Проклятая война

Проводы в армию — Путь на восток — Уссурийская тайга — Обратно, к западной границе — Первые залпы 22 июня — Ад отступления — Коридор для сапера — Под «чушками» бомб — В болото от немецкого танка — Госпитали

Прощайте, годы «школьного вальса». Впереди служба в Красной Армии. Неведомое будущее в ее рядах меня привлекало. Я не знал, что через два года мне придется воевать на Юго-Западном фронте, против фашистской Германии.

Осень 1939 года. Стояла теплая, сухая, безоблачная погода. Мать проводила меня за околицу Никольского. Отец в то время работал в Чернухе (заведовал столовой). Накормил меня, а провожать до станции почему-то не пошел. Это меня огорчило. Я почувствовал вдруг страшное одиночество.

Сборным пунктом было здание Арзамасского театра. Первые знакомства — Лешка Губанов, учитель начальных классов из Булдакова, Пашка Парахин, Сашка Ганорский, парикмахер. Перед отправкой я прошел по милым моему сердцу городским местам. Задержался у пруда, что у школы имени Ворошилова. По первому льду катались на коньках мальчишки и девчонки — взгрустнулось… Прощай, родной город! До новых, если придется, встреч.

До отправки в воинскую часть нас привезли для формирования в Москву, на станцию Красная Пресня. Оказалось несколько свободных дней, которые я пробродил по улицам. Меня, провинциала, Москва очаровала. Жители Москвы казались счастливчиками! Но наступило время расставаться со столицей. Всех новобранцев поместили в товарные вагоны, оборудованные нарами, которые были покрыты соломенными тюфяками и подушками. Стук колес — эта музыка будет сопровождать нас целый месяц.

Прозвучавшее ночью название станции — Шахунья — указывало путь на Восток. Далеко ли? Свердловск: в продовольственном пункте комендатуры нас накормили, и мы едем. Северный Урал — несказанной красоты его пейзажи, рельеф! Жаль, что невозможно было разглядеть на полном ходу выступающие на поверхность каменья, отражающие рубиновое сияние. За Уралом — матушка Сибирь. Возникли ассоциации — походы Ермака, каторга декабристов, сибирские морозы, романтика тайги, тревожная охота на медведя, азартная охота на соболя. У нас было достаточно времени, чтобы дать волю воображению.

Когда мы приблизились к Байкалу, уже, к сожалению, стемнело. Однако и следующим утром, и целый день наш эшелон шел параллельно береговой линии озера, железнодорожный путь лежал у самой кромки берега. Где-то была остановка. Хотя купальный сезон миновал, не без бахвальства заявляю своим потомкам: я, Анатолий Денисов, в девятнадцатилетнем возрасте, купался в Байкале, в очень холодной чудо-воде Священного моря. Больше суток наш эшелон не расставался с Байкалом.

Туннели. На нашем пути их больше пятидесяти. Какие же потребовались жертвы, чтобы пробить кремнистые породы и построить такое количество туннелей. Некоторые из них тянулись десятки километров.

Наш эшелон с измученными месячным путешествием в вагонах «люкс» призывниками подходил к месту службы — это Дальний Восток, Уссурийская тайга, станция Манзовка. По ту сторону границы, в Маньчжурии, была дислоцирована миллионная Квантунская армия, подготовленная для нападения на советский Дальний Восток. К счастью, этого не произошло — военные действия в бассейне Тихого океана вынудили Японию отказаться от агрессии против СССР.

Тех, у кого было среднее и высшее образование, определили в полковую школу по подготовке сержантского состава. Учили нас тактике оборонительного и наступательного боя, картографии, саперному делу, обращению с ручным стрелковым оружием, навыкам рукопашного боя, ориентации на местности, топографии. Плюс строевая подготовка и физическая закалка. Преподавали всеми уважаемый капитан Кондратьев, лейтенанты Трач и Шаталов. Начальник штаба всесторонне представлял вероятного врага — Квантунскую армию, ее подготовленных, выносливых, настырных, агрессивных солдат и офицеров. Некоторых он даже знал поименно.

Каждое утро, как незыблемое правило, —десятикилометровый бросок в Уссурийскую тайгу, потом зарядка. Упражнения на спортивных снарядах — по расписанию. В плане легкой атлетики — бег, лыжи (зимой), прыжки. Походы в сопки. На десять суток. Мороз — тридцать, сорок градусов. На ногах кожаные ботинки. Шинель. Буденовка. Рюкзак с пайком на десять дней. Днем — военные игры, ночью спали у костра: обращенная к нему сторона тела тлела, противоположная замерзала. Так, в диалектическом единстве и борьбе противоположностей, проходили закалку будущие младшие командиры, повторяя слова: «Дым Отечества — он горек, но приятен». Возвращались загоревшими, окрепшими, напевая «Дальневосточную» («Дальневосточная, даешь отпор! Красноземенная, смелее в бой!») или «Три танкиста» («На границе тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят. У высоких берегов Амура часовые родины стоят… И летели наземь самураи под напором стали и огня»). Чтобы расслабиться, в выходные дни я и сам уходил в сопки — одному хорошо мечталось. В зарослях можно было найти волоцкие орехи, дикий, но вполне съедобный виноград, а если повезет — то и женьшень. Выпуск новоиспеченных сержантов отметили шикарным званым обедом: борщ, гречневая каша со свининой, белый хлеб, чай — это было здорово!

Четвертого апреля 1941 года нам было приказано не мешкая занять в вагонах воинского эшелона места — и на Тихом океане «наш закончился поход». ФД (Феликс Дзержинский) — самый мощный в то время локомотив — повез наш эшелон на Запад. Мы предполагали: здесь, на реке Халхин-Гол, потерпевшие от Красной Армии поражение японцы не могли не думать о реванше. Между тем от станции Слюдянка эшелон, минуя ответвление в сторону Монголии, пошел по Транссибирской магистрали дальше на Запад. Несколько минут эшелон стоял на зловещей станции Тайшет. Здесь, в лагерях ГУЛАГа, мучались и гибли многие тысячи людей.

Наш поезд останавливался крайне редко, только в случае крайней необходимости. В глазах женщин на станциях можно было прочесть тревогу за нас, едущих на Запад, где сгущались зловещие тучи войны. Потребовалась всего неделя, чтобы наш воинский эшелон прошел восемь тысяч километров, от побережья Тихого океана до западных рубежей страны. Помню остановку в Тернополе, городе Западной Украины, недавно отнятой у Польши. В нем еще были зримы следы частной торговли, предпринимательства, и то и дело косые на нас взгляды западных украинцев, привыкших к капиталистическому укладу жизни. Обосновался наш 84-й батальон недалеко от села Стегниковцы. Ждем-с!

Уже вечером 22 июня 1941 мы заняли оборону по периметру Хировского леса под Перемышлем, на границе с Польшей. На первые залпы с той стороны я реагировал помутневшим лицом, на что обратил внимание рядом лежащий сержант Нестеренко. Вскоре страх прошел. Сознание освободилось от иллюзий непротивления злу — сердце наполнялось жаждою борьбы, крови. Вскоре лес был сметен немецкой авиацией — остались лишь обгоревшие, поваленные деревья. К счастью, это случилось после того, как наш батальон оставил лес.

Мне пришлось быть участником трагедии отступления. Это был ад не библейский, а реальный: неуправляемые отступающие войска, без организованного снабжения оружием и продовольствием; вереницы беженцев, нагруженных домашней утварью; лошадиные повозки, эшелоны с эвакуированными — все это хаотично откатывалось на восток, под непрерывным обстрелом, сея кровь, страх, ужас. Злонамеренно над несчастными кружили стаи воронья, чуя добычу… Было стыдно за нашу державу, точнее за власть имущих, допустивших трагедию. Отечественного производства самолеты не выдерживали боя с самолетами противника, горели точно охапка соломы, а наши зенитные установки попадали в «молоко». Бойцы Советской армии были вынуждены ходить в атаку на немецкие танки с винтовками старого образца да с бутылками с зажигательной смесью. В одной из таких атак погиб смертью храбрых наш командир роты, капитан Кондратьев — угодивший в него снаряд оставил от нашего любимого командира лишь фрагменты тела. Некоторые генералы, вследствие слабой полководческой подготовки, обрекали в немецкий плен целые армии.

Совсем не случайно, до приступа спазмов, слушаю любимую песню Кирилла Молчанова «Вот солдаты идут». В памяти всплывает поход по опасным дорогам Западной Украины 3 июля 1941 года — буквально по нашим стопам наступали немцы. Стояла невероятная жара. Мы шли растянувшейся колонной, по дороге, уложенной булыжником. За плечами у каждого — полуавтомат, вещевой мешок, сверток шинели, на ремне — гранаты, патроны, тесак-кинжал, котелок. Обливались потом. Хотелось пить. Между тем все водоемы были отравлены «братьями-западноукраинцами». Некоторые солдаты, изможденные тяжким отступлением, падали, становились жертвой немецкого плена. Как-то я оказался в обмороке — упал — но в то же мгновение поднялся. Рядом идущие бойцы посчитали, что я споткнулся. Ближе к вечеру начался дождь, освеживший наши души. Шли мимо какого-то хутора. В домах засветились вечерние огни. Чертовски хотелось одного — войти в дом и уснуть. Ведь три года нога не вступала на порог дома. Но чувственная слабость как пришла, так и ушла — сирены не сработали, аргонавты продолжили нелегкий путь. Потом стало известно, что в день нашего третьеиюльского похода к стране по радио обратился Сталин: «Братья и сестры, генералы и адмиралы, офицеры и бойцы…» — вспомнил, что у него есть братья и сестры, которых еще вчера по его велению расстреливали, загоняли в лагеря на каторжные работы.

Несколько эпизодов из моей саперной работы на ЮгоЗападном фронте. Надо оговориться, что мы находились под постоянными ударами немецкой авиации. Шанс на спасение — бежать навстречу летящим стервятникам и на условно безопасном рубеже падать, ложиться на спину, наблюдать падающие «чушки» (бомбы). В коридоре между отступающими нашими войсками и наступающим противником нам, саперам, было предписано уничтожать все железнодорожные сооружения и железнодорожные пути. Впечатляло зарево ночных взрывов: высвечивались летящие в небо разбитые шпалы, куски рельсов, фонтаны песка и гальки, щебенки. Нельзя было мешкать, суетиться, допускать просчеты. К сожалению, нередко случалось и такое, непоправимое. Несомненно, наша подрывная работа сдерживала наступление немцев. Можно представить, какими словами они посылали нам «приветствия», вынужденные, прежде чем продолжать наступление, восстанавливать необходимые коммуникации.

Потом были Львов (местные жители здесь стреляли нам в спину), Тернополь, Проскуров, Дарница, Киев, Харьков, Белгород, Белая Церковь. На большом пути часто приходилось быть в окружении немецких войск. Вшивые и голодные, мы находили дорогу к своим, избегая встреч с немцами и полицаями. Где-то в июле наш батальон, обессиленный и поредевший, был выведен из зоны боевых действий. Чтобы мы восстановили физические силы, нас определили в общежитие сахарного завода в городе Бурынь Сумской области. К этому времени мой вес не превышал сорока килограммов при росте сто восемьдесят сантиметров — кожа и кости остались от двухмесячного пребывания на фронте. В Бурыни нам была предоставлена калорийная еда — по потребности свиное сало, сахар, белый хлеб. Воспрянули — и опять на фронт.

Страшно, с большими потерями, переправлялись на восточный берег Днепра. В числе других мне удалось пробежать через подожженный немецкими самолетами мост. Другие переправлялись как придется, под плотным огнем противника. Сколько несчастных нашли себе вечный покой в Днепре…

Однажды «один на один» пришлось сразиться с немецким танком. Танкист мог прошить меня пулеметной очередью, но, к моему счастью, командир танка избрал другой вариант — решил раздавить «Ивана» гусеницами. Бежал я, как говорится, со скоростью газели, понимая, что на меня движется страшная смерть. Выручили плотные заросли болота. Ушел в воду, добрался до камышей и спрятался в них, оставив над водой только нос, а заодно оставил экипаж танка с носом. Поединок был выигран, но такое чудо — избавление от неминуемой гибели — может случиться только один раз в жизни, и то — если повезет! Гуляй до поры до времени, славянин!

На одном из участков железной дороги немецкие стервятники превратили в кровавое месиво эшелон с эвакуированными. На обочинах лежало несчетное число трупов, над трупами кружило воронье. На кровавом поле оставались две неразорвавшиеся авиационные бомбы замедленного действия, с которыми я еще не встречался. Мне предстояло их обезвредить, чтобы можно было убрать тела несчастных и восстановить движение поездов. Приказ есть приказ. Надо было действовать. Страшновато. Хотя в то время я владел приблизительными расчетами самопроизвольных во времени взрывов немецких авиационных бомб. «Вот рванет стерва, — думал я, приближаясь к «чушке», начиненной взрывчаткой и металлом, — и останется от тебя, милый друг, лишь имя с фамилией, а для родителей — похоронка».

Поставил к взрывателю толовую шашку, вставил кусочек бикфордова шнура. Зажег. Взрыв застал меня уже в укрытии. Лоб и нос покрылись каплями холодного пота — моя патология в критические моменты жизни. Я облегченно вздохнул. Благостно сознавать, что ты, Толька, исполнил долг и остался жив.

Наступать мне не пришлось. 31 октября 1941 года под Новым Осколом Курской области я был ранен. Началось путешествие по военным госпиталям: Борисоглебск, Воронеж, Челкар (Казахстан), в каждом из них можно было свидетельствовать страшную трагедию войны. Путешествуя в санитарных поездах, острее воспринимал судьбу обреченных, оставшихся калеками на всю жизнь. Каждый стук дверью казался взрывом снаряда...

Моего тестя, Василия Ивановича Лебедева, семь лет вдали от Арзамаса и семьи испытывала судьба — быть или не быть…

Его, резервиста Красной Армии, призвали весной 1939 года. Отправили штурмовать линию Маннергейма. В Арзамасе осталась семья — жена-домохозяйка и трое малолетних детей. На что жить? От власти никаких пособий, будто и не в интересах государства ушел на фронт единственный кормилец семьи Лебедев. Семья нищенствовала. Чтобы не умереть с голоду, ездили буквально с сумой к родственникам в деревню, привозили картошку, лук, иногда немного яиц. Жена Василия Ивановича — Александра Степановна — ходила на бойню за кровью убитых животных, которую потом запекала в печке. От этого запаха детей мутило. Страшным бедствием наступала зима: не было ни дров, ни угля, ни денег. Александра Степановна отправлялась в ночь в березовую рощу корчевать пни, корни сваленных деревьев — надо было спасаться от замерзания. В условиях тиранического режима такая ночная вылазка за «энергоносителями» могла закончиться печально: в то жестокое время даже детей сажали в тюрьму за горсть собранных колосьев.

Резервист Василий Лебедев тем временем выполнял на фронте опасные задания — доставлял на полуторке боеприпасы на передовую. Одна пуля «кукушки» (так называли финских снайперов, сидевших на деревьях), угоди она в смертельный груз, оставила бы от машины с водителем лишь фрагменты. Но боец Лебедев думал больше не об этом, а о том, что он должен выжить ради своих оставшихся без куска хлеба детей. Пусть в кошмарном сне останутся надолбы, доты, дзоты, рвы, «кукушки» линии Маннергейма.

Война с финнами закончилась в марте 1940 года. В Арзамасе ждали домой кормильца со дня на день. Однако дни, недели, месяцы проходили напрасно. Что с ним? Печальный ответ пришел 22 июня 1941 года — началась Отечественная война. Лебедев снова оказался на фронте. Снова на полуторке доставлял под огнем противника боеприпасы. Он прошел всю войну, вплоть до Берлина. О своих военных подвигах рассказывать не любил, за него говорили благодарности Сталина, по числу взятых им немецких городов — больше тридцати.

Мой дядя, Александр Иванович Кочетков, религиозный фанатик, погиб на фронте, не сделав ни одного выстрела. Семен Михайлович Денисов, другой мой дядя, был красив не только внешне, но и душой. Прославился в селе первым по мастерству исполнения гармонистом, а также лучшим трактористом. Меня приучил к рыбалке. Убит 4 апреля 1944 года при штурме крепости Кенигсберг. Его жена Настасья каждую осень уходила в степь. Здесь останавливалась стая белых журавлей, чтобы перед полетом в дальний край передохнуть и набраться сил. Здесь она пыталась догадаться, который из журавлей ее Семушка. Сквозь слезы спрашивала:

— Семушка, мой ненаглядный. Семушка, отзовись, дай о себе знать.

Однако все безмолвствовало
.

— Семушка, пошевели крылом, я твоя жена Настасья…

— Мы все бывшие мужья, наша теперь радость — это полет, — послышалось Настасье из глубины ее утомленного сердца. С криком стая белых журавлей поднялась с поля, а Настасья, встав на колени и глотая горькие слезы, еще долго-долго смотрела вслед все дальше и дальше улетающей стае…

…Смею высказать свое убеждение: победу над фашистской Германией одержала смерть. Смерть двадцати семи миллионов наших соотечественников, превратившихся в белых журавлей и обреченных на вечный полет во Вселенной. Вечная им память!

Анатолий Денисов

Ева.Ру, отпрос “Праздновать День Победы нужно, чт