Собеседница Елены. Финал
Апрелева о нежности
28.11.11 10:12
Апрелева о нежности
«Нет, - Ира не плакала, продолжала раскачиваться, - вы Федора не знаете. Он если сказал: «Манатки», - то надо собираться. Я ведь и жила здесь, и работала здесь. И вообще, он мне за две недели еще должен денег! Денег заплатить!».
Она вдруг с силой схватила за руку, которой я опиралась на пол. Потеряв от неожиданности равновесие, я чуть не упала; покачнувшись, стукнулась о стену. Ира внимательно смотрела, как я балансирую, руку не выпускала, а напротив, тянула ее к себе, клала на сухую шелковую щеку, на извитую прядь волос, закрывала глаза, веки вздрагивали, ресницы росли необычно - строго прямо и вниз.
Я осторожно высвободила пальцы и встала в два приема. Спина болела. «Прошу прощения. Пожалуй, мне пора». Хотелось быстрее оказаться на улице, где весна, утро, скоро будет солнце и все проще. Господин Uccellino опять же, деловой обед, надеюсь, в меню не будет омаров.
«Еще минуту, - сказала Ира, не открывая глаз, - пожалуйста. Вы, наверное, думаете, что Федор - мой любовник, так вот, это не так. У меня вообще нет любовников, я не занималась сексом пять лет, или шесть - перестала считать. Или семь. Там была такая история… ну, дело не в этом. Точнее, в этом, но… Черт, я сбиваюсь. Короче: вот когда вы мне положили руку на лицо…» - «Но я не клала!» - «Неважно» - «Положили мне руку на лицо, и я впервые захотела, чтобы меня кто-то обнял, обнимите меня, пожалуйста» - «Простите, я не тот человек, что вам нужен, простите, я не могу» - «Не уходите».
Ушла. Сделала несколько аккуратных шагов по направлению к комнате номер шесть, сейчас надену деловой наряд, думала в смятении, и сразу выйду вон, ничего страшного, погуляю по городу. И я так и сделала, дорогая, на переговорах планировала быть в горчичного цвета костюме и бледно-лиловой рубашке; когда проходила к выходу, вполне могла показаться Ире сосиской в тесте исполинских размеров. Немного просроченный хот-дог. Ира так же стояла на четвереньках, разметав кудри поверх сомкнутых рук, но уже не стенала, молчала. Вокруг было очень тихо, невозможно тихо, тишина вламывалась разом в уши и в нос, и в рот и буйствовала там, организуя вакуум внутри и панику снаружи. Бегом выскочила на лестничную площадку, бегом преодолела расстояние до оживленной улицы, отдышалась.
И нисколько мне не было стыдно, что я оставила девушку, попавшую в переплет, наедине с ее неприятностями и на коленях в прихожей. У меня своих проблем - сколько угодно, у меня через три часа важнейшая встреча, от которой зависит будущая работа и, следовательно, благосостояние пятерых человек на ближайшие годы. У меня дома лазарет, я всю зиму носилась из одной больницы в другую, маме удаляли желчный пузырь и ранили печень, бабушке выстригли толстую кишку почти целиком и теперь организм рискует остаться обезвоженным - ведь вода усваивается именно толстой кишкой. А ещё у меня болит голова, так болит голова, и дома я хожу зачастую, плотно обвязав ее платком, так кажется легче, но на самом деле - нисколько не легче. У меня муж почти сутки не отвечает на телефонные звонки, наконец! И нельзя разрешить себе такое расточительство, как сочувствие Ире, посторонней женщине, все мои силы принадлежит семье. Единственное, что допустимо - перераспределять энергию между её членами, в зависимости от сезонных потребностей каждого, но чаще всего я нужна всем одновременно: муж лишается лицензии адвоката и отказывается выходить из дома, мама уличена бабушкой в сексуальной связи с соседом, бабушка ударяет маму по затылку железным прутом, мама ночью с пробитым затылком приходит ко мне пешком, а чуть позже приходит еще и тетка. Они тихо плачут на кухне, муж не выходит из своей комнаты и повторяет, глядя в темное окно: «Моя жизнь, моя жизнь».
Где-то бродила два часа, пару раз заходила в кафе, и, привычно уже командуя себе не ужасаться ценам, обязательно ужасалась и пила кофе по цене хорошего жаркого. Ты можешь догадаться, дорогая, о чем я думала. О чем вспоминала.
Ботанический сад, начало лета, большие деревья, густой мох равномерно прорастает как на северной стороне стволов, так и на южной, два небольших пруда смыкаются друг с другом, образуя в плане знак бесконечности. «Или восьмерку», - говоришь ты, как-то незаметно подошла, ни ветка не хрустнула, ни трава не прошелестела.
«Я эту математику просто со счастьем забыла, - говоришь ты, - вот бы еще и физику забыть! Так нет, зачем-то в медицинском есть эта физика, целый год».
«А ты в медицинском учишься?», - спрашиваю я, голос звучит хрипло, потому что я слишком долго молчала, наверное, неделю, или две - а просто не с кем было разговаривать.
«Ну да, - отвечаешь ты, - а толку. Все одно - физика. Вчера вот лабораторная работа была. Тоска. Единственное, что спасает, так это спирт».
И ты достаешь небольшой флакон спирта. И мы вместе выпиваем этот флакон, надсадно кашляя и запивая грязной водой из пруда, ты делишься какими-то тайными знаниями: главное, не дышать, главное, не держать во рту, сразу глотать, чтобы не обжечь десны, - и мне становится жарко, будто внутри меня зажгли костер. И пламя бушует. Пламя ревет, я спешу сообщать тебе об этом, и очень смешно, что язык «не слушается», раньше считала эту фразу просто фигурой речи, не имеющей под собой реальной основы. Непослушным языком говорю тебе о пожаре, ты соглашаешься и со словами «Бьется в тесной печурке Лазо» снимаешь тесную футболку, узкие джинсы, я смотрю на твой нежный пупок, ты ложишься в траву, и муравей ползет по твоему плечу, и желтый мелкий цветок лежит на твоей ключице, сурепка, наверное.
«Класс! Пошли купаться», - через минуту или полчаса предлагаешь ты, немного мешкаю, помогаешь снять платье, расстегиваешь сзади молнию, расстегиваешь застежку бюстгальтера, а в трусах я безнадежно как-то умудряюсь запутаться, ты поднимаешь мои ноги и освобождаешь их от бельевого плена, потом долго, долго ведешь пальцами от лодыжки и вниз, до бедра, потом не помню...
Необычный из способов обрести лучшую подругу, но я давно хотела тебя спросить, да все как-то не складывалось - откуда они знают? Как они чувствуют, эти девочки, почему выделяют меня среди прочих, что позволяет им брать мою руку, гладить ею себя по лицу, говорить «обнимите меня, я так хочу, чтобы вы меня обняли», или «какие плавные у тебя линии груди», а потом стоять на коленях в коридорах, бежать вслед за автобусом, слать письма с фальшивых почтовых ящиков и звонить по телефонам с неопределяющимися номерами.
Когда я вернулась в хостел вечером, Ира была умыта, причесана, варила в огромной кастрюле спагетти и делала к ним томатный соус, а два дивана в гостиной были заняты новыми постояльцами. Очевидно, Федор одумался, пересмотрел избранную позицию, и Ира могла уже свои «манатки» не собирать. «Добрый вечер, - поприветствовала она меня прохладно, - через двадцать минут прошу к столу». «Благодарю вас», - отказалась я.
Легла на кровать, закрыла глаза и стала представлять свою новую жизнь при новой хорошей работе, высокой зарплате и полезных знакомствах, поскольку мою кандидатуру одобрили. К слову сказать, господин Uccellino оказался госпожой Uccellino, роскошной блондинкой лет сорока пяти с синими глазами - вот ведь, оказывается, есть среди итальянцев и такие фенотипы.
Наталья Апрелева
«Нет, - Ира не плакала, продолжала раскачиваться, - вы Федора не знаете. Он если сказал: «Манатки», - то надо собираться. Я ведь и жила здесь, и работала здесь. И вообще, он мне за две недели еще должен денег! Денег заплатить!».
Она вдруг с силой схватила за руку, которой я опиралась на пол. Потеряв от неожиданности равновесие, я чуть не упала; покачнувшись, стукнулась о стену. Ира внимательно смотрела, как я балансирую, руку не выпускала, а напротив, тянула ее к себе, клала на сухую шелковую щеку, на извитую прядь волос, закрывала глаза, веки вздрагивали, ресницы росли необычно - строго прямо и вниз.
Я осторожно высвободила пальцы и встала в два приема. Спина болела. «Прошу прощения. Пожалуй, мне пора». Хотелось быстрее оказаться на улице, где весна, утро, скоро будет солнце и все проще. Господин Uccellino опять же, деловой обед, надеюсь, в меню не будет омаров.
«Еще минуту, - сказала Ира, не открывая глаз, - пожалуйста. Вы, наверное, думаете, что Федор - мой любовник, так вот, это не так. У меня вообще нет любовников, я не занималась сексом пять лет, или шесть - перестала считать. Или семь. Там была такая история… ну, дело не в этом. Точнее, в этом, но… Черт, я сбиваюсь. Короче: вот когда вы мне положили руку на лицо…» - «Но я не клала!» - «Неважно» - «Положили мне руку на лицо, и я впервые захотела, чтобы меня кто-то обнял, обнимите меня, пожалуйста» - «Простите, я не тот человек, что вам нужен, простите, я не могу» - «Не уходите».
Ушла. Сделала несколько аккуратных шагов по направлению к комнате номер шесть, сейчас надену деловой наряд, думала в смятении, и сразу выйду вон, ничего страшного, погуляю по городу. И я так и сделала, дорогая, на переговорах планировала быть в горчичного цвета костюме и бледно-лиловой рубашке; когда проходила к выходу, вполне могла показаться Ире сосиской в тесте исполинских размеров. Немного просроченный хот-дог. Ира так же стояла на четвереньках, разметав кудри поверх сомкнутых рук, но уже не стенала, молчала. Вокруг было очень тихо, невозможно тихо, тишина вламывалась разом в уши и в нос, и в рот и буйствовала там, организуя вакуум внутри и панику снаружи. Бегом выскочила на лестничную площадку, бегом преодолела расстояние до оживленной улицы, отдышалась.
И нисколько мне не было стыдно, что я оставила девушку, попавшую в переплет, наедине с ее неприятностями и на коленях в прихожей. У меня своих проблем - сколько угодно, у меня через три часа важнейшая встреча, от которой зависит будущая работа и, следовательно, благосостояние пятерых человек на ближайшие годы. У меня дома лазарет, я всю зиму носилась из одной больницы в другую, маме удаляли желчный пузырь и ранили печень, бабушке выстригли толстую кишку почти целиком и теперь организм рискует остаться обезвоженным - ведь вода усваивается именно толстой кишкой. А ещё у меня болит голова, так болит голова, и дома я хожу зачастую, плотно обвязав ее платком, так кажется легче, но на самом деле - нисколько не легче. У меня муж почти сутки не отвечает на телефонные звонки, наконец! И нельзя разрешить себе такое расточительство, как сочувствие Ире, посторонней женщине, все мои силы принадлежит семье. Единственное, что допустимо - перераспределять энергию между её членами, в зависимости от сезонных потребностей каждого, но чаще всего я нужна всем одновременно: муж лишается лицензии адвоката и отказывается выходить из дома, мама уличена бабушкой в сексуальной связи с соседом, бабушка ударяет маму по затылку железным прутом, мама ночью с пробитым затылком приходит ко мне пешком, а чуть позже приходит еще и тетка. Они тихо плачут на кухне, муж не выходит из своей комнаты и повторяет, глядя в темное окно: «Моя жизнь, моя жизнь».
Где-то бродила два часа, пару раз заходила в кафе, и, привычно уже командуя себе не ужасаться ценам, обязательно ужасалась и пила кофе по цене хорошего жаркого. Ты можешь догадаться, дорогая, о чем я думала. О чем вспоминала.
Ботанический сад, начало лета, большие деревья, густой мох равномерно прорастает как на северной стороне стволов, так и на южной, два небольших пруда смыкаются друг с другом, образуя в плане знак бесконечности. «Или восьмерку», - говоришь ты, как-то незаметно подошла, ни ветка не хрустнула, ни трава не прошелестела.
«Я эту математику просто со счастьем забыла, - говоришь ты, - вот бы еще и физику забыть! Так нет, зачем-то в медицинском есть эта физика, целый год».
«А ты в медицинском учишься?», - спрашиваю я, голос звучит хрипло, потому что я слишком долго молчала, наверное, неделю, или две - а просто не с кем было разговаривать.
«Ну да, - отвечаешь ты, - а толку. Все одно - физика. Вчера вот лабораторная работа была. Тоска. Единственное, что спасает, так это спирт».
И ты достаешь небольшой флакон спирта. И мы вместе выпиваем этот флакон, надсадно кашляя и запивая грязной водой из пруда, ты делишься какими-то тайными знаниями: главное, не дышать, главное, не держать во рту, сразу глотать, чтобы не обжечь десны, - и мне становится жарко, будто внутри меня зажгли костер. И пламя бушует. Пламя ревет, я спешу сообщать тебе об этом, и очень смешно, что язык «не слушается», раньше считала эту фразу просто фигурой речи, не имеющей под собой реальной основы. Непослушным языком говорю тебе о пожаре, ты соглашаешься и со словами «Бьется в тесной печурке Лазо» снимаешь тесную футболку, узкие джинсы, я смотрю на твой нежный пупок, ты ложишься в траву, и муравей ползет по твоему плечу, и желтый мелкий цветок лежит на твоей ключице, сурепка, наверное.
«Класс! Пошли купаться», - через минуту или полчаса предлагаешь ты, немного мешкаю, помогаешь снять платье, расстегиваешь сзади молнию, расстегиваешь застежку бюстгальтера, а в трусах я безнадежно как-то умудряюсь запутаться, ты поднимаешь мои ноги и освобождаешь их от бельевого плена, потом долго, долго ведешь пальцами от лодыжки и вниз, до бедра, потом не помню...
Необычный из способов обрести лучшую подругу, но я давно хотела тебя спросить, да все как-то не складывалось - откуда они знают? Как они чувствуют, эти девочки, почему выделяют меня среди прочих, что позволяет им брать мою руку, гладить ею себя по лицу, говорить «обнимите меня, я так хочу, чтобы вы меня обняли», или «какие плавные у тебя линии груди», а потом стоять на коленях в коридорах, бежать вслед за автобусом, слать письма с фальшивых почтовых ящиков и звонить по телефонам с неопределяющимися номерами.
Когда я вернулась в хостел вечером, Ира была умыта, причесана, варила в огромной кастрюле спагетти и делала к ним томатный соус, а два дивана в гостиной были заняты новыми постояльцами. Очевидно, Федор одумался, пересмотрел избранную позицию, и Ира могла уже свои «манатки» не собирать. «Добрый вечер, - поприветствовала она меня прохладно, - через двадцать минут прошу к столу». «Благодарю вас», - отказалась я.
Легла на кровать, закрыла глаза и стала представлять свою новую жизнь при новой хорошей работе, высокой зарплате и полезных знакомствах, поскольку мою кандидатуру одобрили. К слову сказать, господин Uccellino оказался госпожой Uccellino, роскошной блондинкой лет сорока пяти с синими глазами - вот ведь, оказывается, есть среди итальянцев и такие фенотипы.
Наталья Апрелева