Плач гитары.
О, не жди от нее
Молчанья,
Не проси у нее
Молчанья!
Неустанно
Гитара плачет,
Как вода по каналам - плачет,
Как ветра над снегами - плачет,
Не моли ее
О молчанье!
Так плачет закат о рассвете,
Так плачет стрела без цели,
Так песок раскаленный плачет
О прохладной красе камелий,
Так прощается с жизнью птица
Под угрозой змеиного жала.
О гитара,
Бедная жертва
Пяти проворных кинжалов!
(Лорка, перевод Цветаевой)
Билет
На фабрике немецкой, вот сейчас,-
Дай рассказать мне, муза, без волненья!
на фабрике немецкой, вот сейчас,
все в честь мою, идут приготовленья.
Уже машина говорит: «Жую,
бумажную выглаживаю кашу,
уже пласты другой передаю».
Та говорит: «Нарежу и подкрашу».
Уже найдя свой правильный размах,
стальное многорукое созданье
печатает на розовых листах
невероятной станции названье.
И человек бесстрастно рассует
те лепестки по ящикам в конторе,
где на стене глазастый пароход,
и роща пальм, и северное море.
И есть уже на свете много лет
тот равнодушный, медленный приказчик,
который выдвинет заветный ящик
и выдаст мне на родину билет.
(Владимир Набоков)
В раю
По лиловым дорожкам гуляют газели
И апостол Фома с бородою по грудь...
Ангелята к апостолу вдруг подлетели:
"Что ты, дедушка, бродишь? Расскажи что-нибудь!
Как шалил и играл ты, когда был ребенком?
Расскажи... Мы тебе испечем пирожок..."
Улыбнулся апостол. "Что ж, сядем в сторонке
Под тенистой смоковницей в тесный кружок".
"Был я мальчик румяный, веселый, как чижик...
По канавам спускал корабли из коры.
Со стены ребятишки кричали мне: "Рыжик!"
Я был рыжий - и бил их и гнал их с горы.
Прибегал я домой весь в грязи, босоножкой,
Мать смеялась и терла мочалкой меня.
Я пищал, а потом, угостившись лепешкой,
Засыпал до румяного, нового дня.
А потом? А потом я учился там в школе, -
Все качались и пели, - мне было смешно,
И учитель, сердясь, прогонял меня в поле.
Он мне слово, я - два, и скорей за окно...
В поле я у ручья забирался под мостик,
Рыбок горстью ловил, сразу штук по семи".
Ангелята спросили: - За хвостик? - "За хвостик".
Ангелята вздохнули: - Хорошо быть детьми...
Саша Чёрный
А так у меня тонны любимых стихов :-)
Ни о чём не жалейте
Никогда ни о чём не жалейте вдогонку,
Если то, что случилось, нельзя изменить.
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С этим прошлым порвите непрочную нить.
Никогда не жалейте о том, что случилось.
Иль о том, что случиться не может уже.
Лишь бы озеро вашей души не мутилось
Да надежды, как птицы, парили в душе.
Не жалейте своей доброты и участья.
Если даже за всё вам – усмешка в ответ.
Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство...
Не жалейте, что вам не досталось их бед.
Никогда, никогда ни о чём не жалейте –
Поздно начали вы или рано ушли.
Кто-то пусть гениально играет на флейте.
Но ведь песни берёт он из вашей души.
Никогда, никогда ни о чём не жалейте –
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но ещё гениальнее слушали вы.
Андрей Дементьев
Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы — как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.
А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самой неинтересностью своей.
У каждого — свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это все неведомо для нас.
И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой...
Все это забирает он с собой.
Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит все равно!
Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?
Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная все, не знаем ничего.
Уходят люди... Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.
Е.Евтушенко
ЖИЗНЬ - БУМЕРАНГ.
К тому ведется:
Что отдаете, то и вернется.
То, что посеешь - то и пожнешь,
Ложью пробьется Ваша же ложь.
Каждый поступок имеет значение;
Только прощая, получишь прощенье.
Вы отдаете - Вам отдают,
Вы предаете - Вас предают,
Вы обижаете - Вас обижают,
Вы уважаете - Вас уважают…
ЖИЗНЬ - БУМЕРАНГ:
Все и всем по заслугам;
Черные мысли вернуться недугом,
Светлые мысли - Божественным светом…
Если не думал - подумай об этом!!!
О. Гаврилюк.
Два абсолютно разных человека
Смотрели, как танцует в парке дождь…
Один сказал, что дождь — сердечный лекарь,
Другой, что дождь — вода, а чувства — ложь…
Потом нежданно солнце заискрилось,
Как будто у небес своя игра…
Один сказал, что это Божья милость,
Другой сказал: «Замучила жара»
А мимо них прохожие спешили,
Мелькали, исчезая, кто куда…
Один сказал: «Какие люди злые…»
Другой спросил «А вдруг у них беда?»
А в парке на земле лежал мужчина…
Смотрели люди, косо, и ворча…
Один сказал: «Напился, как скотина»
Другой: «А вдруг инфаркт? Скорей врача…»
По парку шли влюблённые, казалось,
Что ловят каждый взгляд друг друга, вдох…
Один сказал: «Уж лучше б не влюблялись…»
Другой сказал: «Счастливые… Дай Бог…»
И вот уже у входа магазина,
Застыл один от этой красоты…
Другой сказал «Немытая витрина…»,
А первый… любовался на цветы…
А дома… «Посмотри…», — она сказала,
С восторгом, у раскрытого окна…
А он ответил: «Рама старой стала…»
Она ему: «Да нет же, там луна!!!»
Один ворчал на всех вокруг полвека,
Другой любил весь мир… за солнца свет.
Два абсолютно разных человека
Живут в одной квартире много лет…
Идут белые снеги...
Идут белые снеги,
как по нитке скользя...
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя.
Чьи-то души бесследно,
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.
Идут белые снеги...
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.
я не верую в чудо,
я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.
И я думаю, грешный,
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?
А любил я Россию
всею кровью, хребтом -
ее реки в разливе
и когда подо льдом,
дух ее пятистенок,
дух ее сосняков,
ее Пушкина, Стеньку
и ее стариков.
Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно,
для России я жил.
И надеждою маюсь,
(полный тайных тревог)
что хоть малую малость
я России помог.
Пусть она позабудет,
про меня без труда,
только пусть она будет,
навсегда, навсегда.
Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня,
Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои, и чужие
заметая следы.
Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я.
Евтушенко
Меня до слёз трогает
Поединок
К нам в гости приходит мальчик
Со сросшимися бровями,
Пунцовый густой румянец
На смуглых его щеках.
Когда вы садитесь рядом,
Я чувствую, что меж вами
Я скучный, немножко лишний,
Педант в роговых очках.
Глаза твои лгать не могут.
Как много огня теперь в них!
А как они были тусклы...
Откуда же он воскрес?
Ах, этот румяный мальчик!
Итак, это мой соперник,
Итак, это мой Мартынов,
Итак, это мой Дантес!
Ну что ж! Нас рассудит пара
Стволов роковых Лепажа
На дальней глухой полянке,
Под Мамонтовкой, в лесу.
Два вежливых секунданта,
Под горкой - два экипажа,
Да седенький доктор в черном,
С очками на злом носу.
Послушай-ка, дорогая!
Над нами шумит эпоха,
И разве не наше сердце -
Арена ее борьбы?
Виновен ли этот мальчик
В проклятых палочках Коха,
Что ставило нездоровье
В колеса моей судьбы?
Наверно, он физкультурник,
Из тех, чья лихая стайка
Забила на стадионе
Испании два гола.
Как мягко и как свободно
Его голубая майка
Тугие гибкие плечи
Стянула и облегла!
А знаешь, мы не подымем
Стволов роковых Лепажа
На дальней глухой полянке,
Под Мамонтовкой, в лесу.
Я лучше приду к вам в гости
И, если позволишь, даже
Игрушку из Мосторгина
Дешевую принесу.
Твой сын, твой малыш безбровый
Покоится в колыбели.
Он важно пускает слюни,
Вполне довольный собой.
Тебя ли мне ненавидеть
И ревновать к тебе ли,
Когда я так опечален
Твоей морщинкой любой?
Ему покажу я рожки,
Спрошу: "Как дела, Егорыч?"
И, мирно напившись чаю,
Пешком побреду домой.
И лишь закурю дорогой,
Почуяв на сердце горечь,
Что наша любовь не вышла,
Что этот малыш - не мой.
1933
Дмитрий Кедрин. Стихотворения. Поэмы.
Москва: "Московский Рабочий", 1982.
А мне еще вот это у Кедрина нравится:
Беседа
На улице пляшет дождик. Там тихо, темно и сыро.
Присядем у нашей печки и мирно поговорим.
Конечно, с ребёнком трудно. Конечно, мала квартира.
Конечно, будущим летом ты вряд ли поедешь в Крым.
Ещё тошноты и пятен даже в помине нету,
Твой пояс, как прежде, узок, хоть в зеркало посмотри!
Но ты по неуловимым, по тайным женским приметам
Испуганно догадалась, что у тебя внутри.
Не скоро будить он станет тебя своим плачем тонким
И розовый круглый ротик испачкает молоком.
Нет, глубоко под сердцем, в твоих золотых потёмках
Не жизнь, а лишь завязь жизни завязана узелком.
И вот ты бежишь в тревоге прямо к гомеопату.
Он лыс, как головка сыра, и нос у него в угрях,
Глаза у него навыкат и борода лопатой,
Он очень учёный дядя – и всё-таки он дурак!
Как он самодовольно пророчит тебе победу!
Пятнадцать прозрачных капель он в склянку твою нальёт.
«Пять капель перед обедом, пять капель после обеда –
И всё как рукой снимает! Пляшите опять фокстрот!»
Так, значит, сын не увидит, как флаг над Советом вьётся?
Как в школе Первого мая ребята пляшут гурьбой?
Послушай, а что ты скажешь, если он будет Моцарт,
Этот не живший мальчик, вытравленный тобой?
Послушай, а если ночью вдруг он тебе приснится,
Приснится и так заплачет, что вся захолонешь ты,
Что жалко взмахнут в испуге подкрашенные ресницы
И волосы разовьются, старательно завиты,
Что хлынут горькие слёзы и начисто смоют краску,
Хорошую, прочную краску с тёмных твоих ресниц?..
Помнишь, ведь мы читали, как в старой английской сказке
К охотнику приходили души убитых птиц.
А вдруг, несмотря на капли мудрых гомеопатов,
Непрошеной новой жизни не оборвётся нить!
Как ты его поцелуешь? Забудешь ли, что когда-то
Этою же рукою старалась его убить?
Кудрявых волос, как прежде, туман золотой клубится,
Глазок исподлобья смотрит лукавый и голубой.
Пускай за это не судят, но тот, кто убил, – убийца.
Скажу тебе правду: ночью мне страшно вдвоём с тобой!
Игорь Фёдоров
Ослепительное утро.
Я иду с отцом.
Снег, как сахарная пудра.
Невесом.
Небо бело-голубое.
Солнышко горит.
Что-то тихое, родное
Папа говорит.
И чего он мне приснился?
Не было так никогда...
Пил отец. Спился.
Тогда.
Марина Цветаева:
Молитва
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Ты мудрый, Ты не скажешь строго:
— «Терпи, ещё не кончен срок».
Ты сам мне по́дал — слишком много!
Я жажду сразу — всех доро́г!
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой;
Гадать по звёздам в чёрной башне,
Вести детей вперёд, сквозь тень…
Чтоб был легендой — день вчерашний,
Чтоб был безумьем — каждый день!
Люблю и крест и шёлк, и каски,
Моя душа мгновений след…
Ты дал мне детство — лучше сказки
И дай мне смерть — в семнадцать лет!
<26 сентября 1909>,
Тару́са
Ради интереса познакомьтесь с совеременными авторами))
http://www.youtube.com/watch?v=JTPiR1U8vOA
например
Когда миссис Корстон встречает во сне покойного сэра Корстона,
Она вскакивает, ищет тапочки в темноте, не находит, черт с ними,
Прикрывает ладонью старушечьи веки черствые
И тихонько плачет, едва дыша.
Он до старости хохотал над ее рассказами; он любил ее.
Все его слова обладали для миссис Корстон волшебной силою.
И теперь она думает, что приходит проведать милую
Его тучная обаятельная душа.
Он умел принимать ее всю как есть: вот такую, разную
Иногда усталую, бесполезную,
Иногда нелепую, несуразную,
Бестолковую, нелюбезную,
Безотказную, нежелезную;
Если ты смеешься, – он говорил, – я праздную,
Если ты горюешь – я соболезную.
Они ездили в Хэмпшир, любили виски и пти шабли.
А потом его нарядили и погребли.
Миссис Корстон знает, что муж в раю, и не беспокоится.
Там его и найдет, как станет сама покойницей.
Только что-то гнетет ее, между ребер колется,
Стоит вспомнить про этот рай:
Иногда сэр Корстон видится ей с сигарой и «Джонни Уокером»,
Очень пьяным, бессонным, злым, за воскресным покером.
«Задолжал, вероятно, мелким небесным брокерам.
Говорила же – не играй».
Из современного...
Не так давно в твоей душе
Поселился страх.
С таким диагнозом непросто
Устоять на ногах.
Казалось это не касается тебя,
Однако спрятаться от этого нельзя,
Когда ты остаешься одна.
В подобных случаях тебя
Всегда спасал телефон
И пара вежливых звонков твоим приятелям
Из прошлых времен.
Ты до сих пор не принимаешь их всерьез,
И телефон темнеет от слез.
Оставь, ты никому не нужна.
В твоем понятии любить -
Это значит брать.
В твоем понятии простить -
Значит наплевать.
Твои понятия упали в цене,
Как бумажные деньги в холодной войне,
Когда ты остаешься одна.
В твоих глазах застыли холод,
Усталость и грусть.
Ты сексуальна, но с таким приданым
Я тебя пристроить не берусь.
Ты так боялась иметь детей,
Но приводила к себе каких то диких людей.
Не плачь, и мы продолжим разговор.
Приедут большие машины
И все уберут.
Следы твоих ночных несчастий
Теперь не найдут.
Ты снова будешь довольна собой
И приятна для тех, кто рядом с тобой,
Для тех, кто не заметил твой страх.
Для тех, кто не заметил твой страх
И из классики:
Да, я знаю, я вам не пара,
Я пришел из другой страны,
И мне нравится не гитара,
А дикарский напев зурны.
Не по залам и по салонам,
Темным платьям и пиджакам -
Я читаю стихи драконам,
Водопадам и облакам.
Я люблю - как араб в пустыне
Припадает к воде и пьет,
А не рыцарем на картине,
Что на звезды смотрит и ждет.
И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще,
Чтоб войти не во всем открытый,
Протестантский, прибранный рай,
А туда, где разбойник и мытарь
И блудница крикнут: вставай!
ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН СТИХИ(LIREGO!ПОЭЗИЯ)
ЭТО БЫЛО У МОРЯ
Поэма-миньонет
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...
Королева играла - в башне замка - Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.
Было все очень просто, было все очень мило:
Королева просила перерезать гранат,
И дала половину, и пажа истомила,
И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.
А потом отдавалась, отдавалась грозово,
До восхода рабыней проспала госпожа...
Это было у моря, где волна бирюзова,
Где ажурная пена и соната пажа.
Февраль 1910
Чудное Мгновенье. Любовная лирика русских поэтов.
Москва: Художественная литература, 1988.
СЕРЕНАДА
Хоровод рифм
Как сладко дышится
В вечернем воздухе,
Когда колышутся
В нем нежных роз духи!
Как высь оранжева!
Как даль лазорева!
Забудьте горе Вы,
Придите раньше Вы!
Над чистым озером
В кустах акации
Я стану грез пером
Писать варьяции
И петь элегии,
Романсы пылкие.
Без Вас - как в ссылке я,
При Вас же - в неге я.
Чего ж Вы медлите
В румянце золота?
Иль страсть исполота,
Слова - не бред ли те?
Луны луч палевый
Пробрался. Перепел
В листве эмалевой
Росу всю перепил.
С тоской сердечною
Отдамся музе я,
Со мной иллюзии,
Вы, мифы вечные.
Как нервно молнии
Сверкают змеями.
Пойду аллеями,
Поеду в челне я
По волнам озера
Топить бессилие...
Как жизнь без роз сера!
О если б крылия!
Орлом по сини я
Поплыл чудесною
Мечтой, уныние
Проклявши тесное,
Но лживы роз духи,-
Мои иллюзии,
Души контузии -
Больней на воздухе.
Высь стала сумрачна.
Даль фиолетова,
И вот от этого
Душа от дум мрачна.
Все тише в пульсе я
Считаю маятник,
В груди конвульсии,
И счастью - памятник!
1907
Мысль, вооруженная рифмами. изд.2е.
Поэтическая антология по истории русского стиха.
Составитель В.Е.Холшевников.
Ленинград: Изд-во Ленинградского университета, 1967.
НА ОСТРОВАХ
В ландо моторном, в ландо шикарном
Я проезжаю по Островам,
Пьянея встречным лицом вульгарным
Среди дам просто и - "этих" дам.
Ах, в каждой "фее" искал я фею
Когда-то раньше. Теперь не то.
Но отчего же я огневею,
Когда мелькает вблизи манто?
Как безответно! Как безвопросно!
Как гривуазно! Но всюду - боль!
В аллеях сорно, в куртинах росно,
И в каждом франте жив Рокамболь.
И что тут прелесть? И что тут мерзость?
Бесстыж и скорбен ночной пуант.
Кому бы бросить наглее дерзость?
Кому бы нежно поправить бант?
Май 1911
Чудное Мгновенье. Любовная лирика русских поэтов.
Москва: Художественная литература, 1988.
КЕНЗЕЛИ
В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом
По аллее олуненной Вы проходите морево...
Ваше платье изысканно, Ваша тальма лазорева,
А дорожка песочная от листвы разузорена —
Точно лапы паучные, точно мех ягуаровый.
Для утонченной женщины ночь всегда новобрачная...
Упоенье любовное Вам судьбой предназначено...
В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом —
Вы такая эстетная, Вы такая изящная...
Но кого же в любовники? и найдется ли пара Вам?
Ножки пледом закутайте дорогим, ягуаровым,
И, садясь комфортабельно в ландолете бензиновом,
Жизнь доверьте Вы мальчику в макинтоше резиновом,
И закройте глаза ему Вашим платьем жасминовым —
Шумным платьем муаровым, шумным платьем муаровым!..
1911
Серебряный век. Петербургская поэзия
конца XIX-начала XX в.
Ленинград: Лениздат, 1991.
В ОЧАРОВАНЬЕ
Быть может оттого, что ты не молода,
Но как-то трогательно-больно моложава,
Быть может, оттого я так хочу всегда
С тобою вместе быть; когда, смеясь лукаво,
Раскроешь широко влекущие глаза
И бледное лицо подставишь под лобзанья,
Я чувствую, что ты вся - нега, вся - гроза,
Вся - молодость, вся - страсть; и чувства без
названья
Сжимают сердце мне пленительной тоской,
И потерять тебя - боязнь моя безмерна...
И ты, меня поняв, в тревоге головой
Прекрасною своей вдруг поникаешь нервно,-
И вот другая ты: вся - осень, вся - покой..
Звуки на а широки и просторны,
Звуки на и высоки и проворны,
Звуки на у, как пустая труба,
Звуки на о, как округлость горба,
Звуки на е, как приплюснутость мель,
Гласных семейство смеясь просмотрел
Или вот еще:
Она ушла закрыта
дверь
Отчаянья бессильны
крылья
И сердца ран его потерь
Все врачевания бессильны.
Давид Бурлюк, яркий представитель кубофутуризма. Талантливый художник, член общества "Бубновый валет"
Я в глазах твоих утону, можно?
Ведь в глазах твоих утонуть - счастье.
Подойду и скажу: "Здравствуй,
Я люблю тебя". Это сложно...
Нет, не сложно, а трудно
Очень трудно любить, веришь?
Подойду я к обрыву крутому
Стану падать, поймать успеешь?
Ну а если уеду - напишешь?
Я хочу быть с тобой долго
Очень долго…
Всю жизнь, понимаешь?
Я ответа боюсь, знаешь....
Ты ответь мне, но только молча,
Ты глазами ответь, любишь?
Если да, то тогда обещаю
Что ты самым счастливым будешь
Если нет, то тебя умоляю
Не кори своим взглядом ,
Не тяни своим взглядом в омут
Пусть другую ты любишь, ладно…
А меня хоть немного помнишь?
Я любить тебя буду, можно?
Даже если нельзя, буду!
И всегда я приду на помощь
Если будет тебе трудно! (Рождественский Р.)
Февраль. Фонари как всегда утопают во тьме.
А в городе снег все такой же прозрачно-синий.
Ты чувствуешь слабость, но Мир вдруг отрезал: «Не смей!
Ты разве забыла, что ведьма должна быть сильной?»
Легла на ковер, потянулась, закрыла глаза.
… и так надоело во всем и всегда быть первой.
Гадала на принца, но Мир, усмехаясь, сказал:
«Ты разве забыла, что ведьма должна быть стервой?»
Полночи без снов, а с рассветом почти что без сил
Открыла глаза, ненавидя людей и утро.
Ты злилась на солнце, а Мир беззаботно спросил:
«Ты разве забыла, что ведьма должна быть мудрой?»
Дороги и тропы истоптаны черным котом.
А в городе дождь и промерзлая эта слякоть.
Шутила сквозь слезы, когда я напомнил о том…
«Ты разве забыла, что ведьмы умеют плакать?»
Саша Бест (Бес)
Ну и моё самое-самое любимое, для меня самое нежное и душевное, от которого на сердце тепло и светло становится:
Я дарю тебе к светлому празднику множество
всяких странных вещей: звон нежданных звонков,
запах блюд, не сготовленных вовсе, и мужество
ни о чем не жалеть... и охапки цветов,
не проросших еще, ароматных и бархатных,
удивленье, надежду на добрую весть,
вид из окон (еще до сих пор не распахнутых)
на дорогу (которая, может быть, есть).
Булат Окуджава
Иосиф Александрович БРОДСКИЙ
"Письма к стене"
январь - февраль 1964
Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини.
Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.
За твоею спиной умолкает в кустах беготня.
Мне пора уходить. Ты останешься после меня.
До свиданья, стена. Я пошел. Пусть приснятся кусты.
Вдоль уснувших больниц. Освещенный луной. Как и ты.
Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди.
Не сердись на меня. Нужно что-то иметь позади.
Сохрани мою тень. Эту надпись не нужно стирать.
Все равно я сюда никогда не приду умирать,
Все равно ты меня никогда не попросишь: вернись.
Если кто-то прижмется к тебе, дорогая стена, улыбнись.
Человек - это шар, а душа - это нить, говоришь.
В самом деле глядит на тебя неизвестный малыш.
Отпустить - говоришь - вознестись над зеленой листвой.
Ты глядишь на меня, как я падаю вниз головой.
Разнобой и тоска, темнота и слеза на глазах,
изобилье минут вдалеке на больничных часах.
Проплывает буксир. Пустота у него за кормой.
Золотая луна высоко над кирпичной тюрьмой.
Посвящаю свободе одиночество возле стены.
Завещаю стене стук шагов посреди тишины.
Обращаюсь к стене, в темноте напряженно дыша:
завещаю тебе навсегда обуздать малыша.
Не хочу умирать. Мне не выдержать смерти уму.
Не пугай малыша. Я боюсь погружаться во тьму.
Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак,
не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак.
Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом.
Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чем.
Только жить, только жить и на все наплевать, забывать.
Не хочу умирать. Не могу я себя убивать.
Так окрикни меня. Мастерица кричать и ругать.
Так окрикни меня. Так легко малыша напугать.
Так окрикни меня. Не то сам я сейчас закричу:
Эй, малыш! - и тотчас по пространствам пустым полечу.
Ты права: нужно что-то иметь за спиной.
Хорошо, что теперь остаются во мраке за мной
не безгласный агент с голубиным плащом на плече,
не душа и не плоть - только тень на твоем кирпиче.
Изолятор тоски - или просто движенье вперед.
Надзиратель любви - или просто мой русский народ.
Хорошо, что нашлась та, что может и вас породнить.
Хорошо, что всегда все равно вам, кого вам казнить.
За тобою тюрьма. А за мною - лишь тень на тебе.
Хорошо, что ползет ярко-желтый рассвет по трубе.
Хорошо, что кончается ночь. Приближается день.
Сохрани мою тень.
Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать;
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.
Проснусь, и в темноте, со стула,
где спички и часы лежат,
в глаза, как пристальное дуло,
глядит горящий циферблат.
Закрыв руками грудь и шею,-
вот-вот сейчас пальнет в меня!-
я взгляда отвести не смею
от круга тусклого огня.
Оцепенелого сознанья
коснется тиканье часов,
благополучного изгнанья
я снова чувствую покров.
Но, сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг!
1927, Берлин
Владимир Набоков
Восходя дорогой горной
Прямо к бездне голубой,
Не печалься, брат мой гордый -
Будет нам еще с тобой
И парча ковров ценнейших,
И невиданный фарфор,
И красавиц августейших
Неожиданный фавор.
Не раздавят нас, ей-Богу,
Ни чужбина, ни нужда.
Будет нам всего помногу.
А не будет – не беда.
И когда недуг сердечный
Вдруг сожмет тебя в горсти,
Не печалься, друг мой вечный –
Твой корабль уже в пути.
Не зазря ломал ты крылья,
Не напрасно ты страдал,
И бесился от бессилья,
И от холода рыдал.
Потеряешь счет пожиткам,
Предсказаньям вопреки.
Будет нам всего с избытком.
А не будет – пустяки.
И покуда шепот струнный
Все зовет куда-то вдаль,
Дольше срока, принц мой юный,
Не продлится твой февраль.
Вспыхнет утро, грянут грозы,
Льды сойдут, снега сойдут,
И твои ночные слезы
Дневным садом прорастут.
Будь что будет, знай, не медли,
Путь не близок, в добрый час!..
Там посмотрим – будет, нет ли...
Не печалься, будет с нас.
Века плывут, подобно китам, в своей среде молчаливой.
Их ровный путь уныл, как и мой. Но мой — имеет предел.
Волна идёт за мной по пятам, дымясь и прядая гривой, -
ей дух недобрый, бес водяной смутить меня повелел.
Мне страх неведом, но такова волны холодная злоба -
томит и давит, мыслью одной чертя узор по челу:
избегнет ли моя голова её огромного зоба?
И если да — какою ценой? А если нет — почему?
Устанет ждать невеста меня, но траура не наденет;
сосед-богач повадится к ней, она не будет горда.
И к марту их помолвит родня, а после Пасхи поженит.
И тем черней над жизнью моей волна сомкнётся тогда…
Недобрый дух! Изыди из мглы! Явись, как есть, предо мною!
Хочу, пока не скрылась луна, узнать, каков ты на вид.
Взгляну ль — и стану горстью золы? Иль вовсе глаз не открою?
Понравлюсь ли тебе, Сатана? Иль Бог меня сохранит?
Михаил Щербаков
Когда выпадет снег",- ты сказал
и коснулся тревожно
моих губ, заглушив поцелуем слова,
Значит, счастье - не сон. Оно здесь.
Оно будет возможно,
Когда выпадет снег.
Когда выпадет снег. А пока пусть во взоре томящем
Затаится, замолкнет ненужный порыв.
Мой любимый! Все будет жемчужно-блестящим,
Когда выпадет снег.
Когда выпадет снег, и как будто опустятся ниже
Голубые края голубых облаков,-
И я стану тебе, может быть, и дороже, и ближе,
Когда выпадет снег.
1907, Париж
В парке плакала девочка: "Посмотри-ка ты, папочка,
У хорошенькой ласточки переломлена лапочка, -
Я возьму птицу бедную и в платочек укутаю"...
И отец призадумался, потрясенный минутою,
И простил все грядущие и капризы, и шалости
Милой, маленькой дочери, зарыдавшей от жалости.
И Северянин.
