По этому поводу сымитировали кимоно, смастерили из занавесок. Лично начальник лагеря разрешил снять занавески то ли из пионерской комнаты, то ли из уголка юного друга книги. Занавески были желтыми, а пояс для кимоно - густо-розовым, он был сооружен из парадных наволочек для старшего педагогического состава. На спине пояс скреплялся чудовищных размеров английской булавкой. Если все девочки, замаскированные под японок, держались неестественно прямо, то дело было не в отличной воспитательной работе, а в опасении проколоть оболочки спинного мозга.
Пионерский лагерь принадлежал маминому институту, я ездила туда несколько лет подряд, каждый раз попадая в одну и ту же компанию ребят, повзрослевших на год, всегда увлекательно рассматривать процессы в динамике. Девочка с забавным хвостиком, слева от меня, была очень популярной и развитой. Она ходила на свидания с мальчиками, по возвращении рассказывала всякое, неожиданное. Сейчас она мать двоих детей и зарабатывает на жизнь разведением собак. Заводчица какой-то микроскопической породы, вся в трудах, прекрасно выглядит и отличный собеседник.
Справа от меня – троюродная сестра. Наши мамы дружили, и им было удобно отправлять нас в единое место, чтобы общий присмотр и все такое. Сестра росла хорошей девочкой. У нее имелись устойчивые представления о важных вещах и прочие моральные принципы. Сестра учила, что «нормальный пацан носит красные носочки и спортивный костюм финн-флаер». У сестры всегда имелся «нормальный пацан». Один из них говорил: «Нам сейчас важно опериться». Сестра сосредоточенно кивала. Она тоже хотела опериться.
Девочка в центре композиции звалась Любой, и представлялась так: «Я – Любоооффь!». Считалась красавицей, говорила загадочно: «У нас в классе на уроках просто жуть! Мальчишки на девчонок зыркают! Особенно на меня, сразу двое! – тут же неизменно окорачивала себя, - да что двое! четверо!».
Третья девочка слева живет в Америке, и уже давно, а ее соседка справа в стародревние времена славилась красавцем-братом по имени Паша. Старше на пару лет, он принадлежал к элите первого отряда, в этом отряде собирались самые взрослые мальчики, самые модные девочки. Сестра навещала брата на его территории. Однажды вернулась и плакала. Все собрались вокруг, утешали, снедаемые любопытством. «Ой, люди добрые, - воскликнула девочка, - простите меня, Христа ради! Есть ли на свете справедливость, у вас спрашиваю я! Пришла в первый отряд, а там девчонки сидят, на веранде! Сидят и говорят: а у Пашки-то ресницы, какие длинные! А брови-то, какие ровные! Ой, люди добрые!». Продолжила плач в полной тишине.
Находясь в кругу таких замечательных девочек, я тайно страдала от собственной неполноценности. У меня не было ни влюбленных поклонников, ни моральных принципов, ни старших братьев. Чтобы обратить на себя внимание, приходилось нещадно интриговать. Наиболее удачными представляются интриги с песней А. Пугачевой и грязным одеялом. Но о них я уже вам рассказывала.
Пионерский лагерь принадлежал маминому институту, я ездила туда несколько лет подряд, каждый раз попадая в одну и ту же компанию ребят, повзрослевших на год, всегда увлекательно рассматривать процессы в динамике. Девочка с забавным хвостиком, слева от меня, была очень популярной и развитой. Она ходила на свидания с мальчиками, по возвращении рассказывала всякое, неожиданное. Сейчас она мать двоих детей и зарабатывает на жизнь разведением собак. Заводчица какой-то микроскопической породы, вся в трудах, прекрасно выглядит и отличный собеседник.
Справа от меня – троюродная сестра. Наши мамы дружили, и им было удобно отправлять нас в единое место, чтобы общий присмотр и все такое. Сестра росла хорошей девочкой. У нее имелись устойчивые представления о важных вещах и прочие моральные принципы. Сестра учила, что «нормальный пацан носит красные носочки и спортивный костюм финн-флаер». У сестры всегда имелся «нормальный пацан». Один из них говорил: «Нам сейчас важно опериться». Сестра сосредоточенно кивала. Она тоже хотела опериться.
Девочка в центре композиции звалась Любой, и представлялась так: «Я – Любоооффь!». Считалась красавицей, говорила загадочно: «У нас в классе на уроках просто жуть! Мальчишки на девчонок зыркают! Особенно на меня, сразу двое! – тут же неизменно окорачивала себя, - да что двое! четверо!».
Третья девочка слева живет в Америке, и уже давно, а ее соседка справа в стародревние времена славилась красавцем-братом по имени Паша. Старше на пару лет, он принадлежал к элите первого отряда, в этом отряде собирались самые взрослые мальчики, самые модные девочки. Сестра навещала брата на его территории. Однажды вернулась и плакала. Все собрались вокруг, утешали, снедаемые любопытством. «Ой, люди добрые, - воскликнула девочка, - простите меня, Христа ради! Есть ли на свете справедливость, у вас спрашиваю я! Пришла в первый отряд, а там девчонки сидят, на веранде! Сидят и говорят: а у Пашки-то ресницы, какие длинные! А брови-то, какие ровные! Ой, люди добрые!». Продолжила плач в полной тишине.
Находясь в кругу таких замечательных девочек, я тайно страдала от собственной неполноценности. У меня не было ни влюбленных поклонников, ни моральных принципов, ни старших братьев. Чтобы обратить на себя внимание, приходилось нещадно интриговать. Наиболее удачными представляются интриги с песней А. Пугачевой и грязным одеялом. Но о них я уже вам рассказывала.