нежелание родителей говорить с ребенком об усыновл

Усыновление и мир родителей (Adoption and the World of Parent) Мэри Уоткинс, Сьюзен Фишер (Mary Watkins and Susan Fisher) - “Talking with Young Children about Adoption”, Ch. 7, USA, 1993 Одна из основных причин, объясняющая нежелание родителей говорить с ребенком об усыновлении, заключается в том, что взрослые чувствуют себя слишком уставшими, опустошенными последними событиями своей жизни. Надежды рухнули, пришло разочарование, у многих остались сложные чувства, связанные с бесплодием, в которых еще предстоит разобраться. Поэтому в тот момент, когда супруги получают чудесного малыша - а зачастую это происходит неожиданно, без «естественной» девятимесячной подготовки - единственное, чего они хотят, это расслабиться и почувствовать себя «нормальной» семьей, а не отвечать на бесконечные вопросы ребенка о том, из чьего живота он появился на свет, почему он не похож на своих родителей, и кто его «настоящие» отец и мать. Приемные родители не хотят анализировать, чем является для них усыновление. Но все же каждый из них имеет свою концепцию усыновления, которая будет либо помогать им, либо смущать и сдерживать их при разговоре с ребенком на эту тему. Взрослые хотят просто расслабиться и наслаждаться процессом воспитания этого долгожданного малыша, чье появление в семье стало счастливым итогом стольких усилий и волнений. Однако перед усыновителями стоят сложнейшие задачи. Они вынуждены помнить о существовании биологических родителей ребенка, а при открытых усыновлениях сталкиваться с ними в реальной жизни. Им зачастую приходится бороться с неразрешенными проблемами, порожденными их бесплодием. Многие должны преодолевать различные трудности, возникшие в связи с тем, что их семья стала многонациональной. Некоторых обуревают сложные чувства, вызванные тем фактом, что кровная линия их рода прервалась, и члены приемной семьи связаны друг с другом лишь духовно. Лишь?! И вот когда родителям только-только удается вздохнуть полной грудью и оставить позади прежние тревоги, волнения и ожидания, ребенок начинает задавать вопросы, которые заставляют усыновителей беспокоиться и бередят старые раны. Когда мы проанализировали истории, приведенные в главе 4, мы обнаружили, что многие родители ожидали разговора об усыновлении с беспокойством, опаской, грустью и страхом. Но с течением времени эти чувства уступали дорогу ощущению комфорта, более глубокому пониманию ребенка, даже юмору и, в конце концов, родители начинали трезво смотреть на вещи. Они приходили к пониманию, что для них эти беседы гораздо более трудны, чем для детей. Ведь фактически, вопросы ребенка в большинстве случаев порождаются простым любопытством. В этой главе мы постараемся разобраться, почему тема усыновления вызывает у приемных родителей страх. Мы надеемся, что, пролив свет на этот вопрос, поможем будущим усыновителям. Говоря об усыновлении и о его значении для каждого из нас, мы сталкиваемся с тем, что опыт прежней жизни, идеология и научные открытия последних лет подстерегают нас на каждом шагу, расстраивают нас и мешают нам откровенно разговаривать с ребенком об усыновлении. Особенно тяжело приходится родителям, пытающимся справиться с чувством разочарования и рефлексирующим по поводу культурных отношений, мифов и предрассудков. Но на всех приемных родителей, независимо от того, бесплодны они или у них уже есть биологические дети, глубоко влияет постулат, характерный для нашей культуры: усыновление это нечто второсортное по отношению к биологическим связям. Это утверждение может сделать общение с ребенком о его происхождении более сложным, чем ему надлежало бы быть. В некоторых культурах усыновление не считается неполноценным способом создания семьи. Дети там входят в более широкую группу взрослых и получают любовь и заботу ото всех членов этой группы, а не только от тех, с кем они связаны узами крови. Утверждение, что ребенок, не имеющий биологической связи с родителями, хуже остальных или чувствует себя незащищенным, в таких культурах не имеет смысла. Как же это отличается от взглядов нашего общества, где некоторые родители умоляют своих уже взрослых детей не усыновлять ребенка, а законы многих штатов наделяют биологических и приемных детей разными правами: например, исключают усыновленных детей из числа наследников, если обратное не оговорено специально. В нашей культуре многие пары долгие годы пытаются зачать ребенка, и потом все же предпочитают оставаться бездетными, но не совершать «рискованный» поступок - усыновление, и не пытаться полюбить ребенка, который воспринимается как чужой. В нашей культуре бесплодие часто рассматривается не как биологическое состояние, а как наказание, «знак», сигнализирующий о том, человек не подходит для того, чтобы иметь детей. Наше общество, как и многие другие, считает, что «свои» гены лучше, чем гены других людей - принадлежат ли эти люди к другому классу, другой расе, другой религии, другой нации или другой культуре. Даже убеждаясь в обратном, мы не меняем своего отношения. Немногие знают свою генетическую историю более чем на одно-два поколения назад. А те, кто задаются такой целью, часто испытывают шок от результатов исследования. Семейное древо даже самой благополучной семьи не обходится без людей, страдающих шизофренией или приступами депрессии, без ипохондриков или больных алкоголизмом. Встречи родственников всегда преподносят нам больше открытий, чем собрания близких друзей. И если однажды усыновление становится свершившимся фактом - зачастую без чистосердечной поддержки друзей, семьи и, как это ни грустно, даже супруга или супруги - человеку то и дело напоминают, явно или исподволь, что подобный способ создания семьи это нечто несерьезное, непрочное, не вполне правильное. Друзья, исполненные благих намерений, ищут сходство между вами и приемным ребенком, пытаясь таким образом утешить и вас и себя. Посторонние люди невинно отмечают: «И где это вы взяли такого рыженького малыша?» Приемные родители часто воспринимают подобные высказывания как указание на то, что ребенок не их: рыжеволосые дети не рождаются у брюнетов. После минутного созерцания незнакомец может сказать вашим маленьким дочерям: «Вы не можете быть сестрами: у тебя кудряшки, а твои волосы совсем прямые». Случайный попутчик спрашивает вас: «Где вы его взяли?» в то время как ваш ребенок посылает невинную улыбку этому назойливому незнакомцу. Близкий друг говорит: «А вас не беспокоит, что с ним будет дальше?», как будто у вашего малыша больше шансов стать закоренелым преступником, чем у его любимой дочки. Сосед спрашивает в присутствии вашей четырехлетней девочки: «А у нее есть братья или сестры?». Поскольку он осведомлен о том, сколько у вас детей, очевидно, имеются в виду «настоящие» братья и сестры. Ваша девятилетняя дочь отлично сдала экзамен по математике, и друг дома восклицает: «Как прекрасно, что она попала к вам. Представьте, что могло случиться с ней, если бы она жила в другой семье!» Другой знакомый комментирует: «Ого! Вы знали, кого выбрать!» Продиктованные благими намерениями, все эти высказывания оставляют чувство, что девочка представляет собой некое создание, либо безгранично пластичное, либо полностью предопределенное, тщательно выбранное и купленное в момент пребывания в животном страхе. И хотя некоторая часть нашего общества искренне принимает и приветствует усыновления, став приемными родителями, мы обнаруживаем, что оказались в социальной группе, критикуемой даже соседями по столику в кафе. По их мнению, мы делаем нечто опасное, глупое или угрожающее, они считают себя вправе набрасываться на нас с назойливыми вопросами о состоянии нашей репродуктивной системы или о благополучии нашего брака - вопросами, которые предполагают гораздо более близкие взаимоотношения, нежели допускает ситуация совместного обеда. Порой вопросы и комментарии выдают расовые или культурные предрассудки людей, но всегда всплывает на поверхность общее предубеждение против всего, что отличается от принятой нормы. Для многих разрыв кровных связей символизирует потерю контроля. Людям, испытывающим потребность контролировать собственную жизнь, чувства и импульсы, необходимо, чтобы все устраивалось «нормальным» и «естественным» образом. Для них усыновление само по себе может казаться чрезвычайно угрожающим. Биологические связи дают им иллюзию власти над будущим и ощущение определенности, в то время как усыновление означает генетический хаос. Люди, которые считают воспитание биологических детей предпочтительным - более безопасным, подвластным контролю - в большей степени, чем остальные склонны придавать усыновлению второстепенный статус. Снова и снова посторонние, друзья, семья, приятели ваших детей напоминают вам о том, что ваш поступок не вписывается в общепринятую норму, что вы совершили рискованный, опасный, необдуманный шаг. И, что еще хуже, вы сами, возможно, разделяли подобные суждения до того, как пришли к решению об усыновлении, и в сложные моменты эти мысли и сейчас приходят вам в голову. Принимая во внимание затуманенность нашего разума культурным багажом, связанным с кровными узами, мы, сами того не подозревая, иногда строим разговор с ребенком о его приемном статусе таким образом, что смысл этой беседы сводится к тому, что с ребенком что-то не так. Кроме того, порой нам кажется, что наша связь с сыном или дочерью слишком тонкая, ненастоящая, и мы неосознанно доносим эту мысль и до ребенка. Приемным родителям лучше отгородиться от своих как истинных, так и ложных представлений о том, как создается хорошая семья, и понять (как выяснилось, очень маленькие дети осознают это инстинктивно), что семейные отношения определяются только любовью. Тот факт, что у ребенка есть определенная история, которая сложилась у него до нас, что в момент своего появления в нашем доме он уже был самостоятельной личностью, вовсе не является показателем того, что с ним что-то не в порядке. Скорее, родителям нужно использовать эту ситуацию для того, чтобы как можно раньше прийти к убеждению, к которому, как правило, рано или поздно приходят все родители, как приемные, так и биологические: ребенок с самого рождения является личностью. Некоторые кровные родители говорят, что они испытали чувство отдельности от ребенка уже в момент его появления на свет. Они рассказывают о громадной пропасти между их фантазиями о малыше в период беременности и реальным новорожденным, лежащим на маминой груди. Реальный ребенок совсем не похож на придуманного! Другие матери воспринимают себя и малыша как единое целое, и это ощущение продолжается весь первый год жизни ребенка, а иногда дольше. Это слияние матери с младенцем часто романтизируют и идеализируют, но факт есть факт: чувство близости и привязанности развивается с течением времени, оно отличается от материнского чувство единения с ребенком, и появляется независимо от того, воспринимали вы ребенка как отдельную личность с самого начала, это чувство развивалось в вас медленно и постепенно или, как это бывает при усыновлении, ребенок попал к вам неожиданно и процесс привязанности начинался без предварительной девятимесячной подготовки. Привязанность требует времени и как у биологических родителей, так и у усыновителей. И лишь немногие - прирожденные родители и усыновители - говорят, что привязанность появилась сразу. У всех родителей бывают моменты, когда они сомневаются, привязаны ли они к своему ребенку, и отвечает ли он взаимностью. Здоровая привязанность требует, чтобы родители осознавали естественность порой возникающих негативных чувств по отношению к ребенку: он беспомощен, он полностью зависит от взрослых, он предъявляет им свои требования, порой он бывает неблагодарным и, кроме того, он в корне изменил их жизнь. Приемные родители, как правило, неохотно признаются в том, что они испытывают подобные смешанные ощущения, они боятся, что в глазах окружающих это признание может скомпрометировать их «пригодность» к роли родителей - а оно действительно может. Кровные родители в такие моменты ссылаются на биологическую привязанность, но у усыновителей нет этой весьма абстрактной возможности. На своем месте они должны научиться воспринимать эти противоречивые эмоции как неизбежный компонент родительства, который не угрожает базовым связям, а свойственен им. Некоторые приемные матери, с которыми нам довелось общаться, говорили, что испытывают сильное чувством вины и неприязни к себе за то, что порой готовы отказаться от своего ребенка, однако подобные чувства характерны для всех родителей маленьких детей. Одна мама, увидев новорожденного младенца, чьего появления она ждала с нетерпением и которого уже давно заочно любила, подумала: «Он похож на тощего цыпленка!» Другая женщина рассказала о том, что она боялась себя, боялась, что она разозлится на ребенка и выбросит его с балкона. Все матери время от времени испытывают желание, чтобы их малыш исчез навсегда, многих посещает мысль, что ребенок отвратителен или уродлив, хотя большинство и не признаются в этих чувствах. Поскольку приемные мамы часто годами пытаются зачать ребенка и доказать себе, что они достойны иметь его, им особенно тяжело признать естественность того факта, что порой их благожелательность терпит крах. Они воображают, будто биологическая мать вела бы себя в подобные минуты иначе, и эти соображения могут полностью свести на нет слишком понятное желание иметь маленький праздник. Для того чтобы сродниться с реальным ребенком в реальном времени, усыновителям нужно отказаться от своих фантазий о том, каким бы они хотели видеть своего биологического ребенка, а так же побороть собственную озабоченность важностью кровных связей. Еще прежде чем малыш появляется в доме, все родители мечтают о том, каким он будет - независимо от того, приемный это ребенок или биологический. И для кровных родителей, и для усыновителей появление реального ребенка является толчком для постепенного отказа от воображаемого малыша, поэтому у настоящего ребенка появляется пространство для развития его собственной идентичности и накопления индивидуального опыта. Этот процесс создания образа вымышленного ребенка в период ожидания является необходимой прелюдией к родительской привязанности к настоящему малышу. Одна мама описывает это следующим образом: Когда мы впервые заговорили об усыновлении, … я была против. … Это было для меня неприемлемо. Но мы не остановились, продолжали обдумывать этот шаг и в конце концов поставили свои подписи в документах об усыновлении. Когда пришло время забирать ребенка, я была готова, я воспринимала этот поступок как свой собственный выбор. Но для того, чтобы прийти к этому, мне пришлось смириться с мыслью о том, что у меня никогда не будет биологических детей, и осознать, что этот факт для меня значит. Я думаю, для разных людей это означает разное. И когда я наконец пришла к некоему заключению относительно своей неспособности иметь детей, стало ясно, что для того, чтобы иметь реального малыша, нужно решить следующую: расстаться с вымышленным образом ребенка. И я сказала … моему мужу, я думаю, всем родителям приходится проделывать эту работу, независимо от того, приемные они или биологические: им приходится расставаться с представлением о том, каким будет их ребенок: худым или пухленьким или что-нибудь в этом роде. Мне кажется, мне нужно было попрощаться с моим вымышленным ребенком. Я поняла, что независимо от того, был бы у меня приемный или биологический малыш, мне пришлось бы отказаться от этого образа, потому что ребенок в любом случае не был бы таким, каким я его придумала. Было тяжело, но я преодолела себя. Я чувствую, что я была совершенно свободна и могла позволить Вирджинии стать самой собой. И я, возможно, не смогла бы понять все это так рано, если бы не усыновление. Я полностью осознавала этот факт. Ребенок должен иметь возможность стать таким, каким он должен стать. Усыновители не испытывают соблазна видеть в ребенке собственные таланты и злоупотреблять этим видением, развивая в малыше то, чего нет, или есть, но составляет лишь малую часть его личности. Приемные родители редко думают: «Джонни будет отличным математиком, как я» или «Джонни будет классным футболистом, как я». Они не имеют удовольствия созерцать в ребенке свое зеркальное отражение, как иногда бывает, когда биологический сын или дочь является точной копией отца или матери. Это поразительно, однако через некоторое время усыновители, подобно кровным родителям, скажут: «У него мои пальцы» или «Ей передалась моя аллергия», или «Она хихикает точно так же, как я». Граница между физическим сходством (форма кисти или аллергия) и сходством манер или линии поведения (хихиканье), появляющимся вместе с любовью и привязанностью, начинает расплываться и затем постепенно исчезает. Все родители переживают удивительные, захватывающие и восхитительные моменты, когда осознают своего ребенка как нечто незнакомое, особенное, им открывается чудо индивидуальности. Совместная жизнь и взаимодействие с ребенком, приведет к появлению сходства в разных сферах, но усыновители лишены возможности видеть себя воспроизведенными в конкретном воплощении. Они не будут ожидать, что ребенок когда-нибудь станет их отражением в физическом плане, о чем так заботятся многие биологические родители. Однако если взрослые уважают своеобразие своего ребенка, создается прекрасная возможность для развития неповторимой индивидуальности, и это может с лихвой компенсировать отсутствие кровных связей. Уважение к раскрывающимся качествам сына или дочери - отличительная черта хорошего родителя, независимо от того, биологический он или приемный. И осознание того, что наши дети, как кровные, так и усыновленные, отличаются от нас, может приносить огромное наслаждение. С первым вопросом приемного ребенка о его происхождении - обычно это фраза типа: «Мам, а я был у тебя в животике?» - родители сталкиваются с необходимостью привести в порядок свои чувства, касающиеся биологических родителей малыша. Хотя ответ на вопрос ребенка краток: «Нет, ты был в животике другой женщины» или «Нет, ты был в животике у своей биологической мамы», мы приходим к нему, совершив долгое и тяжелое путешествие. Мы должны спросить себя, кем стали для нас биологические родители ребенка, эти, как правило, совершенно посторонние люди. Часто они занимают место дублеров родителей в жизни усыновителей. Иногда они становятся фигурами, которых родители винят во всех своих бедах. Каждая женщина время от времени беспокоится о том, что она будет недостаточно хорошей матерью. Иногда она сравнивает себя со своей матерью или с подругами. В стрессовой ситуации усыновительница может сравнивать себя с биологической матерью ребенка: «Она бы заботилась о нем лучше». Иногда приемная мать испытывает чувство ревности, потому что в жизни ее малыша была другая женщина, и порой начинает фантазировать о том, как все было бы прекрасно, если бы она сама дала жизнь своему ребенку. Естественное чувство соперничества, как правило, бывает направлено на совершенно незнакомую женщину. Усыновительница иногда думает о себе как о плохой матери, ее посещает предчувствие неизбежного краха; тем временем у нее есть внутреннее представление или воображаемая картинка «другой матери», которую она мнит совершенством. Встреча с биологическими родителями, даже знакомство с ними иногда облегчает тревоги усыновителей; но задача разобраться в своих чувствах, касающихся этих людей, не снимается. Иногда усыновительница фантазирует, как тяжело было биологической матери отказаться от своего ребенка, представляет себе, что она чувствовала, бросая своего горячо любимого малыша. Порой приемные родители испытывают чувство вины, как будто их желание усыновить разлучило малыша с биологической матерью, причиняя боль обоим. Иногда у усыновителей остаются нездоровые предубеждения по отношению к кровным родителям, что отражает их низкую самооценку и недостаток уверенности в себе. И наоборот, биологическая мать может иногда быть источником отваги и вдохновения для усыновителя, как в этой истории: Тереза резко перебила свою мать: «Нет, это больше не мой ребенок. Теперь это их ребенок». Она обернулась прямо ко мне: «Теперь это ваш ребенок»…. Родить ребенка, работая горничной в северо-восточной Бразилии, значит вернуться обратно в свою родную деревню… Значит видеть, как твой собственный малыш растет в лишениях и условиях ограниченных возможностей, в тех же условиях, что окружали в детстве и тебя. Значит сознавать, что, вполне возможно, твой ребенок умрет в раннем возрасте, и, что еще более вероятно, он не получит достаточного образования и будет до последнего свого дня работать в поле. Терезе было очевидно, что она не хочет такой жизни для своей дочери… Она написала ей письмо: «Я не хочу, чтобы у тебя было такое же грустное детство, как у меня»…. Я до сих пор ношу в себе чувство вины за то, что мне посчастливилось стать матерью этой чудесной маленькой девочки, и за то, что для кого-то, я знаю, было несчастьем расстаться с ней. Я чувствую, что должна правильно растить Лауру не только ради нее самой, но и ради Терезы. Я должна доказать, что достойна ее доверия, что она не ошиблась, выбрав меня в матери своего ребенка. Некоторые чувства по отношению к биологическим родителям сложны и трудно выявляемы. Ревность к «другой» матери, к ее роли в жизни ребенка может маскироваться под беспокойство о влиянии биологической наследственности, и на этой почве порой возникают фантазии о том, что эта женщина вернется, чтобы забрать вашего ребенка обратно - если не непосредственно, то через проявление у него генетической наследственности. Кроме ревности усыновители порой испытывают истинную и сильную благодарность к биологической матери за то, что она отдала своего ребенка в приемную семью. Наряду с благодарностью могут возникать различные страхи и другие отрицательные эмоции, которые иногда порождают тревоги, на первый взгляд не связанные с усыновлением, например, относительно IQ ребенка, а также чрезмерные, ничем не обоснованные опасения по поводу наличия серьезной болезни в истории биологической семьи. Частично ревность к биологической матери может быть связана с сексуальностью. Если ребенок был рожден вне брака, усыновительница имеет простор для фантазий о том, что кровная мать была молодой, красивой, чувственной женщиной, что является почвой для ревности. Бесплодная женщина может, кроме всего прочего, ошибочно отождествлять способность иметь детей и сексуальность. Подобные фантазии порой приводят к тому, что усыновители видят истоки отрицательных качеств в характере повзрослевшего ребенка в вымышленных обстоятельствах, окружавших его рождение. Каким бы абсурдным ни казалось данное утверждение, но этот страх испытывают очень многие приемные родители, склонные смешивать социальные обстоятельства рождения малыша с его биологической базой. По всем вышеизложенным причинам приемные родители часто боятся первого упоминания ребенка о биологической матери. Это трудно запомнить, но биологические родители представляются нам такими, каким мы сами их выдумали. Ребенок, усыновленный в раннем младенчестве, не имеет ни точного представления о своих кровных родителях, ни длительного опыта общения с ними. Нам биологическая мать может казаться смелой, отважной женщиной, оказавшейся в тяжелой ситуации, которая порвала связи со своим ребенком во имя его блага, даже жизни. Она может воплощать в себе яркую, экспрессивную сексуальность, которая будто бы насмехается над нашим бесплодием. Она может символизировать молодость и энергию, которая, мы чувствуем, ослабевает в нас, поскольку мы вступаем на путь воспитания ребенка в более зрелом возрасте. Иногда наш страх, что она потребует ребенка обратно, представляет собой не что иное, как привычное беспокойство по поводу того, что все хорошее когда-нибудь кончается, а иногда он отражает наши собственные противоречивые чувства к ребенку. Основной компонент успешного родительства - это ваше глубокое убеждение, ваша готовность сказать: «это мой ребенок, что бы ни случилось». Фантазии о том, что биологическая мать все еще хочет вернуть малыша и вот-вот сделает это, что она бы лучше заботилась о нем, что из-за кровных связей ребенок был бы ближе к ней, если бы представился случай, могут ослабить необходимое желание назвать своим именно этого ребенка. Развитие подобного чувства уверенности не значит отрицание существования биологических родителей или их значимости для ребенка. Перед приемными родителями стоит парадоксальная задача: одновременно быть непоколебимыми в убеждении, что это их ребенок навсегда и все же отвести в голове и сердце место для людей, которые дали этому ребенку жизнь. Некоторые усыновители пытаются избежать трудностей родительства, не развивая чувства глубокой привязанности к ребенку, не строя фантазий и ожиданий, связанных с ним. Такие родители в случае возникновения каких-либо проблем, часто будут обвинять в них исключительно приемный статус ребенка, тем самым снимая ответственность с себя и отрицая возможность положительных изменений. Порой усыновители боятся, что разговор с сыном или дочерью о биологических родителях ослабит их собственные родительские чувства - однако это не так. Есть два факта: мы - родители, у ребенка есть прошлое. Они не противоречат друг другу. Ничем не обоснованное чувство родителей, что эти факты несовместимы, может передаться и ребенку и придать отношениям между ребенком и родителями привкус эксперимента. При столкновении с естественными трудностями развития, это ощущение эксперимента может привести к тому, что усыновители будут относиться к усыновлению как к проблеме, тем самым отказываясь от ответственности за ребенка и оставляя его наедине с проблемами. Противоречивые чувства родителей, касающиеся признания ребенка и его воспитания, могут опираться на существование биологической матери как на рационалистическое объяснение; и иногда отклонение от реального положения дел бывает поистине фантастическим. Некоторые биологические матери действительно в течение долгого времени не теряют из виду своего ребенка, интересуются его жизнью, и были бы рады встрече с ним; но многие вполне удовлетворены свершившимся усыновлением, хотят оставить его достоянием прошлого и боятся, если однажды незнакомый взрослый человек позвонит в дверь и представится сыном. Такие матери навсегда отделились и отдалились от своих детей, и усыновителям нужно ценить это, хотя зачастую им бывает трудно поверить в то, что такое может быть, поскольку они так сильно хотели иметь ребенка и считают, что никогда не смогли бы бросить его.[ ] Усыновителям нужно отдать себе отчет в своих фантазиях по поводу биологических родителей, с тем чтобы невзначай не выдать ребенку свой внутренний диалог с ними. В таком случае у ребенка образуется пространство для создания своих собственных фантазий о биологических родителях, которые могут отражать его отношение к ним по мере того, как он растет и развивается, фантазий, к которым усыновители должны быть очень внимательны. Отдельное внимание следует уделить вопросу о том, что такое потеря для приемного ребенка: потеря биологических родителей при рождении или позднее, потеря родственников, потеря родного дома и в особенности культурного наследия, потеря способности воспринимать себя в связи с кровными родственниками. Это очень сложная тема, к которой мы будем возвращаться снова и снова. Ребенок, оставленный сразу после рождения, чьи родители хотели для него лучшей доли, чем та, которую они сами могли ему дать, поначалу, скорее всего, не сможет мыслить такими категориями, как родительская жертва, отречение и альтруизм. Но если усыновители в нужный момент поговорят с ним на эту тему, вполне вероятно, это поможет трансформировать отношение ребенка к кровным родителям: они не отказались от него, они осознанно заботились о его будущем. Кроме того, важно подчеркнуть, что родители отрекаются не от конкретного ребенка, а от родительской роли в целом. Тем более для того, чтобы осмысленно отказаться от конкретного человека, нужно хорошо его узнать, а у биологических родителей не было на это времени, поэтому, особо нужно подчеркнуть, что отказ - это отказ не от конкретного ребенка, какой он есть или был - и задача усыновителей постепенно привести своего сына или дочь к пониманию этого. Все вышесказанное, однако, не ставит под сомнение тот факт, что приемный ребенок переживает определенную потерю, хотя размеры и характер этой потери обычно чересчур драматизируются усыновителями и специалистами. По словам известного психотерапевта и психоаналитика Виолы Бернард (Viola Bernard): «Усыновление - это восстановление от травмы, но само по себе оно травмой не является (кроме случаев неудачного усыновления); это не расставание с прошлым, а взаимодействие, взаимообогащение и построение положительных семейных отношений». Очень часто усыновители в своих мыслях приписывают ребенку ощущения, которые они испытывали в своей жизни в момент оскорбления или унижения. Приемные родители также склонны проецировать на сына или дочь свои еще не перегоревшие чувства, касающиеся неспособности зачать и выносить ребенка - мучительной для них потери. Однако, в действительности, есть разница между реальной потерей ребенка и фантазиями, которые он развивает по поводу этой потери. Очень важно различать эти вещи и помнить, что содержание вымышленной потери и ее влияние на жизнь ребенка в огромной степени зависит от атмосферы в семье и настроя, с которым родители относятся к усыновлению и обсуждают эту тему с сыном или дочерью. Опыт потери биологических родителей у разных детей различается в зависимости от того, были ли они усыновлены сразу после рождения или в старшем возрасте. Чтобы помочь родителям увидеть эти различия, мы приводим две истории детей, усыновленных в возрасте пяти и семи лет соответственно. Дети, усыновленные сразу после рождения не помнят своего прошлого, и поэтому их фактический опыт не включает в себя все те потери, которые обычно предсказывают усыновители. Вернее, такие дети чувствуют только сильное желание быть в животике у приемной матери. Это потеря бытия внутри нее, о которой ребенок, как правило, рассказывает, и усыновительница должна помочь ему пережить ее. С другой стороны, дети, усыновленные в старшем возрасте, испытают конкретное чувство потери мест и людей, которые они помнят. Иными словами, потеря есть, и весь объем этой потери со временем должен быть переработан внутри семьи - что это значило тогда, что это значит сейчас и как это отразится в будущем. Ребенок должен осознать свои потери и научиться преодолевать их. Не нужно, чтобы они влияли не его настроение и определяли его характер. Вопросы возникают, казалось бы, в самое неподходящее время, и если разрешать их без промедления, они могут не беспокоить ребенка в течение месяцев или даже лет, а возможно, будут возникать регулярно. В то время как чувство потери у ребенка в большей степени сфокусировано на том, что он не был в животе у усыновительницы, приемные родители горюют по поводу потери биологического ребенка - этого символа невинности и абсолютной чистоты, этого совершенного и романтического воплощения семьи, которую они хотели бы иметь, и которая у них была бы, если бы они могли дать жизнь ребенку. Им нужно раз и навсегда оплакать потерю идеальной семьи, этой защиты от безысходности и неуверенности, где корни определенны и известны, этого волшебного, чарующего, прочного убежища, источника силы и уверенности будущих поколений. Мы не думаем, что такие семьи существуют в действительности; более того, доверие и силу в житейских испытаниях обеспечивает не что иное, как качество реальных отношений между домочадцами. В этом контексте усыновление, происшедшее в правильное время и в соответствии с уровнем развития ребенка, становится лишь другой возможностью разделить и испытать множество разнообразных чувств. Расставание с нашими романтическими фантазиями о семье дается нам с таким трудом потому, что нет более яркого символа чистоты, невинности, целостности и совершенства, чем новорожденный младенец, чье появление на свет воспринимается родителями как чудо. Они стараются защитить невинность и чистоту своего ребенка как можно дольше. Для взрослых, уже израненных жизненными разочарованиями, потерями, страхом

Для взрослых, уже израненных жизненными разочарованиями, потерями, страхом, борьбой, потерей или даже смертью, ребенок является желанным воплощением всего, что еще не испорчено и не запятнано. Ребенок - объект для новых возможностей. Мировая реальность сначала навязывает ему себя через фигуры его родителей. И поэтому взрослые мудро стремятся защитить малыша от чересчур грубой реальности - не проявляя нетерпения, не позволяя ребенку подолгу плакать от того, что ему некомфортно в мокрых ползунках, тщательно удовлетворяя его потребности. Но мы защищаем ребенка не только ради самого ребенка. Мы сами не меньше его нуждаемся в его неиспорченности, в том, чтобы он стоял в стороне от мира, в который в конце концов должен будет вступить. Мы чувствуем себя ожившими, когда играем с ребенком, смеемся и дурачимся, сидя на полу. Но мир и его проблемы наложили свой отпечаток на историю приемного ребенка еще до того, как он попал к нам в семью, и именно поэтому нам так сложно начать с ним разговор об усыновлении. И это утверждение верно не только для детей, приехавших из отсталых стран третьего мира. Была ли мать малыша незамужней девочкой-подростком, лишили ли ее родительских прав, употребляла ли она наркотики, или она тяжело болела и умерла, а, может быть, имело место изнасилование или случайное зачатие не по любви, жизнь уже продемонстрировала ребенку свою жестокость. Во многих случаях международных усыновлений эти чрезвычайно личные проблемы осложнены такими более широкими факторами, как экономическая или социальная несправедливость по отношению к женщинам и девочкам, вторжение США во внутренние дела страны, финансовое истощение страны и ее неспособность поддержать матерей, находящихся в трудных условиях. Мысленное отрицание истории приемного ребенка частично является попыткой сделать его символом чистоты. Родители, которые с трудом разделяют себя и своих детей, часто боятся влияния на них окружающего мира. Однако, в конце концов, каждый ребенок вырастает, и, уже будучи взрослым, он должен вступать в диалог с обществом за рамками семьи. Приемный ребенок имеет свои корни и свою историю, которая вовлекает его в мир отдельно от родителей с самого начала их взаимоотношений, независимо от того, знает он об этом или нет. Х. Дэвид Кирк (H. David Kirk) в своей ставшей классической работе, Shared Fate (1984), убедительно говорит о том, насколько важно для приемных родителей отказаться от «очарованного» взгляда на семью, чтобы уважать происхождение приемного ребенка: В очарованном сюжете актеры играют роли в соответствии с идеальным и безупречным замыслом… Взгляд на мир, сюжет и роль указывают на значение очарованности - это нечто неразделимо целое, платье без швов, отражающее «истинность» и «естественность» взгляда на вещи… В нашем обществе родительство все еще во многом остается «очарованным» - оно целостно и неделимо, оно берет начало от любви двух людей, через зачатие, беременность, роды к воспитанию ребенка… Дилемма, перед которой стоят приемные родители, состоит, как правило, в том, какую роль они выберут для себя… Они могут сказать: «Я такой же, как другие родители» и отрицать объективные и субъективные различия… Если они выберут этот путь, они будут соответствовать правильной модели родительства и будут вознаграждены отсутствием угрызений совести, касающихся различий, видимых для посторонних. Но таким приемным родителям, вероятнее всего, придется расплачиваться за выбранную позицию в процессе поиска и установления взаимоотношений с партнерами по пьесе - своими детьми. Если, с другой стороны, они осознают свою отличность от других и свое замещающее положение на сцене, тогда их ждут, скорее всего, проблемы с окружающими, но не с партнерами-детьми (стр.43-44). Ни один родитель не хочет причинять боль своему ребенку. Вскрывать нарывы - дело педиатра, а родитель просто держит малыша - и это само по себе достаточно сложно. Но в случае усыновления мы сами и только мы, должны причинить ребенку боль или дискомфорт, сообщив ему о его происхождении. Когда мы говорим об этом впервые, мы предоставляем информацию, которая очевидно изменит жизнь ребенка, принесет ему разочарование. Это неподъемная ноша, с которой не приходится сталкиваться другим родителям. И знание, как с этой ношей справиться, может повлиять на конечный результат, но не сделает ношу легче. В книге Shared Fate приводится необычное высказывание одного ребенка: «Ребенок, родившийся в биологической семье похож на доску, которую прибили с самого начала раз и навсегда. А приемный ребенок похож на доску, которую родителям приходится прибивать, в противном случае, она будет отваливаться». Основываясь на собственном опыте, на данных, приведенных в обширной литературе об усыновлении, и, в конце концов, на историях приемных семей, которые мы собирали для этой книги, мы думаем, что слушать ребенка, говорить с ним, помочь ему создать свою историю - значит «прибивать» его, поселить в нем уверенность, что это его дом, и здесь его любят. ________________________________________________________________________________ Перевод Натальи Ран.

Все классно написано!Поучительно !!!И полезно! Выводов полезных много сделала.А кстати пишите свои размышления или реплики---кто какие мысли подчерпнул?????????????????? Я первая- 1)не надо возлагать на ребенка немыслимых надежд. 2)любить его как личность--со всеми недостатками и достатками 3)освободиться от своих страхов и комплексов. 4)поселить любовь в своем сердце ну вот пока такие мысли...................

Примерно те же мысли и у меня. + освободится от комплексов, если они имеются, не оглядываться на других людей.

ну короче мы с тобой единомышленники полностью!! с учетом твоей поправки.Это радует!!!!!!!!

А я не согласна только с тем, что слишком много говорилось о том, что большинство проблем именно у тех, у кого не может быть детей. По-моему, преувеличение. А вообще - да, поучительно.

ну да--типа они много переживают по этому поводу и т.д.Ну это конечно все индивидуально!!!!!!! У каждого свои "тараканы" могут быть....и у детных и у бездетных.... вот самое главное придти к такому состоянию как---СВОБОДНАЯ ЛИЧНОСТЬ---и тогда по моему не должно быть проблем.Главное не поддаваться стадному чувству.А отстаивать всою точку зрения!!--ну тут можно долго филосовствовать,боюсь что б не получиась такая же длннющая стастья как выше--ХИ!!

Хорошая статья с серьезными выкладками. Конечно, кое-что спорно, но каждый примеривает на себя. Распечатала, хочу неспешно почитать, обдумать. Потом мысли свои озвучу.

Сразу оговорюсь: не осуждаю никого, в частности, тех, кто усыновляет открыто. Почему пытаются все свести к одному знаменателю? Ведь не говорим же мы, что все люди должны быть профессорами или там, к примеру, все кровати – металлическими. Жизнь потому и хороша, что у каждого есть свобода выбора. И почему я должна придерживаться линии какого-нибудь Майкла Джонсона, будь он хоть 528 пядей во лбу, когда у меня совсем другой опыт в жизни и есть свое мнение? При этом я совершенно согласна, что усыновление – это не второсортное, а может быть, самое что ни на есть первосортнейшее дело, что мы можем сделать в жизни (при условии, что ребенок будет с нами счастлив). И скрыть я собираюсь именно для того, чтобы не напоминал никто (не мне, а прежде всего - ребенку), что "подобный способ создания семьи это нечто несерьезное, непрочное, не вполне правильное" (все цитаты - из вышеприведенной статьи). Кроме того, так как сейчас поглощаю ОТОВСЮДУ всю информацию по усыновлению, я читала топики усыновленных девочек, они предпочли в итоге НЕ ЗНАТЬ, что усыновлены. А "маленькая практика стОит большой теории" (с) (не моё). Это точно. Что-то в статье изложено здраво, что-то, к примеру, "биологическая мать может казаться смелой, отважной женщиной, оказавшейся в тяжелой ситуации, которая порвала связи со своим ребенком во имя его блага, даже жизни", к СНГовской действительности вообще не относится. У нас бросают детей не во имя их блага, это уж точно. А вот это, на мой взгляд – полный бред: "Если ребенок был рожден вне брака, усыновительница имеет простор для фантазий о том, что кровная мать была молодой, красивой, чувственной женщиной, что является почвой для ревности. Бесплодная женщина может, кроме всего прочего, ошибочно отождествлять способность иметь детей и сексуальность." Возможно, я просто слишком слаба, чтобы бороться с общественным сознанием в одиночку, да еще ценой ребенкиного и моего (да, я очень, гипертрофированно, впечатлительна) психического спокойствия. Но главное ведь не это, а главное – чтобы ребенку со мной было хорошо, чтобы он вырос нормальным человеком, а не лежал мокреньким, бесконечно одиноким и несчастным в кроватке-клетке.

Девоньки! А чего никто так и не делится мыслЯми своими?

Спасибо за статью. Вчера распечатала и в ванне валялась читала. Побольше бы такой информации