Не быть Офелией?

Спектакль "Розенкранц и Гильденстерн мертвы", премьера которого состоялась этой весной, напомнил то волшебство проявления фотографии, когда фотограф в темноте колдует с красной лампой, ванночками и горячей сушкой. Вы уже знаете в общих чертах, ЧТО там, на фотопленке, но, затаив дыхание, смотрите, КАК проступает изображение, и картинка постепенно становится четкой, и с ходом времени вы уже видите целое с упоительным множеством деталей. Так и в спектакле Другого театра: есть известный сюжет, и есть - другая история, живая и волнующая, которая подобно фотографии проявится перед зрителем.
"Розенкранц и Гильденстерн мертвы" - известнейшая пьеса крупного драматурга современности Тома Стоппарда - была написана в 1966 году. Обычно ее сюжет излагают так: пьеса рассказывает историю принца Гамлета через восприятие двух его приятелей. Но сколько же интересных подробностей упускает эта формула! Поистине, и в самой пьесе, и в постановке Другого театра все самое интересное - в деталях.
Для начала, пьеса была переведена на русский язык молодым Иосифом Бродским и включает несколько сцен из оригинального текста Шекспира "Гамлет, принц датский", которые даны в переводе Михаила Лозинского. Текст парадоксальный, ироничный и полный цитат. Знатоки театра и творчества Стоппарда обязательно упоминают тот факт, что драматургу очень интересен мотив двойников и тема зеркал. Как писал известный театровед Ю. Фридштейн в статье "Розенкранц, Гильденстерн и другие" Стоппарда "увлекает своей загадочностью и непознаваемостью сама идея двойственности, множественности личности, ее отражений, ее текучести, ее размытости".

Сценография нарочито проста: слева стоит то ли голое дерево, то ли корабельная мачта; справа - зеркальная стена, которая иногда распахивается; а на заднем плане - одни и те же облака. На переднем плане сцены - два чемодана и нечто вроде сидения, сделанное из катушка для корабельного каната. То есть пространство сцены - это точная иллюстрация первой же ремарки драматурга "Два человека… проводят время в местности, лишенной каких бы то ни было характерных признаков" и реплики Гильденстерна "Небо везде одно". Театральный свет и музыкальное оформление не менее просты, и даже могут показаться скупыми, однообразными - но все внимание зрителей обращено на действующих лиц. Тем более что и зал этому способствует: зрительские ряды возвышаются над сценой, и расстояние до актеров совсем не велико.
А вот и герои, которых и героями-то назвать трудно. Да, Гильденстерн и Розенкранц, бывшие у Шекспира второстепенными персонажами, у Стоппарда стали персонажами центральными, но... Они, что называется, нормальные люди. Они настолько обычные и так давно рядом, что не только окружающие путают их имена, они и сами порой забывают, кто из них - кто. Розенкранц (Евгений Стычкин) - с виду простоват и как будто бесхитростен (но играет на таких полутонах, что время от времени ожидаешь от него неимоверной хитрости), он любит подурачиться и рад услужить другу. Гильденстерн (Анатолий Белый) - будет поумнее, склонен к поэзии, подмечает мелочи и вовсю рефлексирует. Да, когда-то герои вместе учились и дружили с Гамлетом, а теперь их призвал король, и вот они разбужены рано утром, согласились с вызовом, следуют ко двору и - себя не помнят, себя вспоминают. И неизвестностью - томятся. Прибыв во дворец, герои получат поручение развеселить принца и, по возможности, узнать тайну его внезапной меланхолии. Незаметно их лучшие дружеские побуждения перерастут в шпионаж за принцем, затем они уже будут конвоировать Гамлета в Англию, а там - в результате сложной интриги - примут смерть.

Трудно сказать, кто в этой постановке "играет первую скрипку" - Е. Стычкин или А. Белый. С одной стороны, в силу характера Гильденстерну отдано больше ярких реплик, и Анатолий Белый убедителен во всем диапазоне соответствующих эмоций. Но следует отдать должное и его партнеру: работа Евгения Стычкина крепкая, он адекватный участник плотного диалога, который зачастую идет даже без слов, а на уровне взглядов, мимики, жестов.
Драматургия Т. Стоппарда предполагает множество разных игр, это прекрасный "театр в театре". Персонажи ощущают неясность своего будущего, волнуются, отчего и пытаются через игру разрешить всяческие неопределенности. Розенкранц и Гильденстерн играют в " орла или решку", в вопросы без ответов, а еще репетируют, как и что спрашивать у принца, и дважды (по очереди) разыгрывают ситуацию, как они прибудут с письмом к английскому королю и поведут беседу. Вот в этих парных сценах самого разного темпа и становится очевидным, что Е. Стычкин и А. Белый - крепкий, слаженный дуэт. Оба актера убедительно представляют частную историю своих персонажей. Впрочем, в постановке найдется еще несколько ярких диалогов и мизансцен, которые запоминаются надолго. Во многом это обусловлено режиссурой.
По пьесе Стоппарда, на пути нашим героям трижды повстречается труппа актеров-трагиков (в лесу перед датским замком, в самом замке и на корабле в Англию). Как раз общение с Актером, предводителем труппы, дает Гильденстерну и Розенкранцу обильную пищу для размышлений. И всю свою длинную дорогу (из мира привычного через непривычный - в мир иной) небольшие люди будут задаваться большими вопросами о жизни и смерти.

Павел Сафонов поставил пьесу с некоторыми сокращениями текста и существенным сокращением списка исполнителей. Ключевые персоны королевства - Гамлет, Король-дядя и Королева-Мать, Полоний, Офелия и другие - играются всё теми же трагиками, которых наши герои встретили в лесу накануне (да-да, все роли играют только мужчины, как это было во времена Шекспира и как положено Стоппардом). При этом бродячие актеры только сменяют костюмы, но грим - все тот же.И это режиссерское решение становится увлекательной загадкой. Где иллюзии, а где реальность? А действительно ли Гильденстерн и Розенкранц прибыли ко двору и наблюдают Гамлета посреди интриг? Может быть, они все ещё в лесу и только смотрят спектакль, который трагики разыгрывают за несколько монет? Или, напротив, судьба уже свершилась, и это уже души казненных героев вспоминают недавние события? Ведь мы видим на сцене только Розенкранца и Гильденстерна, которые, судя по названию, уже мертвы, и еще актеров-трагиков, которые, судя по всему, лучше всего играют, изображают, представляют смерть.

По-своему забавно, что при первой встрече трагики выглядят сразу и как одичавшие клоуны, и как потрепанные жизнью проститутки. Выбеленные лица смотрятся как клоунская раскраска (кстати, замечательный грим!). Костюмы трагиков намеренно выглядят как вещи, которые в прошлом претендовали на богемность, эдакий "бабушкин шик" серо-пыльных тонов, и с непременной горжеткой. Это, в общем-то, логично: бродячая труппа переживает далеко не лучшие времена. Костюмы датского двора - уже из тканей белого цвета, с историческими деталями елизаветинской эпохи, и особенно эффектна корона Королевы. Единственное смущающая деталь во всех костюмах - это белые балетные тапочки на трагиках в сценах в Датском королевстве, и действительно ли необходимы черные носки, заметные из-под белых костюмов?
Можно отнестись к упоминавшемуся исполнению всех ролей мужчинами как к отдельному аттракциону (в рамках спектакля). И здесь можно только посочувствовать сложности задачи, которая выпала Илье Оксу, играющему Офелию, - олицетворять амплуа травести. Грань между актером-трагиком и актером-Офелией была незаметна. А еще можно удивиться Денису Яковлеву (Гертруда), чья утрированная пластика создавала образ "Мужчины, пародирующего спивающуюся даму", и в то же время его голос по мелодике, по интонациям звучал именно как женский.
Актер-предводитель в исполнении Григория Сиятвинды заслуживает отдельно разговора. Только представьте, он носит дикую вязаную шинель и громадную почти бесформенную фуражку, в руке - раскладной костыль-стульчик. Он готов продавать зрелище, зримые истории всем и каждому. Он как будто знает о публике все: и чего она хочет, и чему она верит. Он безудержно словоохотлив и очень трагикомичен в своем Актерском пафосе (пафосе персонажа, не Сиятвинды). В то же время некоторые интонации прозвучали так, что было невозможно отделаться от мысли: перед нами - дух отстраненного злодейства, своего рода реинкарнация Джокера и Лектора Ганнибала. Не человек, а ожившая кукла-Петрушка, маленький генерал смерти.

Всё вместе складывается, по сути, в трагикомичный балаган - и весело, и страшно, - который с виду выглядит как небольшая частная история. Жили-были где-то "с краю" небольшие люди, ничего дурного как будто не сделали, ан, попали в большую историю. Пожалуй, самая животрепещущая загадка - а могло бы всё сложиться иначе? Без предательства, без интриг, без английской плахи? Скорее всего, в пьесе есть несколько ключей к разгадке, но из спектакля запомнился интонацией А. Белого ответ самого Гильдестерна: "Должно быть, был момент в самом начале, когда мы могли сказать - нет. Но мы как-то его упустили".
И опускающаяся темнота скроет их от зрителей. А когда разгорится свет, на полу будут лежать только трагики - как в последней сцене шекспировского "Гамлета". Актеры поднимутся и начнут снимать королевские костюмы, "Офелия" приподнимет юбку и заковыляет прочь… Но все они так и застынут - немая сцена, пока свет гаснет окончательно. И это тоже неуловимо напомнило проявку фотографий, только наоборот: вот изображение уже есть - а теперь его как будто и не было.

Андрей Сенькин