Перстень Будды

По зарослям, сбивая горящую на солнце росу, шел Баларам – расхититель. Сам он вел дела свои – так надежнее, и добыча остается неделимой. Работал он в одиночестве, с тех пор, как оставил в обвале гробницы напарника лежать рядом со знатным воином, чьи доспехи передавал он Балараму на поверхность. И не мучила совесть его, ибо считал он ее уделом слабых. Не боялся он ни змей, ни пауков, ни шакалов, ибо сам считал себя и первым, и вторым, и третьим…

Утро будоражило. Шел он в развалины храма, что скрывался в джунглях. Октябрьский день набирал силу: радуги вспыхивали на опушках, да пичуги начинали орать свои трели. Кто охранял храм? Может, стайка обезьян, или королевская кобра? Говорят, что есть там орден монахов в шафрановых рясах, но видел ли их кто?... Так, пустое; скорее всего, пара отшельников живет в лесах.. Но что ему сделает тот, кто предается посту и медитации? Что сделает тот, кто во всем видит добро и «вселенскую справедливость»? Даже мысли об этом вызывали скептическую улыбку.

За какой же добычей брел он? Достоверно знал, что в развалинах сохранилась статуя Будды – Учителя, на руке которого есть перстень... Вроде бы это изумруд, на котором начертали сутты Великие. Был ли это изумруд или нефрит, и что там написано – Баларам не интересовался; ему обещали солидный куш, а дело вроде было не сложным.

Не было тут ни тропы, ни дороги. Разве только слон провел свое семейство, или буйвол полежал в трясине. Но шел он, твердо зная ориентиры, к подножию горы, перескакивая через голые камни, да осколки скал. Там, у горы, начинался храм: огромный, когда-то прекрасный, но давно покинутый… Лианы разрывали отесанные камни построек, в провалах ютились змеи, а под сводами пещер – летучие мыши.

Баларам шел упорно, карабкаясь по изломам стен, зная, что ждет его удача. Много раз перед глазами мелькали обломившиеся верхушки пагод, казалось, что за очередным валуном появится цель, но словно невидимая сила водила его кругами. Пальцы были ободраны, ноги ныли от усталости.

- Проклятье!

Словно легкий смешок раздался над ухом.

- Ерунда!

Баларам не верил в Богов, ибо много раз ломал их лики, выковыривая блестящие камни, обдирая золотые листы. Есть лишь один Бог – Я; а Я – Всесилен! Такова была его вера.

В темноте пещеры, улыбаясь, восседал Будда. Баларам зажег светильник. Где-то он видел уже такую улыбку... быть может, на изваянии Сфинкса… А, пустое! На каменном теле Учителя, которое выдавалось из стены, под слоем пыли действительно можно было различить перстень. Сердце его забилось. Руки потянулись за добычей.

- О, эти «фокусы»!

Баларам сплюнул, чувствуя, что начинает злиться. На единой, казалось бы, монолитной каменной ладони Будды был надет на палец зеленый кругляш: снять его было невозможно – он словно всегда был впаян в тело статуи.

Баларам принес камень покрепче и ударил изваяние. Раздался гул в пещере, над ухом опять раздался смешок. Обливаясь потом, не чувствуя боли в пальцах, исступленно колотил он по руке Учителя… Казалось, Будда смотрел на него и улыбался… Это просто выводило из себя.

- Получи!

Удар камня пришелся по лицу Будды; когда же каменная кисть лопнула, крошево посыпалось вниз, а в складки одежды упал массивный перстень. В тот же миг, своды пещеры вспыхнули, запылав огнем. Наваждение! Упав на спину, протирая глаза от каменной пыли, катался Баларам между языков пламени.

Прочь, прочь – на воздух, от этого жуткого смеха, от оскверненной статуи, от пылающей пещеры…

Он бежал. В лицо понеслась ледяная крупа, ветер разрывал одежды, а солнце давно ушло. Луна, как яркий кошачий глаз, сияла в небесах. Ночь встречала воем волков. Казалось, их дыхание за каждым кустом. Он бежал. Сердце выскакивает из горла. Впереди, по бокам – силуэты. Казалось, он видел искры на густой шерсти и холодный белый свет звериных глаз.

Быстрей. Еще быстрее. Бросив поклажу, лишь прижимая к груди перстень.

Под ногами хрустнула ветка. Баларам оступился и рухнул. Тело закрутили лапы зверей, в лицо пахнул ядовитый смрад из пасти и щелкнули зубы…

Далее была вечность. Ад. Его тело рвали, жилы наливались болью, а душа страхом… Казалось, прошли годы мучений. Он не видел ничего, лишь понимал, что его тело все еще живет, а раз живет, значит, страдает…

Медленно, слишком медленно уходило сознание. Я умираю. Я умер.

Прошла еще вечность. Потом до сознания дошел шепот света. Баларам еще не видел его, а только знал, что свет шепчет что-то в его душе.. А была ли душа? Или ее вырвали вместе с плотью острые зубы? Перед глазами плыли картины детства: мать, братья… Теплое молоко с медом, когда он болел. И новая боль – от слез, от печали.

Я лишь песчинка в этом мире…

Свернувшись комком, Баларам лежал у подножия статуи Будды. Сжимая в руках камень, коим он намеревался крушить лик Учителя. Скрутила ли его внезапная лихорадка, или это чары пещер так подействовали на него… И знал Баларам, что останется тут – хранителем и стражем. Что будет молиться и принимать обеты, пока монахи не принесут ему шафрановую рясу...

Значит, Будда простит...

Очерк принимает участие в конкурсе "В октябре тому назад..."