AD
- О работе над «Солярисом»:
- О том, почему ему сначала не понравился Андрей Тарковский:
- О том, как дзен-буддизм помог ему написать музыку для «Соляриса»:
- О работе с Никитой Михалковым:
- О написании мелодии для фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих»:
- Об истории создания музыки к фильму «Раба любви»:
- О дружбе с Никитой Михалковым:
- О сложности работы с Андреем Кончаловским:
- О том, как жил на две страны:
- О том, почему решил вернуться в Россию:
- Об обещании написать музыку для нового фильма Никиты Михалкова:
- О том, почему не любит музыку The Beatles:
- О том, кого слушает из поп-исполнителей:
- О том, как 28 лет работал над рок-оперой «Преступление и наказание»:
- О том, почему никогда не слушает свою музыку:
- О том, почему перестал смотреть кино:
Я познакомился с Тарковским, он как раз собирался снимать «Солярис». Познакомил нас художник, который был у меня на картине — Миша Ромадин. Он сказал, что «Вот, человек есть, который занимается электронной музыкой». Меня пригласил Андрей Тарковский… причем это было приглашение весьма странное. Он говорит: «Ты знаешь, у меня есть один композитор».
Я хотел сказать: «Ну, я знаю, Овчинников». «Нет, — говорит, — Бах. Потому что других композиторов вообще у меня нет и никогда не было. Всё остальное — это помощники мои, — передают то, что невозможно выразить средствами кино. Музыку я включаю только когда средства мои не позволяют мне решить какие-то проблемы эмоциональные. Здесь я прошу тебя — задача — мне нужен твой композиторский опыт, чтобы ты организовал шумы. С твоим художественным вкусом и пониманием природы звука».
Я подмешивал в реальные шумы какие-то звуки, сыгранные оркестром. Самое главное было, чтобы никто на них не обращал внимание. То есть момент, если долго передержать какой-нибудь звук оркестровый, то, конечно, все бы начали выяснять, что что-то там звучит, что-то такое. Вот эта вот подмена, перемешивание звуков — это была такая тончайшая работа.
Я хотел сказать: «Ну, я знаю, Овчинников». «Нет, — говорит, — Бах. Потому что других композиторов вообще у меня нет и никогда не было. Всё остальное — это помощники мои, — передают то, что невозможно выразить средствами кино. Музыку я включаю только когда средства мои не позволяют мне решить какие-то проблемы эмоциональные. Здесь я прошу тебя — задача — мне нужен твой композиторский опыт, чтобы ты организовал шумы. С твоим художественным вкусом и пониманием природы звука».
Я подмешивал в реальные шумы какие-то звуки, сыгранные оркестром. Самое главное было, чтобы никто на них не обращал внимание. То есть момент, если долго передержать какой-нибудь звук оркестровый, то, конечно, все бы начали выяснять, что что-то там звучит, что-то такое. Вот эта вот подмена, перемешивание звуков — это была такая тончайшая работа.
Видите ли, мы сидели там, компания Михаила Ромадина, друга его и художника. Андрей вошел — он любил хорошо одеваться, а в то время это очень было сложно — он худощавый, подтянутый, такой очень красивый человек с кавказскими какими-то чертами лица. И вот что мне не понравилось — у него какой-то был газовый такой шарф здесь. Розоватый, с каким-то горошечками. Так вот. И какие-то три девицы вокруг него вились. К нему было нельзя подойти.
Я сейчас вспоминаю, он был очень замкнутый человек. Я много с ним встречался и по работе, и очень редко вне работы, очень редко. Но вот по работе на «Мосфильме» в студии, в монтажной он был в себе, очень глубоко погружен в себя. Часто грыз ногти — вот так вот.
Я сейчас вспоминаю, он был очень замкнутый человек. Я много с ним встречался и по работе, и очень редко вне работы, очень редко. Но вот по работе на «Мосфильме» в студии, в монтажной он был в себе, очень глубоко погружен в себя. Часто грыз ногти — вот так вот.
AD
AD
Тарковский говорит: «Прежде чем писать музыку, прочти диссертацию Григория Померанца. Называется „Основы дзен-буддизма”». Я тогда об этом знал только понаслышке. Я помню, когда это принес, открыл и через буквально несколько секунд я попал в этот мир, потрясающий совершенно.
В общем-то, это было случайностью. В моей жизни одни случаи все решают, одни случаи буквально. С Михалковым я познакомился в Театре киноактеров. Театр пантомимы там еще был. И я там писал музыку. И он всегда забегал туда на утренние репетиции. И раз забежал посмотреть — и я как раз был там. Он там недолго пробыл, минут 10, может, 15 максимум. Потом говорит (как всегда вот он сходу решает), он говорит: «Слушай, я сейчас скоро буду делать диплом, будешь со мной работать?». Это была дипломная работа «Спокойный день в конце войны». Вот это вот так мы познакомились, и я написал первую музыку с ним. Ну вот, могу сказать, с Михалковым мне работать… Хотя он тоже один из самых жестких режиссеров вообще-то, я знаю. Во-первых, как срабатывает с актерами. После того, как актеры работают у него, больше они нигде так не работают, ну нигде! Вот это просто какое-то… Я считаю, что Никита обладает просто экстрасенсорными какими-то качествами. Потому что он может внушить помимо сознания все это. Вот такое у него проникновение, глазами, невероятное.
Это как всегда за столом. Тогда еще компьютеров не было. Просто накачанный Никитой. Там, единственное, была история, что вот эта тема, которая сейчас у многих в рингтоне в телефонах, вот эта тема была сочинена несколько в нетрезвом виде, слегка подшофе.
AD
AD
Она связана еще с историей моей семьи. Моя супруга с сыном попали в автокатастрофу, ужасную просто. И чудом их выходили потом. А в это время как раз мы начали работать над фильмом «Раба любви». И, кстати, то, что я еще бегал по больницам и далее я написал музыку. Я не знаю, как это все — я в забытьи был. Как-то этот фильм мне стал уже как-то связан с моей семьей навсегда просто. Поэтому он мне очень дорог.
Более того, даже породнились. Я его Анечки крестный папа, а он — моего внука Артемия крестный отец. Я очень люблю это его собрание людей, особенно летом или весной, когда у нас тепло, так там совсем замечательно.
Он музыкант по образованию. Он закончил курс консерватории. Прекрасный пианист. И он как раз… с ним было работать тяжело, потому что он всё время в партитуру вникал. Почему это так, почему это так? Ну прямо беда просто совершенно. Но тоже свои результаты всегда приносили.
AD
AD
Тогда вообще с Америкой было у нас прекрасно. Во-первых, тогда не стоял вопрос — можно было в любое время туда поехать. Это сейчас уже нельзя, уже никогда, видимо, не поедем. А тогда визу в любой момент было получать.
Я делал там 9 картин подряд — просто без перерыва. Одну картину с Кончаловским, потом с одним американским режиссером, и потом еще, уже уехав в Москву, я еще там работал, просто приезжая.
Я делал там 9 картин подряд — просто без перерыва. Одну картину с Кончаловским, потом с одним американским режиссером, и потом еще, уже уехав в Москву, я еще там работал, просто приезжая.
Меня вызвал Михалков на фильм «Утомленные солнцем». Самая первая картина. И у меня там были большие трения с моим агентом в Лос-Анджелесе. Я сказал, что мне нужно в Москву поехать на пару месяцев. Он говорит: «Нет, если ты уедешь — ко мне не приезжай!» Ну как, я не мог Никите сказать. Потом обычно здесь полностью не 2 месяца, а месяца 4. А жена моя осталась там. Она страшно стала беспокоиться, что что-то я не еду. Вот. Приехала сюда тоже.
AD
AD
Вот как произошло. Значит, я просто, когда мне стукнуло 80 лет, я понял, что у меня осталось несколько сочинений незаконченных. И я решил уже… потому что я их никогда не закончу, если не закончу работать в кино. Потому что меня отвлекало. Но Михалкову я обещал, конечно. Ну как же? Но случилось так, что он заболел, потом ковид, и этот фильм уже сниматься не будет. Что-то, может быть, будет дальше, но пока об этом разговоров нет.
Ну когда люди не умеют играть. Ну как можно! Бренчание вот так вот. Ну играть не умеют. И они всегда плохо играли, так и не научились. Может, Маккартни сейчас только хорошо играет. Но первый номер, я считаю, в такой угрозе музыке — это ABBA. Где одни шедевры, ну одни. Там нет не шедевров. Это просто удивительно. Для меня это такой пример какого-то неслыханного деяния.
Ну Киркорова, безусловно. Вот сейчас Лефлер появился. Коля Носков. Сейчас, к сожалению, его болезнь сильно подкосила. Ну вот. Из девушек не знаю даже, кого. Ну Пугачева, она в свое время, да, была. Такой символ эпохи.
AD
AD
Это благодаря вот гению, такому мастеру владения убеждением — это Кончаловский Андрей. Я помню, это было где-то в 1970-х годах прошлого века. Когда он мне позвонил и сказал: «Мы сейчас к тебе придём с одним предложением». И вот принесли готовый сценарий оперы «Преступление и наказание». Я сразу замахал руками и говорю: «Это не моя тема, не моя тема совершенно». И действительно, точно я никак не думал, что это возможно мне написать. Потому что мир Достоевского — это не мой. Но я отказался. Всё равно мне оставили сценарий. Кончаловский меня затащил в нее. Это был долгий процесс. Я бросал много раз. Я даже не рассчитывал, что это будет когда-нибудь. Просто писал — и в стол, писал — и в стол.
Я вообще свою музыку не слушаю никогда, после того, как я написал. Потому что это все осталось там. А вот оперу я иногда включаю. Дай, думаю, послушаю Раскольникова. Но это я слушаю для того, что я вспоминаю, как всё это было. Дело в том, что музыка для меня еще это момент сохранения памяти.
Лень. Вот так можно сказать одним словом. Действительно, я получаю всякие из Дома кино приглашения на целый месяц. Ну, может, я бы какие-то и пошел посмотреть, но как-то надо ехать куда-то.
