Случай Навруса

Апрелева слушает о страданиях мигрантов

У нас тут счищали с крыши снег. Ходили специально подготовленные работники-таджики, и счищали. Они сразу разделились на две команды. Первая команда наверху орудовала лопатами, а вторая снизу кричала «Поберегись!» прохожим. Причем на крышу первая команда попадала через мою спальню.

Так исторически заведено, учитывая все особенности непростой кровли. Старшая по подъезду буквально сказала: а как ты хотела, милая моя? Впустив в квартиру работников и закрыв за ними окно (ощущаю себя мамой Малыша, у которого друг Карлсон), мы с дочерью отправились в магазин - отчего-то за выходные запасы провизии истощаются максимально быстро. И все было хорошо, мы вернулись с едой и даже совсем не попали под сход снежных лавин. Проводили работников, успели согреть чай, и еще - вымыть пол, подоконник и немного комод от их ажурных и песчаных следов. Как вдруг звонок.
- Это таджики, - вздрогнула я. - Они вернулись.

Тут бы подошла тревожная музыка, в духе Хичкоковских фильмов, где блондинки принимают душ, и появляется заранее окровавленный топор. Но музыки не было. А таджики были. Я просто сердцем чуяла, что им что-то нужно еще. Оказалась права. Они хотели получить подпись. Типа, жильцы претензий не имеют, а наоборот - рады. Я расписалась, закрыла дверь и приготовилась глотать чай, даже распахнула рот. Звонок. Работники. Таджики. Двое.

- Нам подпись нужна, - говорят дуэтом, опираются на лопаты.
- А я что? - не понимаю. - Я поставила.
- Поооод-пись, - медленно повторяют таджики, будто учат меня иностранному языку.
- Ну, вот подпись, - тычу пальцем прямо в подпись.
- Нет, - говорят таджики, - это не подпись, это - просто фамилия.
Причем они еще это с акцентом говорят. С таким забавным.

- Ну да, - говорю таджикам, - фамилия. У меня такая подпись - просто пишу фамилию. Не смогла в свое время придумать оригинальных завитушек. Не сумела. Пыталась, конечно, но. Все было не то. Не то. Понимаете?

- Да, - кивают таджики, - понимаем, не сумела. Да, было не то. Но вот сюда надо - пооод-пись. Не фамилию.

Так мы и разговаривали еще минуты три, пока из соседней квартиры не выбежала злая собака и не захотела всех укусить.

Собаки испугался один из таджиков, как-то даже преувеличенно испугался и шумно запрыгал вниз по лестнице через много ступеней сразу. Лопату он бросил, и она упала с ужасным стуком и скрежетом. Второй таджик не испугался, подобрал лопату и попросил воды.

- Прошу воды! - грустно сказал. Я вынесла в стакане, и он, благодарно выпивая, прокомментировал побег товарища:

- Наврус всегда бежит. Милиции боится. Я не боюсь милиции, у меня есть хорошее разрешение на работу. Я - легальный гастарбайтер.

Последние слова он произнес очень уверенно, будто бы предварительно долго разучивал, и полез во внутренний карман теплых одежд, чтобы, очевидно, хорошее разрешение мне и продемонстрировать. Я совсем не хотела смотреть на хорошее разрешение, что немедленно изобразила взмахами рук.

- Спасибо, хозяйка, - сказал легальный гастарбайтер, - а можно мне по телефону позвонить? Я быстро позвоню. Начальнице позвоню. Начальница будет ругать меня, если не позвоню.

Выдала телефон. Сверяясь с измятым листком, работник набрал городской номер, и какое-то время слушал частые гудки.
- Занято, - сказала я.

- Ай, занято, - повторил он, - можно я еще позвоню?
Я кивнула. Соседская собака вновь залаяла.
- А чего же Наврус не получит разрешения, - спросила я, заполняя паузу, - тоже бы тогда. Был легальным?
- Получит, - работник-таджик улыбнулся, - вот три тысячи рублей отдаст капитану, и получит. Но не очень хорошее разрешение. А просто разрешение. Чтобы от милиции не бегать. Чтобы в Таджикистан не прогнали.
- Ага, - сказала я, - то есть, взятку даст. Три тысячи рублей. Капитану.

- Зачем взятку? - обиделся таджик, - три тысячи рублей. Тогда он сможет со мной жить, в моей комнате, у бабушки. А то сейчас в общежитии Наврусу - плохо. Очень много человек в общежитии, и темно совсем! Окна кирпичом заложены, или газетой, много газет, но холодно. Свет нельзя включать, греться нельзя, кушать нельзя. Летом готовили на газовом баллоне, взорвался. Теперь - нельзя. Иногда только можно. В комнате Навруса семнадцать человек. Не умещаются все, даже по очереди не могут спать. Негде спать.

Легальный гастарбайтер весело улыбался, словно история его была забавная. Но это была страшная история, и я сказала:
- А может, лучше домой уехать Наврусу? Чего же он здесь. Голодный, замерзает. В комнате без окон. Не спит, даже по очереди.

- Нельзя ему домой, - с широкой улыбкой объяснил таджик, - он ведь сбежал из дома.

И принялся набирать номер начальницы.

Дозвонился и неожиданно заговорил по-таджикски. Это мое предположение, так как я не знаю этого языка. Поговорил минуты три, вернул мне телефон. Широко улыбнулся.

- Что же, - все-таки спросила я, - ваша начальница тоже - легальный гастарбайтер?

Таджик рассмеялся. Смеялся долго, даже немного заплакал от смеха. Или не от смеха.

- Нет, - сказал, утирая слезы смуглой ладонью, - не гастарбайтер. Умная женщина.

В голосе его звучало уважение, почтение и благодарность. Развернулся, ступил на лестницу, я обратила внимание на стройность его походки - так по подиуму перемещаются модели, будто бы не имея права на шаг влево или шаг вправо, а также прыжок на месте.

Наталья Апрелева