Не ломайте мальчику жизнь: почему общество поддерживает харассмент

Мне никогда не было симпатично движение #metoo. Мне казалось, что его массовость размывает действительно серьезную проблему домогательств, что оно стало модным настолько, что утратило честность. Что слишком много в нем появилось королев трагедии, drama queen, которые раздувают незначительные, в общем, истории до уровня «сломанной жизни». Что огромное количество этих признаний не стоит того, чтобы так переживать. В конце концов, ну подкатывает к тебе несимпатичный тип, ну отправь его по известному адресу, забудь и живи себе дальше. Так было, так будет, и, как сказала бы Франсуаза Саган, «не из-за чего тут меняться в лице».

Тем более, что формируются потихоньку новые правила, и количество людей, готовых им следовать, растет медленно, но достаточно верно. Все же домогательства перестают быть общим местом, у нас есть поддержка, причем именно той части общества, которая действительно на что-то влияет.

Я ошибалась. Я была неправа.

Безобразная история, случившаяся в одном из самых либеральных СМИ, своего рода флагмане борьбы с сексуальными домогательствами, преподала мне несколько жестоких, но весьма ценных уроков, благодаря которым я больше никогда не позволю себе саркастическую ухмылку при виде хэштега #metoo.

Реальный мачо знает правила, но плевать на них хотел, потому что правила соблюдают только запуганные злыми феминистками лошки. Очень часто «реальный мачо» считает, что домогательства - штука действительно мерзкая, но только не в том случае, если домогается он сам. Да он и не домогается, это гаденькое понятие применимо только к мерзким мужичонкам с потными руками. Он, мачо, проявляет интерес, и глупа та женщина, которая не понимает: я же презрел опасность! Я не испугался схватить тебя за задницу, потому что я крутой. И еще мне за это ничего не будет.

Урок второй: несмотря на страшные истории про массово уволенных и сжитых со свету мужчин, домогательства в абсолютном большинстве случаем продолжают оставаться безнаказанными.

Мальчику может быть восемнадцать или сорок восемь, мальчик может вести себя как законченный скот, но это не имеет значения, поскольку - и это урок третий - граница допустимого все еще определяется статусом: высокоранговая особь может позволить себе больше, чем прочие. Человек известный, имеющий скорее позитивную репутацию, успешный в профессии - имеет право унижать того, кто добился меньшего.

Главное, чтобы «мальчик» был «своим». Как в мои пятнадцать лет, когда ровесники из соседней деревни пытались изнасиловать девушку, и сел только юный маргинал с родителями-алкоголиками. А хороший мальчик-отличник из полной семьи пошел в институт, потому что «тот все равно сопьется, а хорошему мальчику как же жизнь ломать?»

Урок четвертый: на жертве теперь лежит не только бремя доказательства - жертва кругом должна даже в том случае, если обидчик признал вину. Собственно, в этой ситуации она должна даже больше: понять и простить. Это качественно новый уровень виктимблейминга - когда жертву начинают винить уже не в том, что «спровоцировала», а в том, что посмела не перестать считать себя оскорбленной, когда обидчик повинился.

Прежде жертве отказывали в праве на справедливость. Теперь отказывают даже в праве на эмоции. Оказавшись в ситуации, созданной против ее воли, она обязана в этой ситуации вести себя так, как хочет тот, кто ее создал. Реагировать так, как нужно насильнику. Испытывать комфортные для него эмоции - или изображать их. Именно жертва должна искать выход, который удовлетворил бы всех, но не ее. Спускать на тормозах. Делать вид, что ничего не было. Отшутиться. Дать в морду или, если уж совсем невмоготу - позвать мужа, чтобы в морду дал он. Разобрался, так сказать, по-мужски. Что, он не считает драку приемлемым способом решения конфликта? Да он не мужик у тебя, что ли?

Не ты заварила эту кашу, но расхлебывать ее заставляют тебя. Ты по-прежнему всего лишь инструмент для решения чужих проблем. Сначала, когда тебя схватили за задницу, личных. Потом, когда скандал выплыл наружу - профессиональных. Не своих, нет. Постороннего мужика, который сначала домогался, а теперь выпутывается. И мизансцена выглядит эффектно: кающийся «домогалец», который «не понимает, как это могло случиться», хор «Не ломай мальчику жизнь», отдельные солисты «Да ты ж никто, а он успешный» - и ты, от кого «не убудет», и кто должна «понять и простить».

Эффектно, да. И очень мерзко. Ему - поддержка и пожелания «чтобы все это поскорее закончилось». А ты бессердечная стерва, которая, может, сама довела святого «мальчика», а теперь не хочешь отпустить ему грехи.

Это, впрочем, не беда. Он сам себе все отпустил. А ты, если вздумаешь упорствовать в своем «непрощении», начнешь вызывать у окружающих раздражение: ну он же извинился, чего тебе еще надо, в Сибирь его сослать, расстрелять? Да хватит уже носиться со своей типа травмой, подумаешь, жизнь ей разрушили. К доктору иди, раз такая нервная.
Именно так, именно этими словами я реагировала прежде на хэштег #metoo.
Больше не буду.
Потому что за историями, которые порой кажутся нам незначительными и не стоящими переживаний, на самом деле стоит не столько стремление отомстить, сколько естественное для любого человека желание справедливости. Простой справедливости, когда ответственность на том, кто схватил за задницу. А не на том, кого схватили.