Другие женщины

Истинная женщина должна быть изящной. Ее движения должны быть мягкими, но точными: ей ничего не стоит на шпильках перебежать через большую лужу по тоненькой дощечке, молочная пенка от каппучино никогда не окажется у нее на носу, а если и окажется, то истинная женщина тут же изысканно промокнет нос салфеткой и так улыбнется краешками идеально накрашенных губ, что у мужчины на другом конце стола сразу же защекочет в носу и возникнет непреодолимое желание жениться.

Но есть и другая женщина. Та, что непременно навернется в лужу, даже если это будет единственная на всю пустыню лужа, невероятным образом образовавшаяся в условиях многовекового пекла. Даже если это будет лужа-мираж - эта, другая, растянется в нее и наглотается песка. Эта, другая, сделает миниатюрный глоток каппучино, а в следующую секунду фыркнет от смеха так, что вновь пришедшие посетители кафе развернутся и уйдут, решив, что здесь только что пеной тушили пожар. Если же ей повезет, - этой, другой женщине, - и молочная пенка окажется лишь у нее на носу, то она даже не заметит этого. Мужчина напротив станет смущен: как сообщить ей тактично, что у нее весь нос в пене?! Он испуганно улыбнется, посмотрит ей прямо в глаза и потрогает несколько раз свой кончик носа указательным пальцем.

- Ага! Би-би! - радостно поддержит его та, другая женщина, и невозмутимо продолжит рассказывать что-то очень важное, да так тихо и нежно, что немолодая раздражительная В Молодости Эстрадная Артистка попросит официанта пересадить ее "подальше от тех двоих" и поближе к кофейной машине в надежде, что звук перемалываемого кофе заглушит для нее звук голоса той, другой.

Клеймо в виде лилии на плече не так страшно для женщины, как ярлык "неуклюжая". Лилия - это намек на неординарность принимаемых решений и экстравагантный жизненный опыт. Хуже ярлыка "неуклюжая" только ярлычок с порядковым номером на большом пальце ноги, да и тот можно скрыть правильным подбором туфель, в отличие от неуклюжести, которая в ее многообразии форм полностью маскируется только общим параличом.

Нам, неуклюжим, очень трудно живется. Вы думаете, это легко знать, что к твоему приходу в гости готовятся, убирая от греха подальше не только стеклянную посуду, но и вообще дорогие сердцу предметы: книги ("может поджечь"), зажигалки ("спалит квартиру"), кольца ("точно проглотит"), мягкие игрушки ("зальет супом"), электронные записные книжки ("сядет и раздавит"), мягкую мебель ("зальет вином"), кухонный стол ("зацепится за угол и покалечится") - список можно продолжать бесконечно. Еще неприятнее, когда дверь лифта закрывается, прищемив твой мешок с мусором, и в попытке его освободить ты высыпаешь содержимое мешка на ноги приятно пахнущему Хуго Боссом соседу в костюме-тройке.

И уж совсем неприятно весело сказать:

- Ну чего, поехали, давайте ключ от машины!

И услышать в ответ:

- Ты о чем, Дорофеева?! Ключ у тебя, - и такие, знаете ли, улыбающиеся лица друзей.

У меня?! У меня - где?! У меня ни одного кармана нет, руки - вот! - пустые, не шутите так, я истеричка, отдавайте ключ и поехали! Еще минуту мы: друг по имени Валентин, друг по имени Игорян и я - смотрели друг на друга, пытаясь понять, кто и кому сейчас вешает лапшу на уши. В предыдущий такой вот раз ключ нашелся на дне мусорного ведра, и я до сих пор уверена, что это была такая дружеская шутка.

Посередине Черногории, в городе Цетинье, в ста километрах от того места, где мы снимали дом (в котором нас ждали четыре взрослых человека и один десятимесячный ребенок), я включила самый испепеляющий из всех доступных мне взглядов, которым и сверлила своих улыбающихся друзей, пытаясь понять, в чьем наглом кармане сейчас находится ключ от арендованной машины, припаркованной не самым легитимным образом в историческом центре. Мне было важно знать, на чьей наглой морде зубной пастой будет ночью написано "жопа". Через пять минут стало понятно, что ключа нет. Быстро прикинув, что последним нашим пристанищем было кафе я рванула туда, в надежде, что он лежит там на столе под салфеткой, или хотя бы валяется под столом, но его там не было, и официанты не видели его. Я вернулась к тому месту, где с относительно недоуменными лицами меня ждали друг Игорян и друг Валентин.

- Вспоминай, - скомандовал друг Игорян, - вспоминай, Дорофеева, где и когда ты видела его в последний раз.
- Живым, - добавил друг Валентин. И вздохнул.

Я и без вас знаю, что надо вспоминать. Я вспоминаю, не мешайте. Мы вышли из машины, и я закрыла ее на ключ - значит, он не внутри. Потом мы ходили, и он был у меня в руках - я всегда ношу ключ в руках, потом мы пошли в кафе, пообедали и вышли оттуда. Раз его там нет, значит, вышли с ключом. Потом... А потом я пошла под куст. Ну да, я пошла под куст. А что делать, если именно в тот момент в исторической столице Черногории отключили воду, закрыв из-за этого все туалеты?! Все туалеты! Я обежала (хотя я уже с трудом могла бегать) несколько кафе, туристических агентств, и даже зашла в Национальный Музей Черногории с вопросом "нельзя ли у вас сходить в туалет?" (и этот вопрос, нерешительно заданный мною в безлюдном зеркальном холле музея, эхом отозвался по всему зданию, наступив на горло моим высокоинтеллигентным представлениям о культуре и воспитании, а крыша Музея от такого вопроса треснула и теперь протекает). Но ответ мне везде был один - нет, извините, нельзя, нет воды.

И тогда я пошла под куст. Любой на моем месте поступил бы также!

Как известно, никогда нельзя издалека оценить непроницаемость куста, пока не дойдешь до него. Потому что у каждого куста, как у медали, есть оборотная сторона. Именно с этой стороны обычно открывается чудный вид, например, на открытый теннисный корт, а с теннисного корта - соответственно - чудный вид на тебя. В Цетинье все было даже еще хуже: с обратной стороны кустов были размещены памятники патриархам или лесенки, ведущие к тихим беседкам, или лужайки с отдыхающими немецкими туристами. В итоге мне пришлось осмотреть несколько потенциальных укрытий (а жизнь моя с каждой минутой становилось все более и более невыносимой), прежде чем по-диагонали через большую поляну я увидела куст, росший прямо перед высоким холмом, и все говорило о том, что обратная сторона куста не предвещает никаких неожиданностей - напрямик на холм никто не полезет же.

Далее совершим небольшой монтаж вплоть до того места, когда сидя на корточках я вдруг услышала за своей спиной мерный шорох чьих-то шагов, обернулась и увидела, что прямо по склону холма идет по направлению ко мне маленькими шажками китайский туристический старичок с палочкой-тростью. По холму незаметным серпантином была проложена прелестная дорожка для прогулок. Увидев старичка я встрепенулась будто молодая газель при виде крадущегося тигра, а тигр уже смотрел на меня во все глаза и был так близко, что я могла увидеть, как он покраснел. Будь на моем месте действительно молодая газель, она бы давно уже сверкала пятками, скрываясь от опасности и позора. Но молодые газели (уж простят они мне эту деталь) не носят трусов, и не снимают их, присаживаясь отдохнуть под кустом в исторической столице Черногории. А я - ношу и снимаю. И мне как бы хватило мозгов понять, что сижу на корточках я сейчас куда более благочестиво, чем буду пытаться незаметно натянуть трусы и скрыться. Поэтому я осталась как была - платье только одернула и сидела, а китайский старичок даже и не думал любоваться открывавшимся с холма сверкающим видом на Президентский дворец: то, что сверкало под кустом, интересовало его существенно больше. Поравнявшись со мной на расстоянии примерно двух метров он расплылся в доброй китайской улыбке, как раз такой, какая бывает у главного героя китайских фильмов - в последних кадрах - перед тем как он тыкает Самому Злому Злодею двумя пальцами в горло, а у Злого Злодея от этого сразу наступает истинное понимание непростительности своего злодейства и мгновенная смерть. Мне ничего не оставалось, как широко улыбнуться ему в ответ. Когда китаец прошел мимо, я вскочила, с ужасом думая только о том, как только что опозорила всю европеоидную расу в глазах пожилого представителя восточной цивилизации, и быстрым шагом пошла обратно через полянку к моим заждавшимся уже на скамеечке друзьям.

- Ну чего, поехали, давайте ключ от машины! - сказала я.
- Ты о чем, Дорофеева?! Ключ у тебя, - и такие, знаете ли, улыбающиеся лица друзей.

Стоит ли говорить, что я выронила ключ, утратив контроль над ним в тот момент, когда позорно дезертировала из-под куста.

- Пошли туда искать, - сказал друг Игорян.
- Да ладно, я сама схожу, - сконфузилась я.
- Нет, - отрезал друг Игорян, и я поняла, что уважение в его глазах я утратила навек.
- Что, и ты тоже пойдешь? - скривившись спросила я друга Валентина.
- Нет, Вера, - ответил друг Валентин, - я пойду к машине. Вдруг туда сейчас придут бандиты с нашим ключом. Мне нужно будет с ними бороться.

Значит, если тезисно: друг Игорян шел искать ключ под куст, друг Валентин самоотверженно охранял нашу машину, готовый в любой момент сразиться с бандитами, а я ковыляла за Игоряном, пытаясь хило оправдываться. Для полного счастья мне не хватало только картонной таблички на спине "Она проссала ключ". Но, благо, Диккенса не было рядом, и повесить ее на меня было некому.

Да, ключ лежал под кустом. У меня отобрали его и потом выдавали только на время управления автомобилем. От самоубийства на почве позора меня спасло лишь то, что никто из присутствующих не узнал обо мне ничего нового: к тому времени я уже проливала на Борисову горячий кофе, выходя из машины неоднократно роняла телефон в грязь, и пробивала дырку в пластиковом ведре стволом новогодней елки.

Единственный человек, в глазах которого мне до сих пор удавалось сохранять иллюзию своей ловкости и изящества - мой пятилетний сын Лега. Не потому его присутствие рядом будит во мне житейские навыки Амаяка Акопяна, просто Лега еще маленький и не делает выводов из того, что мама через раз высыпает на пол коробку хрустящих шариков. Хранить собственную неуклюжесть в тайне от сына я могла бы еще не один год, но несколько дней назад у Леги выпал первый зуб. Первый зуб выпал, прикиньте?! Мужчина Лега Дорофеев собрался уже нести зуб папе, бросать в унитаз для мышки (кстати, как вам явно городская легенда - о том, что мышки живут в унитазах?), совать под подушку для Зубной Феи - в общем совершать положенные случаю действия ритуального характера, но мать ее, то есть, его мать предложила перед этим сполоснуть зуб: ну чего он весь в крови, кровавые ритуалы, вроде же, не планируются? И на глазах собственного ребенка я уронила зуб в слив раковины.

Как можно догадаться, мужчина Лега Дорофеев не отнесся к этому с пониманием. И ладно бы он включил обыденную сирену - я б сообразила, как выкрутиться. Но ребенок вонзил нож в материнское сердце тем, что молча вышел из ванной и рыдал в своей комнате тихо сквозь зубы, как мужик, обнимая при этом гигантского мохнатого пса Бобика-Тобика и жуя его ухо. В итоге я стала от произошедшего в таком шоке, что просто не знала: ржать или идти уже топиться, ибо таким неуклюжим как я нечего делать на этом свете.

Раскручивание сифона под раковиной в совокупности с поиском зуба в тазике с грязной водой только оттенило идиотизм совершенного мною страшного преступления, хотя и привело к положительному результату: зуб был найден и вернулся к законному владельцу. Но боже мой, как же трудно нам жить - нам, другим женщинам. Как же нам тяжело.
Ведь виноградину, закатившуюся в глубокий вырез блузки истинной женщины, несложно превратить в изюминку. Но превратить в изюминку упавший в декольте горячий кусок пиццы может только лишь Амаяк Акопян.

Вера Дорофеева