«В страданиях ничего ценного нет!» Екатерина Гордон — о поэзии, о проблемах с мужчинами, о госпитализации в клинику неврозов и о звездной болезни

Екатерина Гордон — юрист, политик, общественный деятель, ведущая, певица. Основала юридическую компанию «Гордон и сыновья» и представляла интересы многих российских знаменитостей. Занимается защитой прав женщин, в 2019 году основала фонд, помогающий малоимущим незамужним беременным женщинам. Состоит в совете уполномоченной по правам ребенка Анны Кузнецовой. В новом выпуске программы «Легенда» на RTVI Екатерина рассказала о личной жизни, о неврозах, недоверии к психологам и отказе менять фамилию.

«Когда я вдруг обнаружила себя в таком рейтинге рядом с теми людьми, которых я очень уважаю, в т.ч. Чулпан Хаматову, как бы ее сейчас ни оскорбляли, мне, конечно, было приятно. Мне приятно, что есть какая-то аудитория, которая меня слушает и которой я откликаюсь»

«Я пришла на интервью, и вот она сидит, смотрит поверх меня и говорит: «Катя, вы пишете стихи?». Я говорю: да, пишу стихи, причем со школы. У меня вышло какое-то количество книг, в какие-то года я была одним из самых цитируемых в сети поэтов и т.д. И я думаю: вот я в 40 лет должна оправдываться за то, что я пишу стихи? Стал ли оправдываться какой-нибудь там Рембо? Стал ли бы сомневаться в собственном таланте любой поэт, который многое от души чисто писал?

Я сказала: да, я пишу иногда очень талантливые стихи, я сама читаю и удивляюсь. Много написано зряшного, пустого, но я, безусловно, талантливый человек, и ковыряться вот так вот пальчиком в ладошке и говорить «Ой, нет, это я просто для мамы!» я не буду.

Ни один здоровый человек, мне кажется, этим вопросом не озадачен, потому что для поэта, для писателя творение его ведет, ты не можешь не писать. Я много лет не могу не писать. Если ты не графоман, ты не думаешь: «О, какая классная рифма!» — тебя ведет, ты пишешь. А если ты приходишь к листу А4 с пером просто потому, что ты настолько талантлив, и сегодня ты должен что-то выродить и друзьям прочитать, ну ты графоман.

У меня весь телефон мобильный в файлах, потому что мне все время приходит в голову музыка, какие-то строки. Окей, да, да, я не могу не писать, я делаю это клево. Подтверждение тому — у Ани Лорак это основная песня, заглавная, «Забирай рай» (автор текста песни Екатерина Гордон — прим. ред.), на которой встает весь зал и поет ее хором. Значит, что-то я тронула. Поэтому я ответила на этот вопрос утвердительно».

«В разные периоды своей жизни я занималась разным. Мне это жутко любопытно. Я вообще очень любопытный человек. У меня еще гигантский перечень того, что я хочу попробовать, просто жизнь короткая, еще дети, муж, коллектив, и я не успеваю. Но я бы хотела и скалолазанием заняться, вот я не шучу.

Я вела на радио 10 лет радиопередачи, это был мой заработок. Я никогда не была профессиональным радиоведущим. Я была Катей, которая садилась в эфир, с Глуховским мы вели программу, с Соловьевым. Никогда на эту профессию не училась, просто, когда я зажигаюсь и загораюсь какой-то темой, меня слушают. И внезапно на радио «Маяк» стало понятно, что, когда я в эфире, хорошие рейтинги. Меня туда посадили, я стала зарабатывать какие-то деньжата. Я была одна, у меня была собака-дворняга и съемная квартира, мне было стыдно жить с родителями-москвичами. Ну и как-то да, была на радио.

Потом позвали провести какую-то передачу, потому что перед камерой чувствую себя спокойно, всегда есть что сказать, и как-то потихонечку в этом всем варилась-ковырялась. Но потом потеряла к этому интерес, потому что работа на радио и работа в современном СМИ для меня какая-то пустая. Ты обогреваешь космос, сидишь в радиоэфире, ты минута времени чужого, и я не вижу в этом каких-то свершений.

Я занималась разными профессиями, но всегда была собой. У меня всегда был курс на борьбу, на защиту прав, это были в какой-то момент дворняги, мы даже шапочки вязали, продавали, чтобы поддержать разные приюты. То есть я всегда оставалась собой, просто мне предлагали побыть мной в разных профессиях: на радио, на телике и т.д.

Я не профессиональный ведущий, я точно не смогу быть Катей Андреевой, читать титр и слушаться редактора, это не мое, я этого не хочу.

Есть специально обученные люди, которые с помощью редактора что-то говорят, — я ни разу не говорила ничего, что мне написал редактор. Точнее, чуть-чуть привираю. Когда я заменяла Надежду Бабкину, были месяц или два на «Первом канале» в программе «Модный приговор». Вот там была какая-то редактура, справка о госте, когда ты что-то говоришь. И я поняла, что мне это очень скучно. Я все равно выпадала все время из сценария и говорила то, что хотела.

Поэтому слухи о моих профессиях разных сильно преувеличены — я просто в разное время пробовала разные вещи, и они получались. Теперь 8 лет подряд я занимаюсь исключительно юриспруденцией, просто я понимаю, что в этом медийном мире нужно оставаться публичным, потому что я продаю юридические услуги и публикую все так же свои стихи, книги и тексты».

«Первые дипломы были зряшные, потому что у нас в стране отсутствует профориентация. То есть, когда ты маленький юный человек, ты ничего не понимаешь про себя. У меня было некое представление о нормальной благотворительной работе. (Опять-таки, мне тоже хотелось защищать). Я думала, что я сейчас обучусь на детского психолога, социального педагога, это мое первое образование, и пойду работать в детский дом, спасу много детей. Потом понимаешь, что это не так устроено, что просто так даже сейчас пойти добровольцем работать в какое-нибудь сиротское учреждение невозможно. И первое образование у меня было такое мифическое.

А дальше я совершенно не жалею о том, что отучилась у Петра Ефимовича Тодоровского, потому что я хоть окультурилась. Мы просмотрели такое количество фильмов, прослушали таких умных людей, что я поняла, что это был вклад в мое такое в целом образование.

Ну а юриспруденция, Кутафина, там сейчас учусь в магистратуре на International Business Law, — это реально работа головы. Ты структурируешь свой мозг, и это полноценное, настоящее образование».

«Я (простите меня, психологи страны!) к психологии отношусь с сомнением. Мне кажется, она очень зависит от личности. Например, психоанализ. Не сомневаюсь в том, что это серьезная история, но или ты Фрейд, или ты действительно личность масштабная, тогда у тебя случаются классные психоаналитические сеансы, или ты Вася Пупкин, которому приспичило освоить какие-то там мето́ды Фрейда.

Там есть такая экспериментальная, реально научная часть, связанная с развитием памяти, мышления, там есть Выготский. А все остальное, то, что у нас сейчас много в практике, — это не наука. Шарлатанов 90%, которые зарабатывают бабки на несчастных разведенках. Сейчас психология для меня на рынке дискредитирована и людей, которые занимаются истинной наукой, мало. Мне хватало совести и ума не впаривать себя как «психолуха».

«Я меняла фамилию четыре раза в жизни, один раз по собственной воле. Это история моей мамы, потому что она несколько раз выходила замуж, я не очень имею право это обсуждать. Сейчас уже спокойно к этому отношусь.

Меня в детстве звали «крепкий орешек», потому что была фамилия Орехова. Была Подлипчук, вот эта мне не нравилась, «подлая чукча» меня обзывал один мальчик, который оказалось, что в меня влюблен; и Прокофьева, она мне тоже нравилась. Я колебалась, не взять ли мне фамилию семьи.

Гордон мне тоже нравится. И периодически меня пытаются на эту тему подколоть, и Сашу я вот Гордона встречаю, когда он говорит: «Верни фамилию!», я ему говорю: «Верни молодость!» — ха-ха, мы там друг друга подстебываем. Мне 41 год, сейчас мне еще метаться с фамилиями уже смешно. Я Гордону говорю: «Сам меняй, я сейчас больший Гордон, чем ты. Это что такое за передачу ты ведешь вообще с бывшей женой, даже гражданской женой какого-то бывшего футболиста?» Но я уже все, это мои, черт возьми, шесть букв. И я думаю, что трезвых людей, которые понимают, что магических фамилий, которые делают за тебя карьеру, нет, их все больше».

«Мы прожили 7 лет, и я старалась следить за его здоровьем, не давать ему бухать, и ездила с ним на ночную передачу, была редактором гуманитарных тем. Он дал мне очень многое. Несмотря на то, что мы жили по съемным квартирам и в доме моего отчима, он был очень щедрым человеком. Свозил в Африку, Париж показал. Вложил в мое развитие очень много. Научил меня книжки читать, потому что это классная привычка, у нас даже у толчка книжки лежали. Обожаю читать по сей день.

Но сказать, что он мне построил карьеру, нельзя, он мне не давал работать. Я все время клянчила, честно вам скажу, я говорила: «Саша, ну вот поговори вот с этим вот, возьмите меня куда-нибудь на работу!» Но, даже когда я работала редактором, я денег не получала. А на радио меня взял Гена Бачинский как раз после развода и потому что у меня вообще не было денег.

Мы с ним встретились на канале, «О2ТВ», такой был молодежный канал, где я подрабатывала вообще за один рубль ноль копеек, он сказал: «Слушай, ты такая борзая, пойдем на новый «Маяк». И в медиа меня привел Гена Бачинский, а вовсе не Саша Гордон. А дальше уже просто по накатанной понесло: там что-то лишнее ляпнешь, здесь что-то сказанешь... Ну и как-то, падая, поднимаясь, это все развивалось».

«Ну просто депрессуха, какая-то форма депрессии, посттравматический шок, что-то такое. Я не помню этих диагнозов.

Я своим клиентам говорю: слушай, ты в таком состоянии, мы с тобой так документы не подпишем нормально, в бой в таком состоянии не выйдем.

Я сама, добровольно пришла на улицу Шаболовка, там уже психиатры. Я не спала, не могла есть, все время рыдала. Я и так человек эмоциональный, а я что-то орала, влипала в какие-то конфликты просто потому, что психика была подорвана.

Клинические психологи и психиатры — это уже больше врачи, и они тебя выводят из острого состояния. Была психотерапия. Но вообще, конечно, это медикаментозное лечение, т.е. снимают острый период.
Полежала рядом с женщиной, у которой (я ее помню до сих пор, она мне недавно звонила) сын ей долго говорил, мальчик 13-летний, что он хочет покончить жизнь самоубийством, и потом он лег на рельсы и его переехал поезд. Я когда услышала ее историю, вот прямо отрезвела. На фоне с такими историями твоя история — это лабуда. Потом я еще уехала в Индию, Индия вообще, я ее обожаю, она меня доисцелила, и все, хвори прошли».

«Я когда занялась юриспруденцией, 8 лет я ей занимаюсь, оказалось, что у меня проблем-то не было. Я как все наши российские бабы выпала из своей какой-то сказки и очень мучилась несовпадением реальности и меня. А так-то проблем не было в принципе.

Отличный, отличный совершенно первый мужик Саша Гордон. Мы просто физически устали, плюс разница в возрасте. Я считаю, что это тяжело: разный ритм, у него свои увлечения и т.д. Там не было трагических расставаний, 7 лет пожили. Дальше был какой-то брак, вероятно, в нем была такая страсть, что мы не знали, что с ней делать, просто два дебила, поэтому в ход шло все подряд.

А так-то мне везло, меня всегда любили. То есть я понимаю, что какая бы я ни была, но исторически я мужчинам нравлюсь. Я стала это ценить, где-то поспокойнее относиться к чему-то. Поэтому я не считаю, что девчонки должны думать, что раз я развелась, значит, мне не повезло, — ну был же классный период 100%».

«Когда ты юный, тебе кажется: о боже, развод! Вот сейчас девочки, у них модное слово «харассмент». А когда ты становишься сильным, цельным, тебе вообще плевать.

Рядом со мной сейчас нет ни одного человека, который может меня как-то обидеть, оскорбить. Я настолько четко знаю, чего хочу и чего не хочу, я это прямо формулирую съемочной команде, друзьям, что в моей жизни страданий больше нет. Когда смещаешь акцент внимания с себя, переключаешь его на дело, когда четко знаешь, кто ты, чего ты хочешь, у тебя нет никаких страданий.

У меня был период незрелый, мне хотелось жаловаться про мужика, например. Сказать: о боже, как же я беременная, а он так со мной нехорошо! А потом думаешь: какая это все лабуда!

Девчонки ко мне приходят каждый день на консультации. Разводы, кто у кого ребенка утащил на свою территорию, раздел имущества. Я это вижу каждый день. Я говорю: девочки, ну такая лабуда! Если мы хотим с вами сделать дело, заработать денег, любовника найти вам хорошего, собираемся, вытираем сопли, понимаем, что это у всех. Вы все, 99% из вас, разведетесь. Каждая из вас будет плакать, думая, что судьба с ней нечестно обошлась, это у всех. Это такая банальщина... Всем плевать. И мне плевать, я хочу выиграть суд. Сделаем это вместе? Погнали. Если хочешь поныть, у меня нет времени.

В страданиях ничего ценного нету. Не вижу проблемы их подобесценить. Я действительно обесценила какое-то [свое] лишнее страдание, потому что очень много вижу реальных страданий, где ты ничего не поделаешь, где рядом сидит женщина и у нее малыш погибает. У тебя вырабатывается какой-то иммунитет к фиговым страданиям. Ну чего нам из-за Василия, который нас оставил, страдать? Ну смешно. И я, рафинированная баба, которая не может, видите ли, спать, пришла лечиться от невроза. Понты!

Слава тебе господи, не было поводов для страданий вообще. Не знаю, где даже поплакать, я клянусь. Даже когда у меня была эта история про клиническую смерть, я действительно чуть не двинула кони из-за ситуации с родами — даже это как-то мне не кажется драматическим. Мы сейчас живем в мире смертей, грусти, реальных трагедий, где даже немножко неудобно переживать за вот такое все.

Я хожу веселая уже почти 8 лет. Я знаю, что мне нужно сделать, когда мне плохо. Я, например, устаю от людей, я абсолютный социопат. А у меня профессия, связанная с людьми. Я знаю, что мне нужно просто побыть в тишине. Про меня знают все члены команды, что я могу прийти, всех раскидать по углам, и дайте Гордон потом час, она вернется, продолжим дальше нормально работать.

Я в ожидании ребенка, не могу выпить бокал вина, а в былые времена хорошее дорогое красное сухое вино, картина новая (я коллекционирую картины), и все».

«Не думаю, что это цинизм — это трезвость. Наши российские бабы считают, что надо выйти замуж, родить, и Василий обязан. А потом оказывается, что страна другая, и Василий не обязан, и дети рождаются не с бантиком, а они какают, ведут себя омерзительно, в школе подводят. И мы все время в стрессе, потому что мы не совпадаем с нашим мифом.

Когда я перестала ждать, очень повезло с супругом. Не жду ни от детей... Понимаю прекрасно, вижу насквозь и ржу. Я просто трезво отношусь. Это не цинизм. Наоборот, цинично натягивать на этот мир свою какую-то галимую сказку и обижаться на всех, что они не совпадают».

«Сергей (Жорин, бывший муж — прим. ред.) требовал от меня постоянно заниматься его пиаром и помогать ему в этом, поэтому я просто узнала этот бизнес изнутри. И в сложной ситуации я поняла, что, во-первых, высокая маржинальность, во-вторых, интересно.

Быть юристом я придумала немножко до Сергея, а точнее, когда меня вызвали в суд. Группа «Ранетки» обиделась на то, что я назвала их фуфлом, и эту группу защищал тогда Сергей Жорин. А я защищала себя сама. И думаю: господи, вот оно, место, где мне реально интересно! Я прямо проснулась, потому что ты читаешь, ты придумываешь, ты говоришь, т.е. это точка, в которой защита прав, ораторское мастерство, задор и азарт — все для меня сошлось. И тогда я заставила как раз господина Жорина и продюсера группы «Ранетки», который теперь замечен в каких-то странных сексуальных скандалах, забрать к черту свой иск, а значит, я победила. И вот эти классные непередаваемые ощущения мне запомнились, и я тогда поняла: ага, вот куда надо идти.

А дальше уже Сергей дал возможность понять изнутри этот бизнес, мне стало любопытно. Я первую компанию придумала с Мариной Дубровской, она называлась Saferoom. Идея была в том, что я там как психолог, как пиарщик, как человек, организующий пространство, хотела звать клинических психологов, которые бы приводили в чувство девчонок, которые приходят, а Марина за юридическую часть. А потом я поняла, что на рынке очень мало профессиональных юристов, которые реально серьезно читают договор, горят, заряженные на победу, и поняла, что пойду тоже получу образование. Нет веры в других».

«Надо было бы свой опыт, наверное, как-то использовать более рационально. Я до сих пор жалею о каких-то вещах, которые стали публичными. Жалею, что рядом не было того, кто мне как-то трезво скажет, что, Катя, ты выглядишь ужасно, нельзя без грима, синяк на ноге показывать, это все больно. Но я была тогда нездоровым человеком, разбитым, потерянным. У нас ведь так устроены медиа, что всем хочется видеть лысую Бритни Спирс, разбитую звезду плачущую, поэтому некоторые плачут даже специально. Очень жаль, что российские люди любят жрать чужую боль, поэтому у чужой боли большие рейтинги.

В моей истории это произошло спонтанно. То есть я ни разу не была инициатором похода на программу. Есть такой парень Синьков, он, по-моему, работает до сих пор у Малахова. Он, находясь у меня в больнице, мне сказал, что «сейчас собирается программа, там тебя все обольют говном», использовал механизм, который используют непорядочные люди. И он тогда мне сказал, что «тебе нужно срочно туда, потому что Жорин собрал студию». И я прямо из больницы в пижаме ехала что-то отвоевывать. Я была нездоровым человеком, которым манипулировали, психически расстроенным, разбитым, попавшим в ситуацию, которая мне была непонятной, что с ней делать.

Сейчас я понимаю, что нас использовали, дебилов. И я ни разу не дала так использовать моего клиента. Ни одну женщину, которая была бы реально в таком состоянии, как я, я не дала использовать ни одному каналу. И прекрасно знает редактура Малахова или Борисова, что Гордон топит за клиента всегда. Я запрещала тащить детей, ни один мой клиент ни разу не приволок ребенка, хотя все хотели крови, столкновений. Я приходила первая и старалась выяснить, в чем подвох и подстава. А когда клиент хочет оглашения своей ситуации, иногда это действительно помогает, мы тогда использовали этот ресурс, делали это честно.

И больше того, в чем была продажа? Приходит, например, человек, у него нет денег на юридические услуги, и он хочет огласки. Я звонила редактору Борисова, например, и говорила: ребят, есть такая-то история, с вас 150 тысяч на моего юриста, который проведет этот суд. Вы платите гонорар моей клиентке, все мои клиенты зарабатывали деньги сами, и мне на вот эти нужды. Я это сделала совершенно прозрачно, всё было по договорам, официально.

В какой-то момент это возмутило Малахова, он написал: «А почему Гордон у нас торгует, значит, историями?» Я говорю: «Ну это бизнес, это честно». А чем отличается редактор, который приносит, или автор сценария? Да ничем. Я делаю в ленивое время за редактора свою работу, и все счастливы, все заработали денег. Потом я просто очень устала, потому что ты все время в напряженном состоянии, а если уж я за кого-то вписываюсь, я уже о себе не думаю, я воюю. И я устала от этих криков, оров, ожидания съемок в павильонах, стало как-то уже не по возрасту это все».

«Я бо́льшую часть жизни как раз живу без скандалов. Просто аудитория широкая, она считывает только какие-то флуктуации, им кажется, что в остальное время у тебя жизни-то и нет.

Мне как-то одна журналистка известная говорит: «Кать, ну вот я тебя знаю, ты вообще добрая девчонка, с тобой весело — у тебя образ, как будто ты бульдог вообще, тебя боишься, потому что то ты на одного наедешь, то ты в какую-то впишешься войну». А я ей говорю: представляешь, если с завтрашнего дня я буду вся такая кисейная, ты разрушишь к чертовой бабушке мой бизнес. Ко мне люди приходят не за этим — они приходят, понимая, что я за них впишусь и мне не страшно, и поэтому ко мне придет жена Артема Чайки или ко мне придут самые бедовые, страшные ситуации, когда уже всё проиграно. У меня вообще такой образ.

Да я, наверное, такая и есть, это странно говорить, что «на самом деле я другая», — нет, я такая. Я бываю в мирное время в спокойном состоянии, с друзьями у моря я ржу, я балагур, танцую, веселюсь, душа компании. А в остальное время я в собранном состоянии, готовая ринуться в бой».

«Когда отвечаешь на вопрос: «Как ты думаешь, у тебя талантливые стихи?» — «Да», —сразу делается вывод: «У нее звездная болезнь!». Я просто расслабленный человек, который уверенно делает свою работу, не важно какую. Если я работаю на радио, я уверена в том, что я говорю. А как можно без уверенности вообще к людям соваться?

Многие это ассоциируют со звездной болезнью, потому что все привыкли, что русский человек закомплексованный, забитый, и язык у него в жопе. И любой другой живой человек для них, значит: «Наверное у него звездянка». Да нет, если ты не держишь камня за пазухой, если тебе есть что сказать, выходи да говори, не комплексуй. А как там тебя охарактеризуют, вообще уже не важно.

Меня как только ни называли: то, значит, мне Гордон карьеру построил, то, оказывается, Жорин... Ты 40 лет вкалываешь и в принципе успешный человек, у тебя есть результат, крупная компания, 250 квадратных метров на Сретенке, ну все, отвалите. Но все равно будет какая-нибудь тетя или дядя, который скажет: «Это, наверное, потому, что у нее фамилия Гордон» или «Это, наверное, ей помог любовник». Я говорю: ребят, не ищите дебильных объяснений, просто верьте в свое дело и фигачьте».

«Я иногда становлюсь частью шоу-бизнеса, и в эти моменты я себе не очень приятна. Шоу-бизнес, как показала сейчас ситуация с Галкиным и Пугачевой, очень изменчив, очень сиюминутный, никто друг за друга не стоит горой. Еще недавно к примадонне на поклон ходили пятки целовать практически все, а тут: ах, смотрите, уже как-то и нельзя.

Мне жаль, что они друг друга не встают и не защищают — политика не должна влиять на корпоративный дух. Вы вообще что-то должны стоить. И я сейчас не говорю про тех, кто прав, кто виноват и про политику, но просто шоу-бизнес — продажная, неинтересная тусовка закомплексованных людей. Там как раз [надо] разбираться в проблемах в детстве, потому что они периодически такое выдают, ужас какой-то.

И очень зависят еще от градуса внимания: чуть ослабевает внимание, они прямо мечутся. Я видела, как человек мечется, потому что просмотры не те, прямо паника. Я думаю: ну ладно, по фигу просмотры, еще учудим что-нибудь, потом будут просмотры. А там прямо паника».



По материалам RTVI