AD
«Советские бэйби-бумеры» Дональда Рейли
Книга Дональда Рейли, профессора Университета Северной Каролины, специалиста по Гражданской войне, написана на границе политического и личного. Он рассказывает о поколении своих ровесников — детях «холодной войны», которые, оберегая границы частной жизни, в итоге развалили СССР. Рейли опирается на книги, фильмы и личные наблюдения, вынесенные из поездок в СССР, а также интервьюирует больше шестидесяти человек из Москвы и Саратова, Нью-Йорка, Монреаля и Портленда. Сам он называет такой подход «коллекцией голосов в моей «хоровой аранжировке». Его интересует, что такое «советская мечта», как произошел переход от советского типа сознания к российскому, а также приметы быта — «колбасные электрички», «несуны», очереди и самодельное радио.
Книга Дональда Рейли, профессора Университета Северной Каролины, специалиста по Гражданской войне, написана на границе политического и личного. Он рассказывает о поколении своих ровесников — детях «холодной войны», которые, оберегая границы частной жизни, в итоге развалили СССР. Рейли опирается на книги, фильмы и личные наблюдения, вынесенные из поездок в СССР, а также интервьюирует больше шестидесяти человек из Москвы и Саратова, Нью-Йорка, Монреаля и Портленда. Сам он называет такой подход «коллекцией голосов в моей «хоровой аранжировке». Его интересует, что такое «советская мечта», как произошел переход от советского типа сознания к российскому, а также приметы быта — «колбасные электрички», «несуны», очереди и самодельное радио.
«Дури еще хватает» Стивена Фрая
В третьем томе своей автобиографии актер и писатель Стивен Фрай называет себя «нервическим слизняком», «аутсайдером», а также человеком «ущербным и грозящим ущербом всему на свете». Он рассказывает, как употреблял кокаин в Букингемском дворце, британском парламенте и в телецентре Би-би-си, потешается над собой, над звездами шоу-бизнеса и королевской семьей.
Книга, наделавшая шуму в Великобритании, написана в традиционном для Фрая жанре «скандальной автобиографии», в рамках которого ему удается одновременно ныть и эстетизировать свои неврозы. Он лихо проходится сразу по всем табуированным темам: наркотики, гомосексуализм, проблемы с законом, СПИД, биполярное расстройство. Однако исповедальные интонации все равно разбиваются о грубое кокетство, выраженное, например, в приглашении читателей в путешествие по «наиболее зловонным и грязным болотам моей бесполезной и отталкивающей личной жизни».
Первые два тома автобиографии были посвящены детству и ранней юности Фрая. Впрочем, и нынешнюю книгу он начинает с сетований на чересчур идеальных родителей и школу. Постепенно, миллиметровыми шажками, он добирается до начала 90-х — наиболее успешного для него периода.
Для автора писание подобных книг, очевидно, становится вариацией психотерапии: Фрай преподносит вполне классические рыдания над жизнью легко и изящно. Фанаты актера наверняка найдут в этой автобиографии все то, за что его любят. Но менее впечатлительному читателю такой опыт может показаться чем-то вроде журнала «Караван историй», сдобренного английским юмором — той его версией, в рамках которой сальности произносят с серьезным лицом.
В третьем томе своей автобиографии актер и писатель Стивен Фрай называет себя «нервическим слизняком», «аутсайдером», а также человеком «ущербным и грозящим ущербом всему на свете». Он рассказывает, как употреблял кокаин в Букингемском дворце, британском парламенте и в телецентре Би-би-си, потешается над собой, над звездами шоу-бизнеса и королевской семьей.
Книга, наделавшая шуму в Великобритании, написана в традиционном для Фрая жанре «скандальной автобиографии», в рамках которого ему удается одновременно ныть и эстетизировать свои неврозы. Он лихо проходится сразу по всем табуированным темам: наркотики, гомосексуализм, проблемы с законом, СПИД, биполярное расстройство. Однако исповедальные интонации все равно разбиваются о грубое кокетство, выраженное, например, в приглашении читателей в путешествие по «наиболее зловонным и грязным болотам моей бесполезной и отталкивающей личной жизни».
Первые два тома автобиографии были посвящены детству и ранней юности Фрая. Впрочем, и нынешнюю книгу он начинает с сетований на чересчур идеальных родителей и школу. Постепенно, миллиметровыми шажками, он добирается до начала 90-х — наиболее успешного для него периода.
Для автора писание подобных книг, очевидно, становится вариацией психотерапии: Фрай преподносит вполне классические рыдания над жизнью легко и изящно. Фанаты актера наверняка найдут в этой автобиографии все то, за что его любят. Но менее впечатлительному читателю такой опыт может показаться чем-то вроде журнала «Караван историй», сдобренного английским юмором — той его версией, в рамках которой сальности произносят с серьезным лицом.
«Будущее вещей» Дэвида Роуза
Дэвид Роуз из медиалаборатории Массачусетского технологического института специализируется на «умных» вещах: он подключал к интернету игрушки, мебель, осветительные приборы и украшения. В книге «Будущее вещей» Роуз прослеживает, как мечты о бессмертии, телепортации и телепатии менялись от древнегреческих мифов к «Гарри Поттеру». Заодно он привлекает современные научные исследования, обещающие, что средняя продолжительность жизни будет ежегодно увеличиваться на год, а передвижение на машине станет похоже на езду на поезде или лифте — нужно будет только ввести адрес и нажать на кнопку. Однако футурологические прогнозы, относительно будущего вещей, выглядят лишь занятным дополнением к культурологическим изысканиям: как сказочные ковер-самолет и ведьмино помело превратились в летающие машины и космические лифты? Есть ли у смартфона фольклорные прототипы?
Дэвид Роуз из медиалаборатории Массачусетского технологического института специализируется на «умных» вещах: он подключал к интернету игрушки, мебель, осветительные приборы и украшения. В книге «Будущее вещей» Роуз прослеживает, как мечты о бессмертии, телепортации и телепатии менялись от древнегреческих мифов к «Гарри Поттеру». Заодно он привлекает современные научные исследования, обещающие, что средняя продолжительность жизни будет ежегодно увеличиваться на год, а передвижение на машине станет похоже на езду на поезде или лифте — нужно будет только ввести адрес и нажать на кнопку. Однако футурологические прогнозы, относительно будущего вещей, выглядят лишь занятным дополнением к культурологическим изысканиям: как сказочные ковер-самолет и ведьмино помело превратились в летающие машины и космические лифты? Есть ли у смартфона фольклорные прототипы?
«Двадцать минут на Манхэттене» Майкла Соркина
Надо ли платить за общественную жизнь? Критик и урбанист Майкл Соркин объясняет все, что видит, прогуливаясь от дома до работы. Он начинает свое градостроительное исследование с занятных фактов: рассказывает про гей-прайды и Хеллоуин, опираясь на Бахтина, объясняет, из чего формируется районная память и каковы социальные функции крыльца (оно представляет собой «переход от публичной жизни улицы к частной жизни здания», а вовсе не общественное пространство). Постепенно его наблюдения, которые чаще всего носят медитативный характер, начинают чередоваться с призывами к борьбе за самоорганизацию и пассажами вроде «архитектура возникает на пересечении искусства и частной собственности».
Кропотливо подбирая коды к городу, Соркин перечисляет, какими гениальными урбанистическими находками может похвастаться Диснейленд (в нем он видит идеальное общество, отказавшееся от всяких прав ради пассивного отдыха), предлагает «отрабатывать» квартплату и сетует на подмену гражданственности потребительством.
Надо ли платить за общественную жизнь? Критик и урбанист Майкл Соркин объясняет все, что видит, прогуливаясь от дома до работы. Он начинает свое градостроительное исследование с занятных фактов: рассказывает про гей-прайды и Хеллоуин, опираясь на Бахтина, объясняет, из чего формируется районная память и каковы социальные функции крыльца (оно представляет собой «переход от публичной жизни улицы к частной жизни здания», а вовсе не общественное пространство). Постепенно его наблюдения, которые чаще всего носят медитативный характер, начинают чередоваться с призывами к борьбе за самоорганизацию и пассажами вроде «архитектура возникает на пересечении искусства и частной собственности».
Кропотливо подбирая коды к городу, Соркин перечисляет, какими гениальными урбанистическими находками может похвастаться Диснейленд (в нем он видит идеальное общество, отказавшееся от всяких прав ради пассивного отдыха), предлагает «отрабатывать» квартплату и сетует на подмену гражданственности потребительством.
«Ингмар Бергман. Жизнь, любовь и измены» Тумаса Шёберга
Шведский писатель и журналист Тумас Шёберг подходит к биографии Ингмара Бергмана со сноровкой матерого репортера желтой газеты («Покопался я и в архиве Государственной службы безопасности…»). Книга, узловыми точками которой стали помолвки, романы и разводы, описывает путь великого режиссера «от колыбели до последнего брака». Шёберг с самого начала утверждает, что Бергман «с его религиозными рефлексиями и меланхоличными фильмами» представляется ему непостижимым. Вероятно, для того, чтобы преодолеть эту бездну непонимания, он проецирует подробности его личной жизни на жизнь профессиональную: заглядывает в семейный архив Бергмана, предоставляет отрывки из дневников матери режиссера и его письма. В общей сложности ему удается вытащить на белый свет детали его отношений с десятью женщинами (среди них Биби Андерссон, Лив Ульман и Ингрид Бергман), его увлечение фашизмом и еще дюжину мелких слабостей и страстей, о которых принято деликатно умалчивать.
Шведский писатель и журналист Тумас Шёберг подходит к биографии Ингмара Бергмана со сноровкой матерого репортера желтой газеты («Покопался я и в архиве Государственной службы безопасности…»). Книга, узловыми точками которой стали помолвки, романы и разводы, описывает путь великого режиссера «от колыбели до последнего брака». Шёберг с самого начала утверждает, что Бергман «с его религиозными рефлексиями и меланхоличными фильмами» представляется ему непостижимым. Вероятно, для того, чтобы преодолеть эту бездну непонимания, он проецирует подробности его личной жизни на жизнь профессиональную: заглядывает в семейный архив Бергмана, предоставляет отрывки из дневников матери режиссера и его письма. В общей сложности ему удается вытащить на белый свет детали его отношений с десятью женщинами (среди них Биби Андерссон, Лив Ульман и Ингрид Бергман), его увлечение фашизмом и еще дюжину мелких слабостей и страстей, о которых принято деликатно умалчивать.