Итальянская традиция

Весело было в избе под новый год. Крутилась ручка мясорубки, в печке булькало что-то пахучее, толстенькая елка блестела фольгой. Где-то между диваном и новогодним столом ползал мальчик Влася, с упоением размазывая по полу свежее сливочное масло. Ильинична вытерла передником раскрасневшееся лицо и без раздражения взглянула на внука. Играй, играй, малец. Масла в погребе полно.

Влася чихнул и уперся сопливым носом в ручку дивана. Хотел зареветь, но раздумал – идея обмазать обидчика маслом показалась ему куда привлекательнее. Жирными ручонками Влася ухватился за бахрому и встал на ножки. Его умильные глазки глядели на диван с недетской теплотой.

Диван содрогнулся. Промаслиться в новый год было бы обидно. Он заскрипел, заохал, и Ильинична вдруг обернулась на эти его нехитрые призывы.

- Власька, паразит! Отползай от дивана-то, слышишь? На нем еще прабабка моя помирала, а ты...
- Ай-ай-ай! – сурово сказал Влася, но все-таки послушно отполз в сторону.

Дверь распахнулась, впуская деда Никифора, весьма нетрезвого, но бодрого. Он широким жестом скинул шапку и упал на диван. Шапка, пролетая мимо Власи, сыпанула снегом, отчего Влася вздрогнул и уронил масленку.

- Ну, бабка! Такое расскажу! – Никифор хлопнул в ладоши, чем привел внука в состояние радостного возбуждения, – что, Власенька, и тебе послушать хочется, чего дедка-то твой узнал? Ну, давай, давай, лезь на сюда, на коленки. Ручки-то у тебя какие гладенькие, блестящие!
- Да в масле он, Никифор, брось ты его. Потом отмою.
- Но-но, ты мне внука не порть, – хмыкнул Никифор, – пусть слушает, что дедка говорит!
- Да не томи уже, – Ильинична вытерла руки и села на табуретку.

Никифор приосанился, дунул на Власину пушистую макушку и принялся излагать.

- Иду я, значит, мимо сельпо. А там радио новогоднее разговаривает...
- Ну, про сельпо-то я догадалась, а вот в «мимо» ни за что не поверю!
- Молчи, старушка! – еще больше покраснел Никифор, – слушай мужа своего! Иду я, значит... А радио про заграницу болтает. Про то, как бусурманы новый год встречают. Болгары там, корейцы всякие, австралы... Но лучше всех итальянцы делают! Что тебе, Власенька? Побегать хочешь? А ну как не пущу?
- Да пусти его, Никифор, хуже будет. Ползи, ползи! Вон, яблочки в корзинке, покушай. Не мешай дедке меня окультуривать, – Ильинична переместилась на диван и приготовилась слушать про находчивых итальянцев.

Диван благодарно осел под тяжелым телом хозяйки: сиди, мол, Ильинична, с удовольствием. Влася на эту идиллию человека и вещи глядеть не стал. Проложил дорожку к яблочной корзинке и там затих. А Никифор продолжал:

- Как начинает у итальянцев новый год наступать, собирают они все свои старые и ненужные вещи в большую кучу. Чтобы, значит, с последним ударом весь этот хлам в окошко покидать.
- Как это? – опешила Ильинична, – зачем же это?
- А это девиз у них такой: в новый год – как в новую жизнь. Без старого барахла.

Подивилась Ильинична на глупых иноземцев, поохала. Да снова к печи отправилась – к новому году ждали гостей, соседей Семафоровых. А те покушать мастера.

- Ты куда, старая? – недовольно пробурчал Никифор, – я ж не закончил еще.
- А что еще-то? – отозвалась Ильинична от кухонного стола.
- Так это... Мораль!

Расхохоталась Ильинична. Да так звонко, что даже Влася ей вторить стал, чуть яблочком не подавился. А Никифор не растерялся:

- То есть выводы! Поняла?
- Поняла, поняла, – задохнулась Ильинична, – Власька, ты-то хоть замолкни! Ой, не могу!
- А раз поняла, рассказываю. Мудрый народ эти итальянцы. Посему и нам бы их примеру последовать не мешало. Так что готовь, родная, кучу. И с последним ударом часов побросаем мы ее в окно.
- Да какую кучу-то? Ты что надумал – не пойму.
- Будем от старья избавляться. От кастрюль дырявых, от шубенок, молью траченных, от...

Обомлела Ильинична. Это что же, значит, все свое имущество, годами лелеемое, взять да за окно вывалить? И чтобы к утру соседи уже все порастаскали?

- Ты, дед, больше под Новый год «мимо сельпо» не ходи, ясно? – сурово сказала она и потянулась к скалке.
- Да неужто ты барахла жалеешь? – Никифор юркнул за диван и вытащил старый пыльный сундук, – во, погляди: старье-старьем!

На пол полетели ситцевые сорочки, лысенькие горжетки и протертые наволочки. Влася с наслаждением окунулся в ворох тряпья, зарылся в самый низ и начал самозабвенно чихать. Ильинична опустилась на колени рядом и прошептала:

- Так это же мое приданое, Никифор...
- Ну, ладно, ладно. Вижу, стресс это для тебя. Пусть приданое остается! Выкинем диван. Все равно он Власенькой подпорченный, не жалко будет, – и кулаком по сидению – хрясь!

Диван аж застонал. Кулаком-то не больно было. А вот остальное... Как же так? Верой и правдой служил больше сотни лет. Не рассыхался, без надобности не скрипел, обивки претерпевал честно. И – на тебе! Выбросить надумали! Ильинична, заступись!

Но тут, как назло, раньше времени явились соседи Семафоровы. Пришлось ставить стол, тащить закуски да самогонку. Вот уже и полдвенадцатого... Еще минут пятнадцать ушло на заталкивание извивающегося Власи в специальный стульчик. Пять минут – на настройку телевизора. Три – на тост за старый год...

И тут Никифор поднялся:

- А теперь, дорогие гости, новогодний аттракциён. По древней итальянской традиции, следует выбросить в окно старую вещь. В уходящем году это будет наш диван.

Ильинична всхлипнула, бугай Семафоров любовно закатал рукава, а диван выпучил пружины и умоляюще заскрипел:

- А у меня новогоднее желание! Слышите?!! Хочу, чтобы меня не выбрасывали! Хочу дома остаться, с Ильиничной!

Но люди, конечно, не слышали. Вернее, слышали, но ничего не понимали. Не до того им было. Они волокли через всю комнату очень тяжелую вещь. У самого окна диван растопырился во все стороны, как добрый молодец у Яги на лопате.

- Взяли! – кричал Никифор.
- Ага! Взяли! – вторили ему Семафоровы.
- Да оставьте, ироды! – причитала Ильинична.

А Влася сосал палец и раскачивался на стульчике.

И вот, в тот самый момент, когда диван уже почти протолкнули наружу, раздался грохот. Это Власин стульчик не удержался на двух ножках и опрокинулся. Наступила тишина.

- Власька, – тревожно позвала Ильинична.
- Власенька, – выдохнул Никифор и уронил свой угол дивана.

Семафоровы переглянулись, тихо избавились от дивана и живым ручейком потянулись к выходу.

- Ай-ай-ай! – вдруг сказал Влася и счастливо рассмеялся. Он лежал на ворохе бабкиного приданого и играл пыльными розовыми помпонами. И тут начали бить часы.

- С Новым Годом, товарищи! – бодро сказал телевизор.
- С Новым годом, – с облегчением отозвались товарищи.
- Не успели, – прошептал Никифор, – диван-то выкинуть не успели! Эх, Власенька, Власенька... мал ты еще для европейской философии...

Под руководством Ильиничны диван оттащили на прежнее место. Власю оставили в приданом, а сами расселись вокруг стола. Диван блаженно расправлял помятые члены и с благодарностью глядел на копошащегося внучка. «Исполнилось желание-то», – проскрипел он. И тонкой лаковой ножкой подпихнул поближе к Власе полупустую масленку...

snii

Статья участвует в конкурсе " Вивальди. Зима. Новогодняя сказка."