Город-парк и его секреты

Эта страна встретила меня синим рассветом, вращающимися ветряками за окном автобуса и звуками «лунной сонаты»... Автобус катил по родине Бетховена.
И так сложилось, что мое открытие этой страны похоже на матрешку: открыв одно, нахожу внутри другое, а там следующее.

Коренная киевлянка, выросшая с мыслью, что мой родной город - это город-сад, я поразилась, увидев Гамбург. Открытие номер один гласило: Гамбург - это даже не город-сад. Скорее, это сад, в котором очень тактично, не нарушая его гармонии, разместился город. Удивительно, как бережно относятся здесь к природе, и она как будто чувствует это.

Белки бегают по улицам, чуть ли не путаясь под ногами. Птицы всякие, известные мне и неизвестные, тоже совершенно не боятся. Летом мы с коллегами обедали в саду возле бюро, а синички просто ходили под столом между ногами и подбирали крошки. Да что там говорить, если зайцы (уж им-то положено бояться!), когда проходишь в трех метрах, даже не убегают! Но венцом моего открытия «экологической столицы» стала сцена «Внимание, пешеходы!» с парой уток в главной роли. Увидев, что движение остановилось, причем в обе стороны, сначала я не поняла, в чем дело. А когда заметила, эта утиная супружеская парочка была уже на середине дороги. И все стояли, пока они не дочапали чинно и важно до тротуара, - только тогда движение возобновилось, а я, наконец, закрыла рот и вспомнила, что надо бы сфотографировать... но было поздно, шоу закончилось.

И уж совсем не удивилась я тому, что снегири не прилетают сюда зимой, а живут круглый год. Потому что здесь - Север, и гамбуржцы периодически подчеркивают это: «Das ist Norden!» Неважно, что в этом северном городе в начале апреля расцветают магнолии - для снегирей здесь родной дом! Возле офиса растет вишня, на которой семейка снегирей обитает постоянно. И теперь я знаю, что снегирь на цветущем дереве - это не фотошоп! Это просто Гамбург.

Вот именно этой своей стороной: не как свободолюбивая купеческая крепость, не как один из мощнейших городов Ганзейского союза и не как второй по величине город нынешней Германии (все это, по большому счету, не было для меня новостью), - а как паркогород, живущий с любовью к природе, поразил меня Гамбург сильнее всего. И за это открытие я благодарна ему.

Теперь, по прошествии шести с половиной лет, когда я еду в отпуск в Киев, коллеги спрашивают меня: «Вот ты туда поедешь - домой, или сюда вернешься - домой? Или и то и другое?» И я отвечаю: и то и другое. В Киев - естественно ,домой, это и говорить нечего. Но уже и здесь что-то такое появилось… Мне уже нравится этот город, на первый взгляд показавшийся нелепым и провинциальным, с его вечно мокрым рваным небом. Начинает вырисовываться «мой Гамбург», хотя он еще очень-очень маленький. А все потому, что уже и здесь появились люди, с которыми хорошо, но об этом - чуть позже.

Паркогород... Тем не менее, он живет и развивается по тем же законам, что и любой большой город: бывшие пригороды - городки и деревеньки - поглощаются растущим «монстром» и становятся его районами. При этом каждый из них сохраняет свой Ратхауз (Ратушу, или «горсовет», который превращается в районную администрацию) и обязательно свой Шлосс - замок, служивший жильем местным правителям во времена самостоятельности городка. На сегодняшний день большинство этих замков превратились в краеведческие музеи.

В 1937 году, вместе со своими Ратхаузом и Шлоссом, официально вошел в состав Гамбурга и Бергедорф - район, в котором мы живем.

Бергедорф сам по себе очень разный. Лучше всего я изучила его исторический центр и Аллермёэ - один из жилых районов на юге. Там живут многие друзья, и там стоит лютеранская церковь Франц-фон-Ассизи, которую построил 20 лет назад мой шеф и хороший друг нашей семьи архитектор Нильс Родериан. Эта церковь стала одним из самых приятных моих открытий на Бергедорфе и во всем Гамбурге.

Когда я ее увидела впервые, она показалась мне похожей на огромную птицу с длинной шеей, раскинувшую крылья. 40-метровый, покрытый медью шпиль был изготовлен целиком в Зегеберге, пригороде Гамбурга, привезен ночью на Аллермёэ (чтобы не мешать днем уличному движению) и с помощью крана установлен на кирпичную кладку колокольни.

Особенности начинаются с самого входа. У входа - символичный «камень преткновения» (у Родериана все со значением). Это большой камень, вмурованный в кладку стены. Обычно открыта только правая половинка двери, но если открыть и левую, камень таки оказывается на дороге, как и задумано.

Не споткнувшись о камень и войдя все-таки в здание, поднимаю глаза к перекрытию и вижу «скелет птицы» изнутри - удивительной красоты деревянный каркас. Только истинному архитектору удается так органично соединить красоту конструкции с ее функциональностью. Деревянный «хребет» и «ребра», с высотой сечения соответственно 70 и 40 см, несут легкое перекрытие - «спину» и «крылья» птицы. И поднявшись на хо́ры, с одинаковым удовольствием любуюсь этим прекрасно организованным пространством снизу вверх и сверху вниз.

Аналогичным образом подвешена по другую сторону от алтаря купель для крещения.
Колокольня одним углом врезается в здание. Угол этот виден в окошко с верхнего яруса. А войдя внутрь колокольни через маленькую дверь и задрав голову вертикально вверх, можно увидеть деревянный потолок (не устаю любоваться игрой материала) и деревянную же розетку, которая, при всей ее красоте, не просто розетка. Это люк, который открывается, если надо спустить колокол для ремонта или замены.

...Пока Нильс проводит экскурсию по церкви, регулярно звонит мобильник, решаются вопросы со строителями, фирмами-партнерами, клиентами... Строители подводят (плевать, что немцы, ничто человеческое им не чуждо), фирмы иногда тоже, клиенты возмущаются; возмущение свое они изливают... правильно, на архитектора. Глядя на все это (а ЭТО происходит не только сегодня, а практически каждый рабочий день), я вижу что-то до боли родное и делаю еще одно, хоть и неприятное, но важное открытие. Стремясь поделиться им с Нильсом, собираю остатки интеллекта и весь свой словарный запас, чтобы произнести по-немецки народную мудрость: «Всяк художника обидеть норовит», а когда мне это удается, добавляю, что вместо «художника» можно поставить «архитектора» и истина от этого не пострадает. Ржем. Мы вообще много смеемся вместе, полностью опровергая дурацкий стереотип об отсутствии у немцев чувства юмора и о том, что им не смешно то, над чем смеемся мы, и наоборот.

И вот тут я подхожу к главному открытию; к самой последней, спрятанной в глубине маленькой матрешке, но она - самая удивительная и уж точно очень важная.
Непосредственное общение с живыми, а не гипотетическими немцами привело меня к кардинальному выводу: у нас гораздо больше общего, чем мы всегда думали.

Конечно, они очень разные (как, впрочем, и мы). Умные и идиоты, пунктуальные и разгильдяи, вежливые и наглые, аккуратные и неряхи, доброжелательные и подло-сволочные... Ну прям все как у нас!
Есть среди них такие, которые в молодом возрасте считают, что немцы не должны иметь детей. Нет, это не чайлдфристы! Они считают, что немецкая нация так виновата перед человечеством, что должна просто вымереть! Должна! А есть такие, которые с радостью вернули бы третий рейх.

Между этими двумя крайностями есть еще миллион всевозможных оттенков, среди которых (к счастью) имеется огромное множество абсолютно нормальных и даже прекрасных людей! Что меня очень радует. С ними можно говорить на любые темы, всегда находя взаимопонимание, да «чьерт побьери» - они даже смеются над теми же анекдотами, что и мы! И чем дальше, тем больше для меня тускнеет и покрывается пылью дурацкая поговорочка «Что русскому хорошо, то немцу смерть» - вот уж бред собачий!

Многие наши, живущие здесь, со мной согласны. И примерно столько же - не согласны. Те, что не согласны, говорят, что чем дольше здесь живут, тем больше убеждаются, что у нас совершенно разные культуры, образ жизни, взгляды... одним словом, между нами пропасть. Интересно, где они это видят? Как будто мы не в одном городе живем... Якобы, раз мы говорим на разных языках, то и во всем остальном никогда не поймем друг друга - вот такое у некоторых убеждение, и им не докажешь обратного.

Когда я это слышу, мне вспоминается множество моих соотечественников, которых я тоже никогда не пойму: ни их взгляды, ни поступки, ни образ жизни. Между нами действительно пропасть, хотя мы и говорим на одном языке.
А с немцами... О том, что мы можем при желании понять друг друга даже лучше, чем мы ожидаем, нагляднее всяких объяснений свидетельствует один совсем короткий диалог с другим знакомым гамбуржцем, Вольфгангом М.

Как-то я, рассказывая ему о «прошлой жизни» на родине, вскользь заметила:
- Знаешь, к сожалению здесь очень немногие понимают, что там, у нас, было далеко не все плохо...
- Нет, не так. Там было не все хорошо, - поправил меня Вольфганг.

mari-luciente

Статья участвует в конкурсе «Мое открытие...»