AD
В этой жизни Ангелина Хусаиновна порядка пятнадцати-шестнадцати лет не видела своего украинца Кислярука, последний раз повстречав его в комнате для кратковременных свиданий исправительно-трудовой колонии общего режима по республике Мордовия. В наследство от вороватого мужа Ангелина Хусаиновна получила сломанный им и криво сросшийся мизинец, а также фамилию, отлично рифмующуюся с важными для каждого славянина понятиями, как «друг», «политрук» и «многорук». Детьми их недолгий брак благословлен не был, о чем Ангелина Хусаиновна и сообщала всем желающим со свойственным ей изяществом слога: «никаких высерков, уберег господь, а то вот мой брат только родился, да сразу подох, всем одни неприятности».
Жить Ангелина Хусаиновна предпочитала в крупных промышленных российских городах. Кстати, несмотря на красоту и стройность последней фразы, с содержанием ее можно поспорить, потому что Ангелина Хусаиновна с восемнадцати лет проживала в одном городе - Самаре. Она являлась владелицей скромного деревянного дома исторической постройки начала двадцатого века, дом был ветх, а также крив и кос, но присоединен к общественной канализационной системе, а также и отопительной. Все эти приятные позиции давали Ангелине Хусаиновне сладостную возможность с выгодой для себя распоряжаться жилой площадью. Какое-то время она безыскусно сдавала комнаты студенткам института культуры, а потом пришли новые времена, и улицы крупных промышленных российских городов заполонили смуглые пришельцы из Средней Азии в поисках работы.
Пришельцев на немецкий лад назвали гастарбайтерами, и им всем надо было где-то жить. Эту потребность Ангелина Хусаиновна изобретательно удовлетворяла, в разное время заселяя под свою крышу до пятидесяти квартирантов. Абсолютным ее рекордом было число – пятьдесят три, но тут пришлось задействовать участок кухни, оставленный хозяйкой лично для себя, что отрицательно сказалось на общем фен-шуй и позитивной энергетике пространства. С тех пор Ангелина Хусаиновна решила: сорок пять гастарбайтеров, и не гастарбайтером больше! Всех денег не заработаешь. И пусть ходят через двор! Гастрабайтеры ходили. Были послушными, тихими, сильно боялись цепной овчарки Барсика, русским языком чаще владели.
Иногда Ангелина Хусаиновна вступала со своими постояльцами в личные отношения. В частности, по-человечески привязалась к семье из Таджикистана, состоящей из пяти женщин и двух мужчин. Женщин звали Бони, Лайло, Рузи и Суман, а мужчин – Хамрокул и Облокул. Все они были взрослые дети одной старухи-матери, имя которой Ангелина Хусаиновна узнать поленилась, да и возможностей особых не было – из семерых членов семьи работала только она одна, старуха-мать. Устроилась дворником в среднюю общеобразовательную школу, а также мойщиком посуды. Мыть посуду оказалось нелегко – слезли ногти от хорошего чистящего средства с конверсионных производств, зато выгодно. На небольшой тележке старуха-мать отвозила домой двадцатилитровые бидоны с остатками детской еды. Это был одновременно и сухой, и влажный паек для ее дочек и сынков. Дочки и сынки кушали, потом ловко играли в нарды, или просто сидели. Не сказать, что бы они ждали чуда, или небесной манны, или чемодана, полного денег, но чего-то они явно ждали. Возможно, счастья?
Спроси Ангелина Хусаиновна у жильцов такое напрямую, не получила бы ответа. Она и не спрашивала, было недосуг. Ангелина Хусаиновна полюбила.
Однажды она спустила цепную овчарку Барсика побегать, и слегка дрессировала ее в выполнении команд служебного собаководства, как-то: сидеть, лежать, рядом, апорт и фас. Все команды она подавала холодным и громким голосом, совершенно в духе своего предка, знаменитого музыканта и основоположника эстонской национальной оперы Эвальда Аава. Правда, ее прошлый муж Кислярук говаривал, что легко быть знаменитым среди себя одного, намекая на узкий круг эстонских музыкантов, но никто не сможет отрицать буквально арийской стати Ангелины Хусаиновны в момент дрессировок домашних животных.
Привлеченный необычным характером шума, откуда-то из ветхого дома появился Хамрокул. Его темная кожа выглядела на фоне исторической постройки весьма привлекательно, его темные глаза имели форму косточек от яблок, но много больший размер. Его широкие плечи рвали неопределенного цвета рубашку, с его запястья подмигивала вытатуированная змея – синяя на коричневом. «Люблю собак», - сказал он, широко улыбаясь. Ангелина Хусаиновна перевела сбившееся дыхание и ступила на дорогу своей несчастной матери, флегматичной эстонки Биргитте Аав. Хамрокул выдержал вступительные испытания и был официально назначен любимым человеком, о чем недолго поговорили сорок четыре неизбранных жильца и долго – один Облокул, потому что по-братски завидовал Хамрокулу.
Хамрокул зажил по-царски. Ему была приготовлена добротного советского производства пуховая перина и европейских стандартов подушка с гипоаллергенным наполнителем. Завтракал он из трех блюд, а обедал из пяти, в перерыве между трапезами закусывал пирожками с экзотическими начинками из капусты и лесных грибов. Также у него появился новый спортивный костюм и модные джинсы традиционного цвета индиго. За это за все он приговаривался к ежеминутной любви Ангелины Хусаиновны – нет-нет, ничего эротического, хозяйка предпочитала поговорить. Потомки эстонских знаменитых композиторов не склонны к бурным проявлениям темперамента, и даже быстрая кровь татаро-монгольских завоевателей не повлияла ни на что. Таким образом, Хамрокул выучил несколько наиболее приятных уху Ангелины Хусаиновны фраз, в том числе стихотворение Иннокентия Анненского «среди миров, в сиянии светил одной звезды я повторяю имя».
И велико же было негодование и даже ярость Ангелина Хусаиновны, когда она ранним утром, выйдя к плите, чтобы сварить Хамрокулу чашечку горячего шоколада, не обнаружила на своих законных местах ни его самого – на перине, ни цепной собаки Барсика – в будке. Хамрокул, луноликое пристанище ее измученной души, носитель глаз формы косточек от яблок, исчез вместе с Барсиком и змеей на запястье; двойной след их затерялся среди прочих исторических построек, как деревянных, так и каменных. Горько взвыла на пороге Ангелина Хусаиновна, больно рвала свои волосы с семьюдесятью процентами седины, тихо прятались в глубине пейзажа гастарбайтеры, даже и на службу побоялись выйти, даже и в туалет не пытались. И только Облокул тонко подсмеивался и говорил одновременно на двух языках что-то об особой любви Хамрокула к крупным собакам; хорошо, что Ангелина Хусаиновна его не слышала в тот момент. А то натворила бы дел, допустила бы безобразий, разогнала бы взмахом руки и движением бровей весь свой гостиничный комплекс, раз такой вопиющий случай. Но обошлось, только свой зарок насчет сорока пяти она с того момента сняла, и удачно придумала, как решить проблему фен-шуя – просто изменить плотность гастарбайтеровского размещения, в проходную комнату класть двадцать пять человек, а в смежную – тридцать четыре.
И никакой больше любви. Так она обещает своему предку, основоположнику эстонской национальной оперы Эвальду Ааву, глядя на его фотографический портрет, найденный в сети интернет. Тает снег, скрипит переживший очередную зиму ветхий дом, и глубокие щели между венцами зияют черными улыбками.
Наталья Апрелева
Привлеченный необычным характером шума, откуда-то из ветхого дома появился Хамрокул. Его темная кожа выглядела на фоне исторической постройки весьма привлекательно, его темные глаза имели форму косточек от яблок, но много больший размер. Его широкие плечи рвали неопределенного цвета рубашку, с его запястья подмигивала вытатуированная змея – синяя на коричневом. «Люблю собак», - сказал он, широко улыбаясь. Ангелина Хусаиновна перевела сбившееся дыхание и ступила на дорогу своей несчастной матери, флегматичной эстонки Биргитте Аав. Хамрокул выдержал вступительные испытания и был официально назначен любимым человеком, о чем недолго поговорили сорок четыре неизбранных жильца и долго – один Облокул, потому что по-братски завидовал Хамрокулу.
Хамрокул зажил по-царски. Ему была приготовлена добротного советского производства пуховая перина и европейских стандартов подушка с гипоаллергенным наполнителем. Завтракал он из трех блюд, а обедал из пяти, в перерыве между трапезами закусывал пирожками с экзотическими начинками из капусты и лесных грибов. Также у него появился новый спортивный костюм и модные джинсы традиционного цвета индиго. За это за все он приговаривался к ежеминутной любви Ангелины Хусаиновны – нет-нет, ничего эротического, хозяйка предпочитала поговорить. Потомки эстонских знаменитых композиторов не склонны к бурным проявлениям темперамента, и даже быстрая кровь татаро-монгольских завоевателей не повлияла ни на что. Таким образом, Хамрокул выучил несколько наиболее приятных уху Ангелины Хусаиновны фраз, в том числе стихотворение Иннокентия Анненского «среди миров, в сиянии светил одной звезды я повторяю имя».
И велико же было негодование и даже ярость Ангелина Хусаиновны, когда она ранним утром, выйдя к плите, чтобы сварить Хамрокулу чашечку горячего шоколада, не обнаружила на своих законных местах ни его самого – на перине, ни цепной собаки Барсика – в будке. Хамрокул, луноликое пристанище ее измученной души, носитель глаз формы косточек от яблок, исчез вместе с Барсиком и змеей на запястье; двойной след их затерялся среди прочих исторических построек, как деревянных, так и каменных. Горько взвыла на пороге Ангелина Хусаиновна, больно рвала свои волосы с семьюдесятью процентами седины, тихо прятались в глубине пейзажа гастарбайтеры, даже и на службу побоялись выйти, даже и в туалет не пытались. И только Облокул тонко подсмеивался и говорил одновременно на двух языках что-то об особой любви Хамрокула к крупным собакам; хорошо, что Ангелина Хусаиновна его не слышала в тот момент. А то натворила бы дел, допустила бы безобразий, разогнала бы взмахом руки и движением бровей весь свой гостиничный комплекс, раз такой вопиющий случай. Но обошлось, только свой зарок насчет сорока пяти она с того момента сняла, и удачно придумала, как решить проблему фен-шуя – просто изменить плотность гастарбайтеровского размещения, в проходную комнату класть двадцать пять человек, а в смежную – тридцать четыре.
И никакой больше любви. Так она обещает своему предку, основоположнику эстонской национальной оперы Эвальду Ааву, глядя на его фотографический портрет, найденный в сети интернет. Тает снег, скрипит переживший очередную зиму ветхий дом, и глубокие щели между венцами зияют черными улыбками.
Наталья Апрелева