С 1998 года Надежда Николаевна Доронина преподает детям историю, обществознание, экономику и право. И вот уже несколько лет ведет свой блог в социальных сетях. Благодаря трудам Надежды Николаевны историю полюбили не только ее ученики, но и тысячи людей по всей России, которые подписаны на нее и с упоением (а порой и ужасом) читают каждый пост педагога.
Ниже мы приводим три истории девочек, переживших Великую Отечественную войну. Все они основаны на реальных событиях. Текст мы публикуем с разрешения Надежды Дорониной.
Копирование материала и его использование без согласия автора запрещено.
Ниже мы приводим три истории девочек, переживших Великую Отечественную войну. Все они основаны на реальных событиях. Текст мы публикуем с разрешения Надежды Дорониной.
Копирование материала и его использование без согласия автора запрещено.
Надя Богданова
Ее дважды казнили гитлеровцы. Выжгли на спине пятиконечную звезду.
Просмотрите на эту девочку внимательно. В 8 лет Надя оказалась в детском доме Могилева (Беларусь), а через год началась война. Поезд, на котором эвакуировали детей, разбомбили фашистские самолеты, детей погибло очень много. Кто остался жив, разбежались в лес, в соседние деревни. Надя и еще один мальчик Юра попали в оккупированный немцами Витебск.
Чтобы не умереть от голода, они ходили по деревням и просили милостыню, жили в подвалах домов, воровали еду у немцев. А что делать? Жить-то нужно как-то ребятишкам!
Осенью 41 года Надю принял партизанский отряд, где ребенку 10 лет доверят взрывать фашистский штаб, пускать под откос эшелон с военным снаряжением, минировать мосты.
На минуточку, девочке, ученице 3-го класса! Но не было тогда детства, и поступки требовались уже взрослые. Война.
Просмотрите на эту девочку внимательно. В 8 лет Надя оказалась в детском доме Могилева (Беларусь), а через год началась война. Поезд, на котором эвакуировали детей, разбомбили фашистские самолеты, детей погибло очень много. Кто остался жив, разбежались в лес, в соседние деревни. Надя и еще один мальчик Юра попали в оккупированный немцами Витебск.
Чтобы не умереть от голода, они ходили по деревням и просили милостыню, жили в подвалах домов, воровали еду у немцев. А что делать? Жить-то нужно как-то ребятишкам!
Осенью 41 года Надю принял партизанский отряд, где ребенку 10 лет доверят взрывать фашистский штаб, пускать под откос эшелон с военным снаряжением, минировать мосты.
На минуточку, девочке, ученице 3-го класса! Но не было тогда детства, и поступки требовались уже взрослые. Война.
Из-за небесного цвета глаз позывной у Нади был Лазурчик.
Маленькая, худенькая, притворяясь нищенкой, она бродила среди фашистов, все подмечая и запоминая, приносила в отряд ценнейшие сведения. В одном из ночных боев спасла раненого командира разведотделения Ферапонта Слесаренко.
Понятное дело, что она даже поднять его не могла и тащить тоже. Поэтому девчушка догадалась подсунуть под командира еловых веток, сама 10 км (!) шла пешком до ближайшего села. Там она выкрала лошадь с санями у полицаев и вывезла Слесаренко в лагерь. После этого фашисты объявили за голову Нади Богдановой вознаграждение!
Кому доверить повесить красные флаги накануне празднования Октябрьской революции?
Понятное дело, что она даже поднять его не могла и тащить тоже. Поэтому девчушка догадалась подсунуть под командира еловых веток, сама 10 км (!) шла пешком до ближайшего села. Там она выкрала лошадь с санями у полицаев и вывезла Слесаренко в лагерь. После этого фашисты объявили за голову Нади Богдановой вознаграждение!
Кому доверить повесить красные флаги накануне празднования Октябрьской революции?
Надя Богданова
Тому, к кому меньше внимания. Детям. Фашисты тщательно охраняли подходы к Витебску, обыскивали каждого и даже обнюхивали. Если у подозреваемого шапка пахла дымом или порохом, считали его партизаном и расстреливали на месте. К детям внимания было меньше, поэтому решили поручить это задание 10-летней Наде Богдановой и 12-летнему Ване Звонцову. Дети взяли саночки, нагрузили их метлами, среди них спрятали флаги.
Надя, чтобы отвлечь внимание, даже осмелилась подойти к немецким солдатам и предложить им купить метлы. Но они лишь рассмеялись, дулами оттолкнув детей.
Утром над Витебском полыхали яркие красные флаги. Начались облавы, аресты и расстрелы. Детей выдали папиросы, которые они несли для партизан. В штабе их допрашивали, приставив к стенке и стреляя над их головами, били шомполами (металлические стержни). После допроса был приказ расстрелять детей и других задержанных. Плачущих и измученных, их поставили у края рва и еще издевались, стреляя то мимо, то поверх голов. За доли секунды до выстрела Надя потеряла сознание и упала в ров.
Она долго пролежала среди убитых, в числе которых был и Ваня Звонцов. Очнулась от холода и тошноты. Поняв, что охраны никакой нет, девочка выползла из-под трупов и решила пробираться к своим.
Надя, чтобы отвлечь внимание, даже осмелилась подойти к немецким солдатам и предложить им купить метлы. Но они лишь рассмеялись, дулами оттолкнув детей.
Утром над Витебском полыхали яркие красные флаги. Начались облавы, аресты и расстрелы. Детей выдали папиросы, которые они несли для партизан. В штабе их допрашивали, приставив к стенке и стреляя над их головами, били шомполами (металлические стержни). После допроса был приказ расстрелять детей и других задержанных. Плачущих и измученных, их поставили у края рва и еще издевались, стреляя то мимо, то поверх голов. За доли секунды до выстрела Надя потеряла сознание и упала в ров.
Она долго пролежала среди убитых, в числе которых был и Ваня Звонцов. Очнулась от холода и тошноты. Поняв, что охраны никакой нет, девочка выползла из-под трупов и решила пробираться к своим.
Испуганный ребенок ночью короткими перебежками добрался до леса, где ее нашли партизаны.
Долгое время Надя не принимала участия в партизанских диверсиях. Но потом получила задание взорвать мост, по которому немецкие войска шли на Ленинград. Надя выполняла это задание с Юрой Семеновым. Когда дети заминировали мост и уже возвращались в отряд, их остановили полицаи.
Надежда Богданова в окружении пионеров
Надя стала прикидываться нищенкой, но детей обыскали и нашли в рюкзачке кусок взрывчатки. В этот же момент раздался взрыв, и мост прямо на глазах у немцев взлетел на воздух.
Полицаи поняли, что это дети заминировали его, и повезли их в гестапо, связав и бросив в сани. Юру расстреляли сразу же, а Надю семь дней пытали, выжгли на спине звезду, обливали на морозе ледяной водой, ставили на раскаленные камни, бросали на огненную печь.
Не добившись от нее сведений, фашисты выбросили истерзанную и окровавленную девочку на мороз, решив, что она не выживет. Надю подобрали местные женщины: Татьяна и Лида.
После пыток и побоев Надя потеряла зрение и слух, у нее отнялись ноги (Боже, ненавижу фашистов!). Позже слух и зрение частично вернутся, но, вы только представьте, что пережил ребенок?! Обнять деточку хочется, пожалеть по-матерински.
После войны Надя выйдет замуж, вырастит одного родного и семерых приемных детей. Это семеро детей той самой Татьяны, которая выходила Надю и заменила ей маму.
Полицаи поняли, что это дети заминировали его, и повезли их в гестапо, связав и бросив в сани. Юру расстреляли сразу же, а Надю семь дней пытали, выжгли на спине звезду, обливали на морозе ледяной водой, ставили на раскаленные камни, бросали на огненную печь.
Не добившись от нее сведений, фашисты выбросили истерзанную и окровавленную девочку на мороз, решив, что она не выживет. Надю подобрали местные женщины: Татьяна и Лида.
После пыток и побоев Надя потеряла зрение и слух, у нее отнялись ноги (Боже, ненавижу фашистов!). Позже слух и зрение частично вернутся, но, вы только представьте, что пережил ребенок?! Обнять деточку хочется, пожалеть по-матерински.
После войны Надя выйдет замуж, вырастит одного родного и семерых приемных детей. Это семеро детей той самой Татьяны, которая выходила Надю и заменила ей маму.
О своих подвигах она никогда не рассказывала, но однажды по радио выступал тот самый спасенный командир Слесаренко, он рассказал о своих погибших товарищах, о том, что в отряде были дети, и назвал ее имя.
Тогда не было интернета, телевизоры — настоящая редкость. А радио слушала вся страна. Сотрудницы, с которыми работала Надежда, побежали к ней с вопросами, потому что Слесаренко упомянул ее в прошедшем времени, сказав, что она погибла на задании.
Чтобы доказать, что это она та самая девочка, пришлось вскрыть могилу, эксгумировать останки. Было доказано, что вместе с телом Юры Семенова, похоронены родственники тех женщин, что спасли Надю.
Признание обрушилось на эту скромную женщину. Надежда давала интервью, встречалась с пионерами, про нее слагали стихи и песни. Ей писали дети со всей страны. Представьте себе, она получила более 50 тысяч писем!
Умерла Надежда 21 августа 1991 года, ей было всего 59 лет. Еще немного и государства, ради которого она совершала подвиги, не станет. Спи спокойно, Лазурчик. Страна помнит.
Чтобы доказать, что это она та самая девочка, пришлось вскрыть могилу, эксгумировать останки. Было доказано, что вместе с телом Юры Семенова, похоронены родственники тех женщин, что спасли Надю.
Признание обрушилось на эту скромную женщину. Надежда давала интервью, встречалась с пионерами, про нее слагали стихи и песни. Ей писали дети со всей страны. Представьте себе, она получила более 50 тысяч писем!
Умерла Надежда 21 августа 1991 года, ей было всего 59 лет. Еще немного и государства, ради которого она совершала подвиги, не станет. Спи спокойно, Лазурчик. Страна помнит.
Руки так замерзли, что хотелось постучать ими, как колотушкой. Постучала. Больно.
Мы стоим на перроне и ждем поезд…
Я — Ветта. Вообще Елизавета, но мама называла меня Веточкой и теперь, когда мамы нет, я хочу, чтобы меня звали только так. Мне 9 лет. Я жила в Ленинграде. Блокадном. Я не вела дневник, не писала письма и никогда не жаловалась. Некому.
Сентябрь 1941 г.
Когда первый раз завыли сирены, мне показалось, что наступил конец света. Мы с мамой спустились в убежище. А там какая-то чужая женщина, не из нашего дома, металась в ужасе и искала своего ребенка. А ребенок у нее на руках, в платке.
Мама взяла в ладони мое лицо и сказала: «Давай придумаем имя нашему будущему коту?» Я даже грохот вокруг перестала слышать от радости.
Мы стоим на перроне и ждем поезд…
Я — Ветта. Вообще Елизавета, но мама называла меня Веточкой и теперь, когда мамы нет, я хочу, чтобы меня звали только так. Мне 9 лет. Я жила в Ленинграде. Блокадном. Я не вела дневник, не писала письма и никогда не жаловалась. Некому.
Сентябрь 1941 г.
Когда первый раз завыли сирены, мне показалось, что наступил конец света. Мы с мамой спустились в убежище. А там какая-то чужая женщина, не из нашего дома, металась в ужасе и искала своего ребенка. А ребенок у нее на руках, в платке.
Мама взяла в ладони мое лицо и сказала: «Давай придумаем имя нашему будущему коту?» Я даже грохот вокруг перестала слышать от радости.
Котенок! Мы возьмем котенка!
Десятки имен заняли мои мысли, мама улыбалась и тихо шептала, что «все будет хорошо, Веточка». Кота было решено назвать Лев!
Пыталась позвонить подружке Аленке, но женский голос кратко сказал: «До конца войны телефон выключен». Звякнул и умолк... до конца войны.
В какую-то ночь было три тревоги! Пять тревог! Весь день выла сирена.
Вечером мама сказала, что бомба попала в зоосад, и там засыпало слониху. Мне сразу представились одинокие слонята. Без мамы. Я подслушала разговор взрослых. Немцы метят в химзавод, а попадают в зоосад. Говорят, что перебиты обезьянки, и обезумевший соболь бегает по улицам.
А еще слышала, что когда спешно эвакуировали ясельки, каждому малышу написали имя химическим карандашом на ручке. Но по прибытии их всех искупали и имена смылись. А дети даже говорить не умеют. Как их мамы теперь найдут?
Пыталась позвонить подружке Аленке, но женский голос кратко сказал: «До конца войны телефон выключен». Звякнул и умолк... до конца войны.
В какую-то ночь было три тревоги! Пять тревог! Весь день выла сирена.
Вечером мама сказала, что бомба попала в зоосад, и там засыпало слониху. Мне сразу представились одинокие слонята. Без мамы. Я подслушала разговор взрослых. Немцы метят в химзавод, а попадают в зоосад. Говорят, что перебиты обезьянки, и обезумевший соболь бегает по улицам.
А еще слышала, что когда спешно эвакуировали ясельки, каждому малышу написали имя химическим карандашом на ручке. Но по прибытии их всех искупали и имена смылись. А дети даже говорить не умеют. Как их мамы теперь найдут?
Карточка на хлеб в блокадном Ленинграде
Я не помню, сколько нам было положено хлеба по карточкам. Но бережно пальчиком собирала крошки со стола, и они казались такими вкусными. В декабре 1941 г. я оказалась в детском доме. Просто мама однажды не проснулась, сидела одна два дня, тихо плакала, пока не пришли взрослые и не забрали меня.
В детском доме никто не шумел, не бегал. Познакомилась с мальчиком Витей. Он собирал камушки и говорил, что это конфетки. Соломинки и травинки называл макаронами. Наевшись «конфет» и «макарон», он умер.
В детском доме никто не шумел, не бегал. Познакомилась с мальчиком Витей. Он собирал камушки и говорил, что это конфетки. Соломинки и травинки называл макаронами. Наевшись «конфет» и «макарон», он умер.
Блокада Ленинграда длилась с 8 сентября 1941 по 27 января 1944 года. В сентябре 1941 в городе было 400 тысяч детей.
Блокада — 872 дня. Погибнет по разным оценкам от 900 тысяч до 1,5 миллионов человек.
Что ели? Помимо хлеба, муки по карточкам, люди начали есть все. Варили суп из клейстера (мучной клей). Сдирали обои и варили, бросив горсть муки. Также делали желе (студень) из кожи. Куртки, ремни, сапоги обжигали и долго варили. Появился «кофе из земли». Люди собирали землю там, где сгорели запасы сахара на Бадаевских складах. Добавляли воду, цедили, а мутную и сладковатую воду кипятили и пили. Весной ели траву, деревья в буквальном смысле. Каннибализм был.
Блокада — 872 дня. Погибнет по разным оценкам от 900 тысяч до 1,5 миллионов человек.
Что ели? Помимо хлеба, муки по карточкам, люди начали есть все. Варили суп из клейстера (мучной клей). Сдирали обои и варили, бросив горсть муки. Также делали желе (студень) из кожи. Куртки, ремни, сапоги обжигали и долго варили. Появился «кофе из земли». Люди собирали землю там, где сгорели запасы сахара на Бадаевских складах. Добавляли воду, цедили, а мутную и сладковатую воду кипятили и пили. Весной ели траву, деревья в буквальном смысле. Каннибализм был.
Зима 1942 г.
Сегодня весь детский дом непривычно шумит. Оказывается, к нам едет цирк! Приехал настоящий всамделишный циркач Иван Наркевич. Я вдруг поняла, что давно не видела животных. Живых. Кошек, собак, голубей и крыс съели еще в сорок первом.
И это было чудо чудесное. Две тощих собачки прыгали на задних лапках, заливисто лаяли, давали лапу. Мы их гладили по теплой шерстке и обнимали. И тут я вспомнила про своего будущего кота Льва, пусть он обязательно будет!
Так дети на время забывали умерших родителей, разрушенный дом и голод. Кто-то из детей спросил, а хотят ли есть собаки? Малышам ведь необязательно знать, что Иван Иванович свою крохотную пайку честно делил с животными поровну. Пусть лучше карапузы гладят их, целуют, чтобы хоть на время вырвать, выцарапать детей из кошмарной реальности.
Не могу себя заставить не думать о еде. Я просто ее вижу везде. Вон облако, похожее на пенку от молока. Вот дом, в который влетел снаряд, он раскололся как-то необычно, что съехала крыша, и дом стал похож на буханку хлеба с пышной горбушкой. Хрустящий.
Сегодня весь детский дом непривычно шумит. Оказывается, к нам едет цирк! Приехал настоящий всамделишный циркач Иван Наркевич. Я вдруг поняла, что давно не видела животных. Живых. Кошек, собак, голубей и крыс съели еще в сорок первом.
И это было чудо чудесное. Две тощих собачки прыгали на задних лапках, заливисто лаяли, давали лапу. Мы их гладили по теплой шерстке и обнимали. И тут я вспомнила про своего будущего кота Льва, пусть он обязательно будет!
Так дети на время забывали умерших родителей, разрушенный дом и голод. Кто-то из детей спросил, а хотят ли есть собаки? Малышам ведь необязательно знать, что Иван Иванович свою крохотную пайку честно делил с животными поровну. Пусть лучше карапузы гладят их, целуют, чтобы хоть на время вырвать, выцарапать детей из кошмарной реальности.
Не могу себя заставить не думать о еде. Я просто ее вижу везде. Вон облако, похожее на пенку от молока. Вот дом, в который влетел снаряд, он раскололся как-то необычно, что съехала крыша, и дом стал похож на буханку хлеба с пышной горбушкой. Хрустящий.
Доска объявлений, где предлагали вещи в обмен на еду
Зима 1941-42 гг. выдалась лютой. В городе не было воды, электричества, отопления. Воспитатели и те, кто мог ходить, каждый день набирают снег и греют его. Пьем кипяток. А еще мы учимся. Пишем на газетных листах между строчек. Обещали кормить обедом и давать 50 г хлеба без карточек.
Перед первым уроком наша учительница сказала слова, которые я поняла гораздо позже: «Дети мои, пройдут года, вы станете взрослыми, у вас будут дети, внуки… Они вас непременно спросят: «Что вы делали в дни Великой Отечественной войны?» И вы с гордостью скажете: «Мы учились в Ленинграде!».
Перед первым уроком наша учительница сказала слова, которые я поняла гораздо позже: «Дети мои, пройдут года, вы станете взрослыми, у вас будут дети, внуки… Они вас непременно спросят: «Что вы делали в дни Великой Отечественной войны?» И вы с гордостью скажете: «Мы учились в Ленинграде!».
Вчера случилась невероятная история. В детский дом приехала мамина подруга тетя Лена и забрала меня. До войны она всегда смеялась, а сейчас лицо было серое, и у нее очень худые руки. Почему-то я помню эти руки.
Она привезла меня в дом и сказала, что теперь у нее есть дочь. Спали мы втроем на одной кровати: я, тетя Лена и ее маленький сынишка Илья. Впервые за много последних дней мне было тепло и не страшно.
Вечером мы долго сидели перед печкой и мечтали о будущей жизни. О том, что будем готовить на обед. Что мы нажарим свиных шкварок, будем прямо в горячее сало макать белый хлеб и кушать. И обязательно нужно напечь блинов, когда будет много еды и продуктов.
С каждым днем жить становится все страшнее. Люди падают и умирают буквально на ходу. В придомовом сарае лежит несколько трупов. Их пока нельзя хоронить, еще карточки остались.
Вечером мы долго сидели перед печкой и мечтали о будущей жизни. О том, что будем готовить на обед. Что мы нажарим свиных шкварок, будем прямо в горячее сало макать белый хлеб и кушать. И обязательно нужно напечь блинов, когда будет много еды и продуктов.
С каждым днем жить становится все страшнее. Люди падают и умирают буквально на ходу. В придомовом сарае лежит несколько трупов. Их пока нельзя хоронить, еще карточки остались.
Теперь все цены измеряются в хлебе. Сделать деревянный ящик (гроб) — 250 г хлеба, копать могилу — 800 г хлеба. Почти всех хоронят в общих, ведь хлеб лучше отдать еще живым.
Умер соседский парень Лева от истощения. Перед смертью он был совсем ненормальный, бредил тем, что у него украли хлеб и масло. Сам уже не мог встать, одеться. Просил прощения у матери, что ел хлеб, который она прятала.
Леву увезли на Мариинскую улицу, там оставили, оттуда покойников собирают и увозят куда-то на кладбище.
Вечером тетя Лена принесла в портфеле кошку. До этого мы шутливо говорили, что скоро будем есть и их. Тетя Лена долго гладила напуганное тощее животное. Потом со слезами ее освежевала и к ночи мы ели впервые за долгое время настоящий суп. Вкусный и питательный. Да, мы ели… кошку. Ели молча, редко смотря друг другу в глаза. Перед кошкой было стыдно.
***
…Руки так замерзли, что хотелось постучать ими, как колотушкой. Мы стоим на перроне и ждем поезд. Сказали, что будет четыре вагона из Тюмени с кошками. Тетя Лена, смеясь, называла их «хвостатой армией». Очередь была огромная, люди спорили кто за кем стоял. И вдруг, издалека раздался гудок паровоза. Часть кошек разбежалась на вокзале. Усатые герои мельтешили под ногами, люди хватали котеек, прятали их и уносили домой.
Все произошло так быстро, что когда мы подошли к вагону — он был пуст. Тетя Лена крепко держала меня за руку, а голос срывался на плач: «А разве больше никого нет?». Я всхлипнула и тихо-тихо заплакала.
Мужик растерянно смотрел на маму с дочкой и вдруг достал из-за пазухи рыжий комочек и со вздохом протянул: «Вот, себе оставил. А дома-то у меня и нет. Берите, вам нужнее».
Рыжее усатое мурчащее счастье уютно лежало у меня на руках, и я шепнула ему: «Привет… Я знаю твое имя».
Леву увезли на Мариинскую улицу, там оставили, оттуда покойников собирают и увозят куда-то на кладбище.
Вечером тетя Лена принесла в портфеле кошку. До этого мы шутливо говорили, что скоро будем есть и их. Тетя Лена долго гладила напуганное тощее животное. Потом со слезами ее освежевала и к ночи мы ели впервые за долгое время настоящий суп. Вкусный и питательный. Да, мы ели… кошку. Ели молча, редко смотря друг другу в глаза. Перед кошкой было стыдно.
***
…Руки так замерзли, что хотелось постучать ими, как колотушкой. Мы стоим на перроне и ждем поезд. Сказали, что будет четыре вагона из Тюмени с кошками. Тетя Лена, смеясь, называла их «хвостатой армией». Очередь была огромная, люди спорили кто за кем стоял. И вдруг, издалека раздался гудок паровоза. Часть кошек разбежалась на вокзале. Усатые герои мельтешили под ногами, люди хватали котеек, прятали их и уносили домой.
Все произошло так быстро, что когда мы подошли к вагону — он был пуст. Тетя Лена крепко держала меня за руку, а голос срывался на плач: «А разве больше никого нет?». Я всхлипнула и тихо-тихо заплакала.
Мужик растерянно смотрел на маму с дочкой и вдруг достал из-за пазухи рыжий комочек и со вздохом протянул: «Вот, себе оставил. А дома-то у меня и нет. Берите, вам нужнее».
Рыжее усатое мурчащее счастье уютно лежало у меня на руках, и я шепнула ему: «Привет… Я знаю твое имя».
Узники концлагеря Саласпилс
«Я номер 45528. Мое имя можно говорить только шепотом. Я должна его забыть. Но я помню. Я — Валя. Мне 12 лет. Я — узник детского концлагеря Саласпилс».
История основана на реальных событиях. Мне в директ написала внучка бабушки Вали, и я не могла с вами не поделиться. Редакция текста и факты добавлены с одобрения семьи!
«Мамы и папы рядом нет. Они погибли во время первой бомбежки. Меня забрала мамина подруга тетя Оля, и мы с ее 3-летней дочкой Тоней прятались вместе под кроватью и вместе там боялись громких звуков в небе. А потом пришли немцы, и нас угнали в Латвию в трудовой лагерь.
Когда нас построили перед бараком, какой-то дяденька сказал, чтобы мамы отдали детей в другой барак, потому что дети мешают работать. Тетя Оля так крепко держала Тонечку, что два немца вырывали ее из рук. Как кричала тетя Оля, я не забуду никогда.
Тонечку мне пришлось взять на ручки, потому что она все время плакала, и я закрывала ей рот руками и боялась, что нас будут бить чем-то очень тяжелым.
Куда увели всех женщин, мы не знаем, вокруг все плакали и кричали. Тоня вдруг резко успокоилась и только всхлипывала, вздрагивая от громких звуков. Мы вцепились друг в друга и боялись потеряться. Вокруг одни дети, мы никого не знаем. Страшно. Очень страшно!
Тот же дяденька сказал, что сейчас нас поведут в баню и нужно раздеться. Как в баню? Холодно же... Ботиночки с Тони пришлось снять, курточку и штанишки стянул немецкий солдат. Я сняла сама одежду.
Мы шли босиком по мерзлой земле, и я успокаивала Тонечку, что нас ждет теплая вода и мыло, и мы обязательно согреемся, только нужно дойти. Вода была холодной. Ледяной. Дети кричали и убегали, их били. Мы с Тоней просто стояли под струями воды, я не чувствовала ни ног, ни рук. Почему-то было слышно, как колотится сердце.
Когда нас построили перед бараком, какой-то дяденька сказал, чтобы мамы отдали детей в другой барак, потому что дети мешают работать. Тетя Оля так крепко держала Тонечку, что два немца вырывали ее из рук. Как кричала тетя Оля, я не забуду никогда.
Тонечку мне пришлось взять на ручки, потому что она все время плакала, и я закрывала ей рот руками и боялась, что нас будут бить чем-то очень тяжелым.
Куда увели всех женщин, мы не знаем, вокруг все плакали и кричали. Тоня вдруг резко успокоилась и только всхлипывала, вздрагивая от громких звуков. Мы вцепились друг в друга и боялись потеряться. Вокруг одни дети, мы никого не знаем. Страшно. Очень страшно!
Тот же дяденька сказал, что сейчас нас поведут в баню и нужно раздеться. Как в баню? Холодно же... Ботиночки с Тони пришлось снять, курточку и штанишки стянул немецкий солдат. Я сняла сама одежду.
Мы шли босиком по мерзлой земле, и я успокаивала Тонечку, что нас ждет теплая вода и мыло, и мы обязательно согреемся, только нужно дойти. Вода была холодной. Ледяной. Дети кричали и убегали, их били. Мы с Тоней просто стояли под струями воды, я не чувствовала ни ног, ни рук. Почему-то было слышно, как колотится сердце.
Как дошли обратно до барака, я не помню. Вспомнилась мама, и как она тихонько укрывала меня утром, уходя на работу.
В следующие несколько дней мне хотелось проснуться, потому что это не могло быть реальностью. Старших детей в один день построили и увели. Уходила Валентина, назад пришел номер 45528. Нам запретили говорить наши имена, теперь нужно показывать руку с номером.
Маленьким деткам номера выжигали на пяточках. Тонечке номер не поставили, потому что утром пришла женщина с большой корзиной и вынесла из нашего детского барака несколько окоченевших детишек. И Тонечка лежала сверху…
Каждый день нас собирают и осматривают, обходят всех с собаками. Я смотрю на этих собак и не могу понять, что с ними не так.
Маленьким деткам номера выжигали на пяточках. Тонечке номер не поставили, потому что утром пришла женщина с большой корзиной и вынесла из нашего детского барака несколько окоченевших детишек. И Тонечка лежала сверху…
Каждый день нас собирают и осматривают, обходят всех с собаками. Я смотрю на этих собак и не могу понять, что с ними не так.
Концлагерь Саласпилс
Сегодня у меня брали кровь для раненых немецких солдат. Кровь берут у всех каждый день, самых маленьких не приносят обратно. Место, где втыкают иглу, болит.
В барак нас загоняют не люди, а собаки. Я поняла, что не так с этими собаками — они смотрят как немцы, и не виляют хвостом.
Откуда-то привозят новых детей, лагерь Саласпилс полон детских голосов. И слез. Часть детей уводят не работать. Есть барак номер шесть, там ходят люди в белых халатах…»
В барак нас загоняют не люди, а собаки. Я поняла, что не так с этими собаками — они смотрят как немцы, и не виляют хвостом.
Откуда-то привозят новых детей, лагерь Саласпилс полон детских голосов. И слез. Часть детей уводят не работать. Есть барак номер шесть, там ходят люди в белых халатах…»
В лагере Саласпилс немецкие врачи проводили медицинские эксперименты, используя маленьких узников, как подопытных животных. Операции без наркоза, обезболивания. Ампутировали конечности, вводили лекарства, проверяли действия разных доз. Было выкачено почти четыре тысячи литров крови для немецких солдат.
«Я ем суп на овощной ботве, с опилками, и еще там плавают листья, самые настоящие. Маминых блинов хочется, почему я их не ела раньше много-премного? Мы роем ямы, землю относим за барак. Там же роем новую яму и землю из нее уносим в первую яму. Тех, кто падает, тут же стреляют или сильно бьют. Как ходят ноги, я не знаю…»
Использование изнуряющего бесполезного труда было «фишкой» почти всех лагерей. Перенос земли с места на место, перетаскивание камней, разбор и собирание строений. За работой следил надзиратель с плетью. Это фиксировалось с немецкой педантичностью в документах.
«Вчера в наш холодный барак приходил немецкий офицер, он искал домработницу своей жене. Меня попросили улыбнуться, но я не знала: как это?
Вечером меня увели из барака.
Спала я на полу, мне бросили старое одеяло. Работать приходилось так же, как и дома с мамой: готовить, мыть, убирать, стирать. Только фрау Вельда не мама.
Вечером меня увели из барака.
Спала я на полу, мне бросили старое одеяло. Работать приходилось так же, как и дома с мамой: готовить, мыть, убирать, стирать. Только фрау Вельда не мама.
Мемориал на месте концлагеря Саласпилс
Мне нельзя было поднимать глаза, трогать их детей и говорить с ними, нельзя спрашивать, нельзя говорить. Ела я там же, где и спала, суп не с опилками теперь, это хозяйские объедки.
Фрау Вельда любит танцы, приглашает других офицерских жен, они много пьют и танцуют. Фрау Вельда наряжается в бусы из глаз узников, а у ее мужа очки, сделанные из костей. Я хочу это забыть и больше никогда не видеть. Но я буду помнить...»
Фрау Вельда любит танцы, приглашает других офицерских жен, они много пьют и танцуют. Фрау Вельда наряжается в бусы из глаз узников, а у ее мужа очки, сделанные из костей. Я хочу это забыть и больше никогда не видеть. Но я буду помнить...»
История девочки Вали — настоящее чудо, которое все-таки происходило в это страшное время. Валя выжила. Забор крови, травля медикаментами, почти полное отсутствие еды не сломило маленькую хрупкую девочку.
Игрушки и сладости на место концлагеря Саласпилс несут местные жители
В 1944 лагерь освободят советские войска. Валентина останется жить в Риге. Хочу уточнить, что лагерь Саласпилс находится всего в 18 км от Риги. Ей как узнице лагеря жертве фашизма полагалось 5 тысяч немецких марок. Но Валентина их не получит. Откажется. «Пусть подавятся!» — ответит она.
В город Лиепая однажды побежит с подружками на танцы, а рядом пришвартовался военный корабль, моряки тоже заглянут на танцы. Там Валентина познакомится с будущим мужем Виктором. Но он уйдет в плавание и поженятся они лишь через год. В браке родятся прекрасные дети: сын и дочь.
Виктор умрет во время военных учений на рабочем месте. Но замуж Валя больше не выйдет, сама поднимет детей, даст им достойное образование. Сердце Вали остановится в 1996 году. Инсульт.
Сегодня власти Латвии отрицают существование лагеря Саласпилс, утверждают, что это был «пионерский» лагерь, где отдыхали дети. Также на территории детских бараков планируют поставить памятник немецким солдатам.
В город Лиепая однажды побежит с подружками на танцы, а рядом пришвартовался военный корабль, моряки тоже заглянут на танцы. Там Валентина познакомится с будущим мужем Виктором. Но он уйдет в плавание и поженятся они лишь через год. В браке родятся прекрасные дети: сын и дочь.
Виктор умрет во время военных учений на рабочем месте. Но замуж Валя больше не выйдет, сама поднимет детей, даст им достойное образование. Сердце Вали остановится в 1996 году. Инсульт.
Сегодня власти Латвии отрицают существование лагеря Саласпилс, утверждают, что это был «пионерский» лагерь, где отдыхали дети. Также на территории детских бараков планируют поставить памятник немецким солдатам.
Мне хочется в ноги поклониться бабушке Вале и попросить у нее прощения за то, что происходит в этом безумном мире. Государства, забывшие свою историю, не могут быть долговечными, это я вам как историк говорю.
Победа ковалась не только на фронте и в тылу. Победа ковалась маленькими детскими ручками, которые прижимали к себе других детишек, согреваясь рядом.
Победа рождалась в мужестве сердец, которые рано перестали быть детьми. Победа далась нам такой ценой, которую нельзя озвучить!
Победа ковалась не только на фронте и в тылу. Победа ковалась маленькими детскими ручками, которые прижимали к себе других детишек, согреваясь рядом.
Победа рождалась в мужестве сердец, которые рано перестали быть детьми. Победа далась нам такой ценой, которую нельзя озвучить!
