Я родилась в Москве, в семье типичных советских интеллигентов, училась в престижной английской спецшколе. Была отличницей, но не «ботаником» – учеба давалась легко. Танцевать любила, сколько себя помню: еще в 5 лет мама пыталась отдать меня в музыкальную школу, а меня нестерпимо тянуло в соседний, танцевальный класс, и я выносила мозг учительнице по музыке. В итоге именно она уговорила маму разрешить мне заниматься танцами. Но от танцев все время что-то уводило: то позвоночник сломаю, то подростковый возраст и «играй, гормон», и еще всякое разное.
Моя династия по отцу прослеживается до XVIII века, и история всех представителей нашей семьи – от дореволюционной элиты до знаменитых советских авиаконструкторов – дала мне самое важное мерило всех поступков – честность и чувство собственного достоинства.
В паспорте у меня записано двойное имя – Агнета Мария. Родители назвали Машей, но меня дико раздражало такое банальное имя. Поэтому уже в детсадовском возрасте заявила: поменяю имя, как только вырасту. Родители посмеивались, считая это детской болтовней. А я подыскивала имя себе по душе, каждый год появлялась новая версия.
Моя династия по отцу прослеживается до XVIII века, и история всех представителей нашей семьи – от дореволюционной элиты до знаменитых советских авиаконструкторов – дала мне самое важное мерило всех поступков – честность и чувство собственного достоинства.
В паспорте у меня записано двойное имя – Агнета Мария. Родители назвали Машей, но меня дико раздражало такое банальное имя. Поэтому уже в детсадовском возрасте заявила: поменяю имя, как только вырасту. Родители посмеивались, считая это детской болтовней. А я подыскивала имя себе по душе, каждый год появлялась новая версия.
В свои 12 я наткнулась на журнальную статью о группе АВВА, увидела имя одной из участниц – Агнета – и поняла: вот оно, точное попадание! И в 16, при получении паспорта, я стала Агнетой, только по просьбе папы исходное имя все-таки осталось вторым номером. Ни разу в жизни об этом не пожалела!
После школы довольно легко поступила в престижную Высшую школу экономики, но очень скоро поняла, что все это совсем не соответствует моим интересам, и кое-как доучилась до конца. Параллельно в 19 лет работала главным редактором профессионального танцевального журнала. У меня до сих пор лежат его экземпляры: открываешь первую страницу, а там «слово главного редактора», и на фото – девочка-подросток. Помню, что тогда была уверена: танцевать мне уже поздно.
После института случайно попала на Муз-ТВ на самую младшую должность и быстро сделала карьеру – уже в 24 года стала PR-директором.
Следующим пунктом была серьезная должность в Минздраве. Это ценный опыт, я работала с потрясающей командой профессионалов, однако и здесь чувствовала себя не на своем месте. Каждый день спрашивала себя: на что я трачу свою жизнь?
Параллельно училась актерскому мастерству и работала актрисой в театре имени Булгакова.
После института случайно попала на Муз-ТВ на самую младшую должность и быстро сделала карьеру – уже в 24 года стала PR-директором.
Следующим пунктом была серьезная должность в Минздраве. Это ценный опыт, я работала с потрясающей командой профессионалов, однако и здесь чувствовала себя не на своем месте. Каждый день спрашивала себя: на что я трачу свою жизнь?
Параллельно училась актерскому мастерству и работала актрисой в театре имени Булгакова.
У меня были блистательные карьерные перспективы. В трудовой книжке красовались записи – одна другой круче. В личном портфолио проекты – один другого престижнее. В профессиональном сообществе – мое имя как гарантия качества.
Постепенно я сменила область деятельности, ушла из офиса и вместо пиара и коммуникаций, где мне было тоскливо, занялась культурными проектами. Комфортный собственный график, полная свобода, работа на результат, неплохой заработок – мечта, да?
Однажды мы с партнером делали крутейший проект – интерактивный виртуальный музей. В процессе вскрылась куча сложностей, которые я прикрывала своей спиной и в конце почувствовала себя полностью измотанной. Ценой нескольких нервных срывов завершила свою часть работы и уехала с мужем в двухмесячное путешествие по Киргизии. Там мы покупали малину ведрами, гуляли по горам вокруг Иссык-Куля, фотографировались для его картин, а я чуть ли не впервые в жизни занималась ничегонеделанием.
Вернулись в Москву, и встал вопрос – что дальше?
Мне только что исполнилось 33 года. Желание чем-то руководить или работать на заказчика испарилось. Я решила: вернусь на занятия танцами, а там посмотрим. Пошла на пилон, которым раньше немного занималась. И тут, как в голливудских фильмах, вмешался случай. Моему тренеру на вечеринку понадобился кто-то необычный по типажу, не затертый в стриптизе. Я робко предложила свой пробный номер… Она попросила сделать еще два. Я бросилась в омут головой, попросила хореографов помочь с постановкой. По неопытности налепила ошибок с костюмами, да и как танцовщица тогда еще была слаба.
После этого опыта я подумала: почему бы не начать танцевать, ведь я мечтала об этом с младенчества? Просто взять и, несмотря на все «но», позволить себе то, что не позволяла никогда. Рискованный эксперимент с собственной жизнью.
Почему эротика, обнажение? Раздевание в моем жанре – это не способ возбудить зрителя (хотя, как ни крути, этого не избежать), а один из инструментов донесения идеи, дополнительное средство выражения.
Художник использует краски, композитор – ноты, для меня же работа элементом костюма символизирует обнажение души героини или новый сюжетный поворот в ее истории.
Наверное, в этом главное отличие моих номеров от стриптиза и бурлеска.
Стриптиз – это про то, как вызвать сексуальное желание и получить за это награду, бурлеск – про то, как дразнить зрителя и срывать аплодисменты; мои номера – для того чтобы разыграть целую историю и подарить зрителю глубокие эмоции.
Даже хореографу я писала длинные технические задания, объясняя, как меняется сюжетная линия, когда улетает очередная вещичка. Первые шишки стала набивать достаточно быстро.
Как только у меня появились более профессиональные номера, стало ясно: я не укладываюсь ни в один понятный формат, ни в один известный жанр – даже в не вполне ясный для России «бурлеск», о чем мне в жесткой форме сообщили на первом же бурлеск-мероприятии, где я участвовала. Пока я была везде новичком, никто просто не знал, как к моему «неформатному» творчеству относиться.
Меня это не останавливало. Два года я работала «в стол»: училась технике, оттачивала танцевальные навыки, доводила растяжку, работала с хореографом, придумывала идеи номеров и создавала костюмы. К счастью, понемногу в моей жизни стали появляться люди и мероприятия, где ценилось что-то необычное, эстетичное и утонченное.
По-настоящему я начинаю отсчет своей профессиональной карьеры с того дня, когда мне сняли брэекеты. Днем я провела 4 часа у ортодонта и прямо оттуда поехала работать на «Military Fetish Party» – культовую и самую крупную российскую «тематическую» вечеринку. И там же случился первый оглушительный успех: моему номеру «Ночной портье» аплодировала стоя толпа в триста человек (для «тематических» вечеринок это Вудсток!).
Именно тогда я почувствовала, что могу быть «вне шаблона», могу быть собой, использовать свой подход, не оглядываться на форматы – и иметь успех. Какую же силу мне это тогда дало!
Через год я начала плотно работать в Европе, где мое творчество приняли гораздо быстрее: всего за 7 месяцев я объездила множество стран – от Норвегии до Португалии, от Чехии до Британии.
Как только у меня появились более профессиональные номера, стало ясно: я не укладываюсь ни в один понятный формат, ни в один известный жанр – даже в не вполне ясный для России «бурлеск», о чем мне в жесткой форме сообщили на первом же бурлеск-мероприятии, где я участвовала. Пока я была везде новичком, никто просто не знал, как к моему «неформатному» творчеству относиться.
Меня это не останавливало. Два года я работала «в стол»: училась технике, оттачивала танцевальные навыки, доводила растяжку, работала с хореографом, придумывала идеи номеров и создавала костюмы. К счастью, понемногу в моей жизни стали появляться люди и мероприятия, где ценилось что-то необычное, эстетичное и утонченное.
По-настоящему я начинаю отсчет своей профессиональной карьеры с того дня, когда мне сняли брэекеты. Днем я провела 4 часа у ортодонта и прямо оттуда поехала работать на «Military Fetish Party» – культовую и самую крупную российскую «тематическую» вечеринку. И там же случился первый оглушительный успех: моему номеру «Ночной портье» аплодировала стоя толпа в триста человек (для «тематических» вечеринок это Вудсток!).
Именно тогда я почувствовала, что могу быть «вне шаблона», могу быть собой, использовать свой подход, не оглядываться на форматы – и иметь успех. Какую же силу мне это тогда дало!
Через год я начала плотно работать в Европе, где мое творчество приняли гораздо быстрее: всего за 7 месяцев я объездила множество стран – от Норвегии до Португалии, от Чехии до Британии.
Я не сразу поняла, что изобрела отдельный жанр. Думала, это бурлеск, но после работы в Европе поняла, что точно нет. Приближалась дата моего первого большого бенефиса на 5 номеров в Лиссабоне, и мне надо было что- то написать для афиши.
Помню, сидела в Глазго с ноутбуком на коленях и пыталась понять, что же за шоу я исполняю? Тут меня осенило: Erotic dance storytelling – вот как это можно коротко описать.
Каждый номер – это сложный образ, насыщенный драматургией. Например, номер «Острые козырьки», вдохновленный одноименным сериалом с Киллианом Мерфи в главной роли. По задумке, женщина (тетя Полли) приходит убить своего врага в мужской клуб, переодевшись мужчиной (в сериале эту роль исполнил Томми Шелби). Мне нужно было найти объяснение, почему моя героиня начинает раздеваться?
И вот как это выглядит: она совершает убийство, читает в глазах «свидетелей» смесь страха и восхищения – и начинает их дальше провоцировать: перевоплощается в женщину, скидывая мужской костюм и броги, надевая туфельки и крася губы яркой помадой.
Каждая мелочь должна быть тщательно продумана: для работы в этом номере я пересматривала сериал, копировала пластику и жесты Томми – как он курит сигарету, как стоит, сидит, чиркает спичкой.
Мои любимые номера – о боли: это «Ночной портье» и «Трамвай «Желание». Последний, по мотивам пьесы Теннесси Уильямса – история Бланш, постепенной сходящей с ума, переходящей от маниакальной стадии к депрессивной и обратно. В этом номере юбка, которую я снимаю, символизирует занавеску, за которой Бланш спала в доме Стэнли Ковальски.
Финал номера – это воплощенная в пластике цитата из пьесы: «Я всю жизнь зависела от доброты первого встречного…»
Разница между Россией и Европой в моей сфере очень чувствуется.
Например, в Европе сильно развито движение боди-позитива, и танцовщицы нередко – харизматичные «пышки», зачастую очень классные. Я со своим высоким ростом и подтянутой фигурой там, скорее, исключение.
У нас зритель более требовательный, особенно в плане технических возможностей тела. И гораздо более пресыщенный. Еще одна особенность московской жизни – сильная усталость горожан. Бывает, что на шоу приходят люди с «синдромом менеджера», желающие не столько получить эстетическое удовольствие, сколько просто выпить и расслабиться пятничным вечером – отсюда и спрос на форматность, простоту, незатейливость.
В Европе люди легко готовы воспринимать даже самое необычное, нешаблонное – там комфортная среда для самовыражения. А еще не нужно прыгать выше головы, чтобы кого-то удивить. В этом, мне кажется, тоже просматривается разница менталитетов: в Европе женщина выбирает в качестве хобби бурлеск, будто созданный для получения удовольствия и поддерживающий раскрепощенность, не требующий серьезной танцевальной подготовки и дисциплины.
В России невероятно популярен пилон, где нужно бороться, преодолевать себя, осваивать технику – это уже почти спорт высших достижений. Я же зависла посередин»: мое главное ноу-хау – это аристократично-интеллектуальный эротизм. Он на первом плане, а за ним уже тянется хореография, техника, концепция костюма и образа, манера исполнения.
В России к эротическим жанрам до сих пор относятся с подозрением. Европа принимает любые формы проявления сексуальности, и отношение в любом случае будет доброжелательным.
Несмотря на все эти особенности, от отсутствия работы я не страдаю – мой гастрольный график расписан на несколько месяцев вперед, а между поездками я выступаю в Москве. Например, на днях работала на Kinky Circus с кабаре-номером в жанре «Pony play» – красивым, очень тонким, динамичным, с многослойной кабаре-хореографией. Опять-таки – это поперек всех принятых на фетиш-вечеринках форматов (там даже нет обнажения!), но публику поднимает будь здоров.
Однако сцена для меня сейчас – это красивая иллюстрация моей идеологии. Не так давно я вышла на новый этап – начала делиться уникальным опытом познания себя и помогать женщинам обрести свою сексуальность. Из этого выросла моя нынешняя идеология и движение «аристократичного эротизма».
Аристократичный эротизм
В конечном счете моя танцевальная карьера – это история про познание себя и свой уникальности. Мои номера – это не просто красивое шоу, а визуальное воплощение моей идеологии.
Образ, который я создаю на сцене, – это женщина, искрящаяся эротизмом, но при этом полная достоинства. Это женщина живая, тонко чувствующая и чувствительная, переживающая целую гамму эмоций, от боли и бессилия («Ночной портье») до полной победы над окружением («Острые козырьки»). Сильная, умная, развитая, утонченная. Однако в жизни российская женщина сталкивается с огромным количеством
внешних препятствий и ментальных установок, а также с давлением социума.
Это я все очень хорошо испытала на себе, пока доказывала, что мой жанр имеет право на существование. А теперь он признанно хорош. Одним словом, раньше просто никто не догадывался, что эротизм можно подавать под таким соусом.
Однако сцена для меня сейчас – это красивая иллюстрация моей идеологии. Не так давно я вышла на новый этап – начала делиться уникальным опытом познания себя и помогать женщинам обрести свою сексуальность. Из этого выросла моя нынешняя идеология и движение «аристократичного эротизма».
В конечном счете моя танцевальная карьера – это история про познание себя и свой уникальности. Мои номера – это не просто красивое шоу, а визуальное воплощение моей идеологии.
Образ, который я создаю на сцене, – это женщина, искрящаяся эротизмом, но при этом полная достоинства. Это женщина живая, тонко чувствующая и чувствительная, переживающая целую гамму эмоций, от боли и бессилия («Ночной портье») до полной победы над окружением («Острые козырьки»). Сильная, умная, развитая, утонченная. Однако в жизни российская женщина сталкивается с огромным количеством
внешних препятствий и ментальных установок, а также с давлением социума.
Это я все очень хорошо испытала на себе, пока доказывала, что мой жанр имеет право на существование. А теперь он признанно хорош. Одним словом, раньше просто никто не догадывался, что эротизм можно подавать под таким соусом.
В России очень красивые женщины, но вот парадокс: к ним предъявляются гораздо более высокие требования, чем к европейским. Российские мужчины очень пресыщенные, они гораздо строже оценивают своих женщин.
Европейки, например, не так активно пользуются косметикой, как россиянки. О диетах и физических нагрузках я вообще молчу! И уж тем более – о возрасте: у нас считается, что женщине после 30-35 только и остается, что растить детей и трудиться на работе.
Европейки, например, не так активно пользуются косметикой, как россиянки. О диетах и физических нагрузках я вообще молчу! И уж тем более – о возрасте: у нас считается, что женщине после 30-35 только и остается, что растить детей и трудиться на работе.
К этому всему добавьте еще и пережитки советского прошлого: сексуальность в сознании многих – это что-то неприличное, вульгарное, и она не сочетается с интеллектом. Хорошие девочки так себя не ведут. Умные девочки не такие.
Ох нет, ну уж нет! Мне никогда все это не нравилось, только раньше не хватало смелости об этом заявить. Сейчас я чувствую в себе огромную силу помогать женщинам обрести уверенность, свободу выражения своего эротизма, умение тонко, красиво источать сексуальную энергию и управлять ею.
Ох нет, ну уж нет! Мне никогда все это не нравилось, только раньше не хватало смелости об этом заявить. Сейчас я чувствую в себе огромную силу помогать женщинам обрести уверенность, свободу выражения своего эротизма, умение тонко, красиво источать сексуальную энергию и управлять ею.
Свое направление я назвала «аристократичный эротизм» – это про соблазн, а он занимает огромное пространство еще до того, как начинается что-либо относящееся к сексу.
Сейчас стартовали мои мастер-классы по аристократичному эротизму, на которых с помощью различных упражнений и техник арт-терапии мы с девушками учимся преодолевать внутренние зажимы, позволять себе быть сексуальной, выражать свои чувства и принимать их, находить свой язык соблазна. Для того, чтобы быть желанной, не нужно обладать модельной внешностью: ведь эротизм – это прежде всего энергия, которую излучает женщина, – в движении, мимике, жесте, даже просто взгляде.
Сейчас стартовали мои мастер-классы по аристократичному эротизму, на которых с помощью различных упражнений и техник арт-терапии мы с девушками учимся преодолевать внутренние зажимы, позволять себе быть сексуальной, выражать свои чувства и принимать их, находить свой язык соблазна. Для того, чтобы быть желанной, не нужно обладать модельной внешностью: ведь эротизм – это прежде всего энергия, которую излучает женщина, – в движении, мимике, жесте, даже просто взгляде.
Я до сих пор не уверена, знает ли мама, в каком именно жанре я работаю. А вот родственники по папиной линии от меня в восторге! Мне с ними очень повезло: в детстве тети водили меня на чечетку, в их «старомосковских» квартирах я часами шила костюмчики для Барби, а сейчас они с радостью слушают истории с гастролей. После каждой поездки я считаю долгом заглянуть к каждой из них – мне так хочется вернуть им тепло, любовь и заботу, которые я сполна получила от них в детстве.
Профессионально я начала танцевать, живя со вторым мужем. Он очень творческий человек, и когда в творчество ушла и я, в нашем доме некому стало заниматься бытом. Это раздражало, шло поперек традиционного уклада наших отношений – моему Мастеру я перестала быть Маргаритой.
Мы разъехались, но по-прежнему привязаны друг к другу: мои бывшие мужья теперь в статусе «родственников». А для меня это значит – навсегда.
Сейчас в моей жизни есть мужчины, но серьезные отношения просто не укладываются в мой график: я работаю практически 24/7.
Еще раз замуж? Можно, конечно, но традиционного замужества не представляю. Не люблю убираться, готовить (хоть и прекрасно умею) – жалко тратить на это время в ущерб любимой деятельности.
Сейчас я перестала осуждать себя за то, что не соответствую традиционной роли женщины в семье. Прекрасно, когда женщина делает работу по дому с радостью, – но если радости нет, нужно дать себе право на свой образ жизни. Это и есть – быть собой.
