Ах, Танечка!

Я – чудесный белоснежный зонтик от солнца. Можно сказать – солнечный зонтик. Цена моя довольно велика (все же кружева, шитье и проч.), и потому приобретен я был семьей небедной и благородной. Моя хозяйка Танечка, премилая шестнадцатилетняя особа, любит прогуливаться со мной по морскому берегу. Именно со мной, заметьте, а не с наглыми прыщавыми гимназистами, что глазеют на Танечку из-под грубых пляжных тентов. Именно со мной...

Сегодня c утра мы прохаживаемся по тенистой аллее, густо обсаженной розовыми кустами. Хоть аллея и тениста, Танечка не выпускает меня из рук. Ах, милая!.. Я смотрю на ее нежную девичью шейку, на белокурый завитой локон и восторженно дрожу. Мы составляем с ней красивую пару – юная дама и ее белоснежный кавалер. И сейчас мы вдвоем – только я и…

- Танечка! Доброе утро! Как Вы прелестны нынче!

Ах, прогоните его, Танечка! Это же гимназист Бурыкин, известный ловелас и чуть ли не революционер! Бегите прочь, Танечка! Я так нервничаю, что мои шелковые оборочки трепещут... Я не могу понять, почему она улыбается, подает ручку, оправляет локоны. Почему, Танечка?..

Перевалило за полдень. Мы идем по тенистой аллее. Втроем. Танечка, я и противный Бурыкин. От него явственно пахнет табаком и старыми книгами. Танечка делает глазки – так неумело, так смешно. Отставляет ножку, теребит ленты шляпки, поджимает губки. А я, бедный верный зонтик, просто умираю от ревности.

- Знаете, Танечка, в вашем саду так приятно, так лирично! Хотите, я Вам что-нибудь продекламирую? Из Пушкина, например?
- Да, Петенька, прошу Вас!

Петенька! Нет, Вы слышали? Петенька! Да он и стихов-то прочесть толком не умеет. Без выражения читает, подлец! Не о Пушкине, видно, думает. А Танечка-то, Танечка! Краснеет, голубка моя, выступает горделиво. Как хороша! И для кого? Для Петечки Бурыкина? О, боги зонтиков, сделайте же так, чтобы...

- Не присесть ли нам, Танечка?
- С удовольствием, а то я что-то устала. Вам не мешает мой зонтик, Петенька?
- Нисколько, Танечка, он только оттеняет Вашу свежую прелесть!
- Вам не стыдно, Петенька, такие слова говорить?
- Отчего ж правды не говорить, Танечка?

О! Я оттеняю! Да я бы скрыл, спрятал, под замок посадил красу мою ненаглядную! Глазки ее зеленые, губки коралловые... Хм, где-то я это уже слышал, про губки. Наверное, в Танечкиной книжке вычитал. Или не в книжке?..

- …и губки Ваши, Танечка, как кораллы!
- А Вы видели кораллы, Петенька?
- А как же нет? Вот они, передо мною… Так и светятся, так и зовут...

Э! Э! Бурыкин!!! А тебя-то кто звал под купол мой белоснежный? Жарко что ли стало? Тенька захотелось? Ой. Как это? Что это? Пожар! Люди добрые! Грабят! Мамаша, за дочкой-то следи-и-и!..

Неприятно быть бессловесным белоснежным зонтом. Судьбина... Любимую, ласковую, чистую... под самым носом твоим целуют длинноволосые гимназисты, а ты и слова сказать не можешь. Кричи сам себе. Надрывайся. Все равно никто не услышит.

…Скоро вечер, но солнце все еще палит. Я раскален до предела. Я бы даже покраснел, если бы мог. От стыда и горечи оскорбления. Ладно бы еще Танечка стукнула его возмущенно, отпрянула, птицей прочь упорхнула. Как же! Тянется к нему губками алыми, вздыхает, ластится. Пальчики Танечкины слабеют, и я опускаюсь все ниже, ниже... вот-вот выпаду на траву...

- Не бросайте его, Танечка, держите. В теньке приятнее...

Вот разбойник! Он еще и о прохладе подумывать успевает. Да за один миг с моей Танечкой он должен судьбу благодарить на коленях, а он – «в теньке приятнее»! И все же... Не бросайте меня, Танечка...

- Татья-а-ана! Где ты-ы-ы?

О, освобождение мое! Чудо мое, генеральша Бурундукова! Благороднейшая, жирнейшая моя! Идет, глаза близорукие щурит, Танечку, солнышко мое ясное, высматривает. Сюда, сюда! Здесь мы!

Вздрогнули, отпрянули, преступники. Танечка бордовым румянцем залилась, аж слезы выступили. То-то, голубушка, честь свою помни, барышня дорогая. А Бурундуков быстро оправился. С генеральшей здоровается и Танечке важно так говорит:
- А что, Татьяна Ивановна, как Вам нынче погода?
- Недурна, - шепчет Танечка, - только жарко очень...

Все трое идут к дому. Я влачусь следом, раненный и угнетенный. В воздухе плавает жар, солнце прячется, пахнет будущей грозой. Бурыкин у крыльца изгибается колесом – прощается, значит. Ну и скатертью дорога!

Темнеет. Танечка усталой ручкой закрывает меня, ставит рядом с собой и садится у зеркала. Долго смотрит на свое отражение с каким-то новым выражением лица. Покусывает губки, улыбается. Хохочет. И, наконец, начинает бурно рыдать, нежно прижимая меня к своей девической груди. Я прощаю ей все, я успокаивающе поглаживаю ее шелковое личико. Шуршу и впитываю слезы. А за окном бурно клокочет голос ночного приморского дождя...

S_Kuns

Выбор редакции в конкурсе "Один день из жизни зонтика"